Русская жизнь. Будущее (август 2007)
Шрифт:
Николай Антонович
Едва он возник в гостиной, мне показалось, что воздух в ней захрустел, будто перед грозой. Пора уж привыкнуть, однако при близких контактах с ними кости наливаются электрическим зудом. По-прежнему; как двадцать пять лет назад, когда такие контакты были исключительно редки (ведь мы с ними либо жили на разных территориях, либо ходили по одним и тем же улицам в разное время суток), и как пятнадцать, когда сумеречные обитатели городских окраин начали свою, пока еще стихийную экспансию в центр и на дневной свет, размывая и вытесняя нас.
Уселся напротив меня в характерной позе: предплечья крест-накрест, колени разведены под тупым углом, пах выставлен напоказ; материя брючной проймы гульфиком облепляет короткий и толстый член. Подбородок влажен: только что от кайфомата, наверное. Звук его голоса заставил меня поморщиться; они неизменно орут, форсируют связки, точно у бурной реки или на ураганном ветру.
Презентовал мне роскошно изданный сборник решенных сканвордов от знаменитого бестселлериста Чугуненко. Чугуненко специально делает в словах по вертикали грубые грамматические ошибки, чтобы по горизонтали получалось смешно. Романы, повести, стихи, воспоминания теперь не публикуются: нерентабельно, слишком низок спрос. По аналогичной причине закрылись новостные программы на всех федеральных каналах кроме Первого китайскоязычного и информационные веб-ресурсы, перестали выходить бумажные СМИ. Ну, почти перестали: завтрашний зятек брезгливо потрогал оставленный мною на диване свежий выпуск «Эсквайра» - расширенный, шестнадцатистраничный. «Дрянь газетка, ей и жопу начисто не подотрешь, гау-гау-гау!»
Перед его визитом, чтобы успокоиться, я читал в «Эсквайре» колонку Гришковца, мудро-просветленную, в окуджавских традициях. Колонка посвящалась ротвейлерам; главный редактор доказывал, что эти собаки не столько устрашающи, сколько прекрасны. Убаюканный его оптимистической интонацией, я почти забыл, как ротвейлеры умертвили Тиночку, которую мы с огромными сложностями выписали щенком через германское консульство (в России на такс нет спроса). В тот жуткий год мы то и дело натыкались в палисаднике на растерзанные трупы терьеров, такс и болонок, а в декабре Маша подала документы на натурализацию и уехала на ПМЖ в Астану. Нам с Катей вышел отказ, и мы до сих пор прозябаем в эпицентре «русского чуда» - неуязвимой демократии, где стопроцентная лояльность масс сочетается с экспоненциальным ростом ВВП.
Катя и Саня имитируют родственную беседу. Вдвоем они смотрятся отвратительно, но прав ведь, прав Гришковец, совет им да любовь. Господи, Господи. Глядишь, и у меня все худо-бедно устроится: прораб Ли Юнь обещал ходатайствовать о моем переводе из краснопресненского в бутовское СМУ. Если выгорит, закончится ежедневная пытка поездок в центр. Помоги, о уснувший, несуществующий, сжалься, пощади старика.
Ромашов
Мое функциональное реноме - щелочь. От слова «щелка». Я не обижаюсь; напротив, горжусь. Кто-то дальновидный наверху вовремя смекнул, что у потомства теперешней элиты руки и мозги будут чем дальше, тем кривее, зато обеспечение воспроизводства этнически близких работяг - вопрос первостепенной важности: вымрут они, развалится и вся процветательная машинка. Заставить элиту пользоваться контрацептивами труднее, чем выучить зайца играть на рояле; поэтому в центральных продмагах и жральнях все съестное пропитано добавками, которые вызывают у двуногих самцов катастрофический нестояк. Официально объявлено, что эти добавки необходимы для защиты от десятков губительных эпидемий, а над устранением досадного побочного эффекта бьются фармацевты, временно импортированные из Юго-Восточной Азии. По слухам, нормальную пищу и льготную виагру выдают в неких потайных спецраспределителях по предъявлении справки о стерилизации, однако эти слухи беспочвенны: добровольная вазэктомия строго-настрого запрещена, дабы не причинять ущерб позитивному имиджу страны. Так что всерьез ревновать Катю к Сане, в сущности, глупо. Но стоит мне представить, как он сыто, по-хозяйски наблюдает за нашими занятиями любовью, стоит допустить, что моего и Катиного ребенка зачислят в элитарную гимназию-дебилоделку, под грудиной распускается жгучая актиния ненависти.
Я дождался его у подъезда, догнал и ткнул в спину отверткой. С усилием вынул и еще раз ткнул. «Ромашка! Саня! Ромашка! Саня!
– закричал сверху знакомый голос.
– Саня, Саня, Саня!» - «Сдохни, - шептал я в такт, - сдохни, сдохни, сдохни».
Вру. Не догнал, не ткнул. Я тряпка, мокрица, конформистский слизняк. Да и отвертку мне из мастерской ни за что не разрешили бы вынести. А коли и разрешили бы - один Саня погоды не сделает, тут требуется уничтожить сотни, тысячи Сань. Плетью обуха не перешибешь. Покачивая торсом, будто метроном в темпе анданте, кроманьонец увесисто зашагал вдоль газона, поравнялся с кайфоматом, притормозил и засунул голову в его квадратный лоток.
* ЛИЦА *
Олег Кашин
Святой
В Екатеринбурге у Андрея Сычева
I.
Рукопожатие. На среднем пальце его правой руки не хватает фаланги - отрезали тогда же, когда и ноги, в январе прошлого года в челябинской горбольнице № 3 (гангрена распространяется по какому-то не совсем понятному закону). Рядовой Андрей Сычев лежал там больше месяца, после того как 3 января 2006 года не смог встать на утреннее построение в казарме. В новогоднюю ночь младший сержант Александр Сивяков «в воспитательных целях» заставил Сычева несколько часов подряд просидеть на корточках.
II.
Накануне вечером я думал, о чем мы будем разговаривать. С самого начала - вот зайду, думал я, и скажу: «Привет, Андрей!». Немедленно откуда-то возникла песня «Ты провожал меня до дверей, я говорила: „Привет, Андрей! Привет, Андрей! Привет, Андрей! Ну где ж ты был, ну обними меня скорей!“». От песни я не мог отделаться всю ночь и все два часа полета до Екатеринбурга. Больше ни о чем думать не получалось, но, наверное, так даже лучше. И когда он вкатился на своей коляске в комнату, где я его ждал, мы поздоровались, и он сказал, что готов отвечать на вопросы, но попросил не задавать вопросов о том, что было в новогоднюю ночь в казарме, я спросил: «Андрей, о чем ты мечтаешь?».
III.
Через полтора часа, прощаясь, обменялись визитками. Мою Андрей засунул в карман своих то ли брюк, то ли шортов, а я положил в бумажник маленький листок, на котором Галина Павловна Сычева от руки аккуратно записала свои и Андрея телефоны - екатеринбургские и московские. В начале сентября они снова будут в Москве. Андрею, может быть, придется перенести еще одну операцию на почках, а Галину Павловну, наверное, уже не примут на работу в госпиталь Бурденко; до мая этого года она была там (а потом в шестом госпитале, куда перевели Андрея) младшей медсестрой, то есть санитаркой - чтобы постоянно быть с сыном. Жила прямо у него в палате. Сейчас в той же палате лежит солдат Рудаков, о котором много пишут в либеральной прессе. Галина Павловна и Андрей очень беспокоятся за солдата Рудакова, Галина Павловна регулярно кладет на его мобильный телефон деньги, потому что год назад кто-то клал деньги на ее телефон, и это было очень серьезное подспорье. Зарплата санитарки в госпитале - две тысячи рублей в месяц, а пожертвования от людей регулярно приходили только зимой, когда в газетах печатали номер счета, а потом практически исчезли; да оно и к лучшему - Галина Павловна говорит, что побираться не очень приятно. Слава Богу, в какой-то момент рядом с Сычевыми появился некий политик, который уже больше года, как выражается Галина Павловна, содержит ее и Андрея. Ежемесячно присылает шесть тысяч рублей, а еще оплачивает коммунальные услуги и телефон. Сам приходил только однажды, вместе с лидером своей партии, - еще в Москве, в госпитале. Говорили, что очень сочувствуют и в беде не оставят. Взамен ничего не просили, но всякое может быть, и если ближе к выборам Андрея попросят вступить в эту партию или просто какими-нибудь словами ее поддержать, Андрей подумает. Ничего плохого об этой партии Андрей и Галина Павловна сказать не могут, а хорошее - ну вот шесть тысяч каждый месяц присылают.
IV.
Я бы, может быть, даже не стал называть имени этого политика. В конце концов, помогает, не пиарится на Сычеве и не просит ничего взамен. Но уже через два дня после нашей встречи в интернет-дневнике, который ведется от имени Андрея Сычева, появилась такая жизнеутверждающая запись, цитирую полностью. «Офигеть, только что к нам домой приезжали Борис Немцов, Никита Белых и Антон Алексеевич Баков. Нам утром позвонил Антон Алексеевич и сказал, что приедет вечером, мама, как всегда, пирог испекла к его приезду, он нам давно помогает и иногда приезжает (на это „иногда приезжает“ стоит обратить внимание - раньше Сычевы говорили только об одной встрече с Баковым, в госпитале.
– О. К.). Марина (сестра.
– О. К.) открывает дверь, а там трое с цветами. Белых сказал, что мой ЖЖ читает, а Немцов сразу с Мариной про водку начал разговаривать. Потом Немцов книгу мне свою подарил и сказал свою писать, а я и так начал писать уже, только забросил в последнее время. Антон Алексеевич сказал, что они сегодня были в Екатеринбурге и решили заехать познакомиться. Представляете? Вот такое сегодня случилось».
Иными словами, никакой тайны уже нет. Политик, который платит Андрею Сычеву шесть тысяч рублей пенсии, - это Антон Баков, главный политтехнолог Союза правых сил. Бакову же принадлежит идея включить Сычева в первую тройку списка СПС на выборах в Госдуму - понятно, что до этого не дойдет, но сейчас в партии идет борьба за места в этой тройке, и Сычева в этой борьбе очень удобно использовать в качестве такого тарана: мол, место занято, здесь будет электорально перспективный кандидат.
Баков перешел в СПС из «Единой России» в прошлом году. С его именем связан относительный успех Союза правых сил на региональных выборах последнего времени, при этом ценой успеха стал фактический отказ партии от правой идеологии. Все успешные кампании СПС прошли под левыми лозунгами - «Пенсии увеличить в 2,5 раза, зарплаты - в 4 раза!».