Русская жизнь. Девяностые (июль 2008)

Коллектив авторов

Помню, как я это восчувствовал всем существом своим, сидя в пятом часу ледяного зимнего утра на двух рюкзаках с разномастными книжками, греясь в подсобке на рабочем месте у приятеля (он работал там ночным сторожем, имея приварок с таких, как я, горемык, которым нужно было с рассвета «занять хорошее место») и думая о том, что мне не на что сегодня пожрать горячего (от чая меня уже тошнило).

При этом во внутреннем кармане куртки у меня лежала стопка денег толщиной в два пальца - рублями, которые нужно было частично озеленить, частично рассчитаться ими с людьми. Это были мои деньги, да. Но мне и в голову не могло прийти взять оттуда хотя бы

бумажку - ведь это были не те деньги, на которые кушают.

Четкое разделение денег на два несообщающихся сосуда, на кассу и карман - это самое первое, чему учится мелкий «рыночный агент». И в свою кассу он, будьте уверены, никогда не залезет: у него там «все рассчитано до копеечки», и за копеечку эту он удавится.

Еще один характерный признак «рыночного мышления»: быстро пропадает желание «тратить на себя». Даже маленькие деньги, потраченные на «поддержание себя в рабочем состоянии» (гнусный пирожок с собакой, стаканчик дымящейся бурды «типа кофе» на чугунном морозе, водка вечером и т. п.), человек мысленно вписывает в графу «расходы».

Очень часто тяготы свободного плавания в рыночном море оправдывают дурацким: «Но зато ты можешь делать что хочешь». Не верьте, граждане, рекламе! На свободном рынке люди занимаются не тем, чем хотят, а тем, что они знают и умеют лучше всего. Да-да, именно так. Правда, в некоторых случаях это совпадает с каким-нибудь хобби, в которое человек «много вложился». Однако, начав использовать полученные во времена счастливых и бескорыстных восторгов знания в целях извлечения прибыли, человек обычно сильно меняется - в том числе и в отношении к этому самому хобби. Я знал многих отчаянных библиофилов, ставших книжными спекулянтами. И не знаю ни одного, который не снял бы самую любимую книжку с полки «за нормальную цену». Это и неудивительно. Рабство у самого себя захватывает тебя целиком: у тебя уже нет ничего подлинно своего.

О трудолюбии. Никто и никогда не заставит человека работать в таких жутких условиях, в которые человек может загнать себя сам. Ты будешь корячиться как папа Карло, как галерный раб, потому что твой надсмотрщик сидит у тебя промеж ушей.

И еще немного на ту же тему. Сознание «свободного рыночного агента» не просто несвободно - нет, оно маниакально зависимо, завязано на улавливание чужой воли, на ловлю ветра и т. п.

Человек, сталкивающийся напрямую с безличной стихией спроса, особенно если этот спрос неустойчив и прихотлив, рано или поздно теряет способность думать о чем-то другом.

Опять же: я-то прекрасно помню, какая огромная база данных «по книжкам» лежала у меня в голове и как я пытался вычислить, за какое время я продам то или иное издание. В голове непрерывно крутилась мельница, перемалывающая информацию из разных источников. На гниющие остатки этой инфы я натыкаюсь до сих пор: очень многие книги для меня классифицированы не столько по «содержательным признакам», сколько по годам издания, цвету переплета, относительной редкости, спросу и т. п.

Отдельная тема - общение с покупателем.

Продавцов обычно не любят за навязчивость и подозревают в желании «обмануть». На самом деле «обман» - в тупом смысле обвеса, обмера, прямой лжи и бездарного нахрапа - это орудия заработка наемного работника, который - мышка, который ищет утащить крошечку-денежку у покупателя. За счет репутации хозяина заведения.

А вот совсем частный человек себя обкрадывать не будет. Во-первых, мало кто так ценит постоянных клиентов, как мелкий лавочник. Они приносят

ему те самые «рубли в день», постоянный приток которых составляет основу его существования. Во-вторых, именно в момент впаривания товара обнажаются, как голая кость при переломе, остатки первичного к нему отношения, то есть того самого интереса к продаваемому продукту.

Что это значит на практике. Хороший продавец книг не станет пытаться выдавать книжку по алгебре за детектив Агаты Кристи, даже если у него будет такая возможность. Он скорее попробует увлечь покупателя алгеброй, рассказать ему о том, как безумно интересны теоремы, передать собственную увлеченность. У хорошего продавца это получится, да. Тот же Иньян умел зажечь эзотерическими идеалами пожилых провинциальных теток, а Андрей ненавязчиво подсаживал на Феллини и Пазолини простецов, ищущих «фильмы со Шварцем» или «что-нибудь наше доброе». Я тоже это умел - продать, не обманывая, а сообщая покупателю собственный интерес к изданию. Познакомить и увлечь, ага-ага.

Да, кстати. Поясню ситуацию для граждан, которые интересуются практическими результатами. В своей книжной деятельности я был вполне себе успешен, пожалуй - поболее многих прочих.

Я специализировался по относительно редким гуманитарным книжкам, иногда заглядывая в антиквар и игнорируя ширпотреб: в этих секторах шли свои игры, а я не имел ни денег, ни охоты в них участвовать. Но в своей сфере у меня было мало проблем. Я знал рынок, умел продавать (чего уж там, впаривать) без риска для репутации, не связывался с идиотами (кто занимался хоть каким-нибудь бизнесом, тот знает, насколько это важно) и не попадал по-крупному. Моя скромная библиотека была собрана именно тогда. «Жаловаться не на что».

Но. При всем том я постоянно чувствовал себя даже не белкой в колесе - это было бы отлично, чувствовать себя белкой в колесе!
– а белкой в колесе, катящемся по натянутой проволоке, причем натянутой очень хреново.

Опять же не могу промолчать. В советские времена многие верили, что менеесы и всякие там инженерья в своих НИИ или писатели в своем союзе писов, дескать, «рабствовали системе», которая «сковывала их свободу».

Так вот, это банальное вранье. Вот уж где никакого «рабствования» не было и в помине. Сознание советского менееса было ближе всего к сознанию небогатого, но гордого дворянчика, желающего «указ о вольности», чтоб не служить и получать. Эти дурные головы и в самом деле хотели именно этого, чтобы Политбюро подписало «Указ о вольности интеллигенции». Горбачева же они воспринимали, как Екатерину, которая должна же, наконец, подмахнуть бумажку, «чтобы не служить коммунякам, а оклады те же оставить, и продуктовые наборы в сто раз больше», ага-ага. То, что идиотиков вместо этого подписали под «рынок», свидетельствует лишь об их безграничной наивности.

Потом- то те несчастные менеесы, задыхаясь под тяжестью баулов с китайским товарцем, стоя на морозе перед прилавком с польской косметикой, собирая в грязном подвале системные блоки компов, или еще каким-нибудь способом работая на себя, на собственной шкурке оценили прелести той экономики, которую они призвали себе на голову… но поздно, поздно!…

И немного философии.

Существует множество определений свободы. Они возвышенны и духоподъемны, но, как правило, неприменимы на практике (разве что с их помощью обманывать дурачков). Я не буду давать определения свободы, зато расскажу, в чем ее меряют. Мера - дело серьезное, тут уже начинается «твердое знание».