Русская жизнь. Октябрь семнадцатого (ноябрь 2007)
Шрифт:
– Убить! Надо убить! Кого-нибудь убить!… - и он искал револьвер, судорожно неверной рукой шаря вокруг пояса.
– Жорж, что ты, с ума сошел?… - крикнул на него Железняков.
– Накачайте его!
И ему дали большой стакан чистого спирта. Он, выпив его одним духом, бросил стакан. Разбилось и зазвенело… Схватился за голову, смертельно бледнея, выпрямился, замолк с открытым ртом и остановившимися глазами; шатнулся, шарахнулся и рухнул на диван, недвижимо, мертвецки пьяный.
– О-о-о-х-х-х!… - пронесся стон, и все стихло.
– И вот так каждый день, не может, как наступает рассвет, томится, ищет, душит руками, плачет и хочет убить. На фронте в окопах выползал в эти часы на разведку и переколошматил множество немцев,
Иконописный все чертил кресты, протрезвился, более не вопиял и вдруг, извиняясь, заговорил скороговоркой: - Вот чудак! Я проще! Все прошусь в командировку. Придем с отрядом на станцию, идем тихонько. Где дежурный? Идет офицерик. Я подхожу, улыбаюсь… Он идет, сердешный, и не думает, а я раз!
– суну вот моего миленка, - и он показал на наган, - и всегда прямо в печенку снизу, - трах!
– и готово! Кувырк! Глазами хлоп! А я его в лоб, если еще жив. И ничего-с! Готов, и все тут. Очень я этих офицериков люблю угощать. И самому, знаете, приятно, тепло делается, и на душе спокойно, радостно, тихо, словно ангелы поют.
– И он закрестил крестами.
– И что же вы - много их так?
– А как же? Счет веду, не ошибусь. Сорока трех уже поминаю. Упоко-о-ой, г-о-с-п-о-д-и, д-у-ш-и р-а-б-о-в т-в-о-и-х!
– затянул он гнусаво и глухо, по-дьячковски.
– А вот ноне сорок шесть будет!
– таинственно шепнул он, и трижды закрестил крестами, радостно улыбаясь.
– Я тебе! Будет! Иди спать! Нажрался!
– сердито заговорил Железняков, чувствуя неловкость своего положения сознательного анархиста.
– Пшел! И брат его пошел, и закрестил крестами, и возопил гнусаво и глухо: - Сма-е-е-рть!
– Сма-е-е-рть!
– Сма-е-е-рть!
На стульях, на диванах, на столах, в углах свалились в пьяном сне матросы-анархисты, пившие спирт. Кое-кто бродил по комнатам. В окнах чуть-чуть блекло. Мы переглянулись и двинулись.
Комнаты с оружием стояли без охраны, двери растворены, - и здесь валялись спящие люди. На крыльце караула не было. Было мертво, запустело, жутко и грустно.
Железняков проводил нас до автомобиля, и мы уехали, подавленные всем виденным. Рабочие комиссары негодовали и говорили, что это одно из самых опасных гнезд. Они все время были в массе и слышали, как там затевались грабежи, открыто говорилось о насилиях над женщинами, о желании обысков, суда и расправы самочинных. Новое правительство они отрицали, как и всякое другое правительство.
– Мы анархисты!
– говорили они.
– Ну и анархисты!
– восклицали рабочие комиссары.
– Теперь-то мы видим, что такое анархисты… Это почище наших бандитов, которых мы арестовываем каждый день.
Я решил ранним утром сейчас же обо всем виденном рассказать Владимиру Ильичу, так как ясно осознавал всю ту опасность, которая таилась здесь же, возле нас, под прикрытием наших рядов.
Александр Можаев
Кровавая неделя
События семнадцатого на карте Москвы
Москва наелась революционной героики в полной мере. Смута поднималась здесь неоднократно - в 1901, 1905 и 1917 годах. Зимой 1905-го правительственная артиллерия напрочь перепахала большой жилой район - Пресню. Зато народные волнения февраля 1917-го многим казались отрадными и многообещающими. Вон и Петров-Водкин писал в те дни: «Поверь мне, чудесная жизнь ожидает нашу родину и неузнаваемо хорош станет народ - хозяин земли русской…»
Но в октябре того же года москвичам стало уже не до сантиментов. На улицах развернулись самые настоящие бои, город с нескольких сторон обстреливали пушки. Вот что писал Максим Горький: «В некоторых домах стены были
Даже советские историки признавали, что в Москве большевикам было оказано гораздо более серьезное сопротивление, нежели в Петрограде. Хотя и объясняли «затяжной характер восстания тем, что его руководители совершили ряд ошибок политического и военного характера: допустили в состав Революционно-военного комитета меньшевиков, делали ставку на мирное соглашение с контрреволюционным „Комитетом общественной безопасности“, восстание не носило на первых порах наступательного характера. Все это привело к тому, что неприятель не был захвачен врасплох и получил возможность сорганизовать свои силы, рассчитывая создать в Москве общероссийский центр борьбы против Советской власти».
Сообщение о перевороте пришло из Петрограда утром 25 октября, и уже к вечеру на совместном заседании Советов рабочих и крестьянских депутатов был сформирован Военно-революционный комитет. В тот же день по инициативе Городской думы был создан Комитет общественной безопасности, возглавлявшийся председателем Мосгордумы В.В. Рудневым и командующим Московским военным округом полковником К.И. Рябцевым.
Центром восстания стало здание Моссовета на Скобелевской (нынешней Тверской) площади. Центром сопротивления - Александровское военное училище (обычно пишут «на Арбате», на самом деле - у Арбатских ворот, на Знаменке, 19, теперь в его перестроенном здании располагается Минобороны). Там формировались отряды добровольцев, в том числе из студентов. Там впервые прозвучало словосочетание «Белая гвардия», и означало оно всего лишь студенческую дружину. Москва в те дни видела и вдохновенное мужество обреченных, и положенное офицерское благородство, порой в ней разыгрывались сцены вполне в духе «Дней Турбиных». Например, известно, что полковник В.Ф. Рар организовал оборону казарм 1-го кадетского корпуса в Лефортово силами кадетов старших классов. В критический момент, когда за дело взялась красная артиллерия, он под свою ответственность распустил кадетов и тем самым спас их от гибели (часть пленных была потом расстреляна красными на территории Лефортовских казарм). В октябрьских боях наиболее отличились юнкера и офицеры Александровского и Алексеевского училищ, 2-й школы прапорщиков, упомянутые старшеклассники кадетских корпусов. В Москве до сих пор нет достойного памятника этим героям, добровольно вставшим на защиту законного строя. Зная о последствиях октябрьских событий, правильнее говорить - на защиту России.
Белые собрали неплохую армию, по разным оценкам - от 15 000 до 20 000 хорошо обученных и вооруженных солдат. Но силы красных оказались превосходящими - на их стороне было около 30 000 повстанцев, включая вооруженные войска Московского гарнизона. Кстати, одним из основных преимуществ красных было хорошее оружие, прежде всего артиллерия. А ведь поначалу значительную часть армии составлял пролетариат, традиционно вооруженный булыжником да дрекольем. Но, во-первых, рабочие загодя готовились к восстанию, мастерили ручные гранаты и бомбы, а в стене завода Михельсона был обнаружен тайный арсенал, пылившийся аж с 1905 года. Во-вторых, именно 28 октября произошло странное, если не сказать волшебное, совпадение: рабочий-красногвардеец М.Н. Маркин обнаружил (!) на железнодорожных путях в Сокольниках несколько вагонов, в которых оказалось 40 000 (!!!) винтовок. Тут, как говорится, что хочешь, то и думай. Тогда же Красногвардейский отряд Замоскворецкого трамвайного парка под руководством секретаря партячейки П.Л. Апакова вывел на улицы самодельные «бронепоезда», сделанные из грузовых вагонов, обложенных листами железа и мешками с песком.