Русские флибустьеры
Шрифт:
Склонившись к пулемету, поймал в прорезь прицела сверкающее орудие. И скомандовал:
– По прислуге! Длинными! Огонь!
Рядом с «Орионом» взорвался фугас, и осколки просвистели у него над головой. Но он уже давил большим пальцем на спусковой рычаг, плотно сжимая трясущиеся рукоятки. И считал: «Раз, и два, и стоп! Возьмем пониже. Раз, и два, и ~»
Ему не было видно, попадает он или пули уходят мимо. Но фигурки возле орудия исчезли. И пушка больше не стреляла.
А пароход становился все ближе, и все лучше было видно, как мечутся матросы в черных тужурках. Вот стало
«Сейчас как даст со всех пушек залпом, - равнодушно подумал Орлов.
– И все кончится».
Но пока кончилась только лента. Офицер, бывший у него вторым номером, аккуратно вставил новую и доложил:
– Готово, Павел Григорьевич!
Он стал бить, водя стволом влево-вправо, словно хотел вымести чужую палубу раскаленным свинцовым веником. И ведь получалось! Он видел, как белые стены надстроек покрываются оспинами пробоин. Черные тужурки сгрудились возле самого дальнего орудия, на корме, и он навел ствол на них. Но раньше, чем его пулемет, рявкнула бортовая пушка «Ориона», и возле вражеского орудия взметнулась клякса огня и дыма.
– Да мы что же, на таран идем?
– воскликнул его помощник.
Орлов опустил взгляд и увидел, что на носу «Ориона», в дыму от тлеющих канатов, присели, прячась под фальшбортом, Жигарев с Кириллом, а с ними еще с десяток человек, и кое у кого в руках виднелась бухта тонкого троса.
– Не на таран. На абордаж!
– заорал он восторженно и снова принялся поливать свинцом вражеский пароход.
Наверно, впервые в жизни он стрелял, не видя в прицеле противника. Ни возле орудий, ни на палубе никого не было видно. Но Орлов продолжал сжигать десятки патронов просто для того, чтобы враг не мог поднять голову, прячась где-то там, за фальшбортом.
Корабли сблизились. Орлов увидел, что Кирилл машет ему рукой. Он отпустил пулемет и скомандовал:
– Не стрелять!
В ту же секунду взлетели, разматываясь, тросы с крюками. Со скрежетом сошлись борта кораблей. Орлов увидел, как Жигарев первым спрыгнул с высокого носа «Ориона» на чужую палубу.
Он едва не рванулся следом. Но заставил себя снова взяться за рукоятки «максима». «Сами справятся, - подумал Орлов.
– А мое дело - прикрыть огнем». По большим окнам определил капитанскую рубку, хотел обстрелять ее, но разглядел, что в окнах нет стекол, а изнутри сочится дым. Наверно, Оконечников своей пушкой снова его опередил. Он все же выпустил пару очередей. «Хватит, наши уже могли туда ворваться!» - решил он и навел дымящийся ствол на корму захваченного парохода, где почудилось какое-то движение. Там что-то горело, и черный дым завивался кольцами над языками пламени.
Опасаясь, что рикошеты повредят абордажной команде, он стал бить поверх цели. Когда пулемет замолчал, пропустив сквозь себя очередную ленту, Орлов сердито крикнул помощнику:
– Давай новую! Живее!
Не получив ответа, он скосил глаз - и увидел, что помощник, весь в крови, скорчился на полу.
Где патроны? Ящик пуст! Под ногами густым слоем лежали гильзы. И ни одной патронной ленты! Он в отчаянии кинулся к трапу, но, слетев на палубу, вдруг понял, что не слышно стрельбы. Никто не стрелял ни на «Орионе», ни на чужом пароходе.
Мимо него пронесся Оконечников, размахивая железным прутом. Вот он перемахнул через борт и скрылся в дыму.
– Полундра!
– донесся чей-то крик.
– Руби их, братцы!
Орлов увидел под ногами багор, схватил его, рванулся следом за матросом и соскочил на чужой пароход.
Ноги скользили по деревянной палубе, залитой кровью. Кто-то лежал под бортом, кто-то сжался за станиной орудия. В дыму не разглядеть - свои или чужие. Орлов бежал на шум драки. Вот и враги - сразу несколько черных тужурок, а за ними едва виден голубой китель, и багор вдруг переломился от удара, но это и к лучшему! Действуя обломком как дубиной, Орлов рвался туда, где Жигарев, прижавшись к стенке, отбивался голыми руками.
Он вспомнил о ноже за сапогом, но почему-то не стал его доставать. Наверно, потому, что все вокруг него бились на кулаках. Он и обломок багра отбросил - сразу стало легче и сподручнее лупить сплеча. Ему тоже хорошо приложили, кровь застилала глаза и кипела в носу, и вдруг палуба ушла из-под ног, и они, всей толпой, повалились, смешались в кучу, и оглушительный рев пароходного сигнала словно придавил всех к палубе~
Как только гудок замолчал, над головами защелкали выстрелы. Все замерли, боясь шевельнуться.
– Лежать! Не двигаться! Кто дернется - покойник!
– услышал Орлов сразу несколько голосов.
Кричали по-английски. Но голоса были свои, знакомые. Он приподнял голову, оттолкнув от себя того, кому только что хотел свернуть шею.
Кирилл и Беренс стояли над ними с револьверами в руках - у каждого по два.
– Павел Григорьевич, вы-то как тут оказались? Мыслимое ли дело~ - укоризненно произнес Беренс и вдруг заорал свирепо: - Даун! Лэй даун!
Кирилл выстрелил в воздух и заговорил по-английски:
– Джентльмены! Весьма сожалею, что необдуманные действия вашего капитана привели к таким печальным последствиям. Мы не пираты, мы не убийцы. Мы честные моряки. Такие же, как и вы. Война закончилась, и всем нам пора вернуться домой, не так ли? Нам незачем больше проливать кровь, защищая чужое барахло. Вы дрались честно и показали себя с наилучшей стороны. Обещаю, что мы не причиним вам никакого вреда. Раненым будет оказана помощь. Ваше судно продолжит рейс после того, как будут улажены небольшие формальности.
– А теперь, - вступил Беренс, - прошу экипаж приступить к тушению пожара. Иначе сгорим тут ко всем чертям~
28
Виктор Гаврилович Беренс был не слишком высокого мнения об американских моряках. На его взгляд, они преувеличивали значение комфорта в быту и разнообразия в пище, а также проявляли излишнюю осторожность, оценивая состояние погоды. Скажем, волнение в пять-шесть баллов многие из его американских знакомых считали опасным для любого класса кораблей.