Русские Истории
Шрифт:
– Уже летишь? – услышала она откуда-то уже снизу. – А я вот не могу, не получается, отлетал и отмечтался. Возьми последний стаканчик.
Лючине пришлось сильно потянуться, чтобы достать волшебные капли.
– Лети, девчонка, пока летается. Счастья тебе!
Его голос звучал для Лючины все тише, пока совсем не слился с ветром, который уносил ее в мягких объятиях куда-то ввысь, где не так много гари, смога и насилия.
***
КУКЛА
Мальчика прозвали Куклой за его кукольную фамилию Куклин. Он страдал, потому что считал кукол, как почти все мальчики его возраста, исключительно девчоночьей забавой. И поэтому мальчик возненавидел и девочек, и кукол так люто, как уставшие от жизни взрослые мужчины могут вознелюбить своих опостылевших жен.
Сначала он начал экспериментировать с
Когда папа мальчика уходил на работу, а домохозяйка-мама удалялась прошвырнуться по магазинам, в ванной происходило обретение первого опыта насилия юным шестилетним сознанием. Ребенок доставал из укромных уголков голых пупсиков, набивал ими таз и тащил невинных жертв к месту расправы. В очень горячую воду, какая только могла литься из красного крана, мальчик вываливал свою уличную добычу. При этом его голосок журчал ничуть не нежнее грохочущей струи. Легкие пупсики плавали на поверхности, но малышу их упрямство не нравилось. Он хватал мамины бельевые щипцы и бил каждого с наслаждением и остервенением, пытаясь утопить тельца. Горячие брызги, пар обжигали лицо и руки мальчика, отчего он еще больше распалялся. Некоторые голыши, насытившись воды, все же тонули, и тогда мальчик орал: «Конец Кукле!». Непокорные подвергались дальнейшей экзекуции. И это было вторым опытом их мучителя.
Мальчику очень хотелось поджарить их на сковородке, как это проделывала мама с птицами, рыбками и животными, готовя ростбифы, лангеты, чахохбили и прочие блюда. Но от него прятали спички и перекрывали газовый вентиль, на улицу же мальчик не мог перенести это действо, так как всегда находился под острым присмотром мамы или приходящих по вечерам бабушек. Огонь пока был для него недоступен. Тогда он прибег к бельевой веревке.
Просто повесить кукол за шею, как это делалось по телевизору, правда, с людьми, хотя мальчик еще не понимал, что всего лишь с киноактерами, было для него неинтересно. Он обматывал ниткой пластмассовые ножки и подвешивал пупсов на веревку от ручки окна до двери детской, как конфеты для игры с ножницами и закрытыми глазами, брал рогатку, железные пульки и метко стрелял по застывшим игрушечным улыбкам. Куколки похрустывали, как попкорн в духовке, мальчик клацал зубами, подскакивал к подбитой мишени, кусал ее за животик, так что на нем оставались вмятины. Некоторых он прокусывал до дыр. Это означало для мстителя еще одну смерть, и он взвизгивал: «Конец Кукле!».
Те, что оставались с целыми непрокусанными телами, становились объектами дальнейших притязаний человеческого дитеныша по фамилии Куклин. Он вооружался ножом и вилкой, к пользованию которыми родители приучили свое чадо сызмальства, вонзал левой рукой вилку в пузо куколки, а правой усердно отпиливал торчащие члены – сперва по кусочкам отделял ножку, потом другую, то же проделывал с ручками. Головку оставлял на сладкое. Он протыкал ее от ушка до ушка маминой шпилькой, потом, ухватив папиными плоскогубцами (тaк как из уст папы не раз слышал об электрическом токе и изоляции) все, что осталось от пупса, концы шпильки вставлял в розетку. Кукла гримасничала от боли и ужаса, расплавляясь от 220 вольт, цепь замыкало, свет гас, а мальчик ликовал, вскинув кулаки к потолку и шипя: «Конец-тс-с Кукле!».
Мальчик рос, а вместе с ним из года в год шагало и прозвище. Теперь он всегда таскал в карманах школьной формы всевозможных барби и кенов, их подружек и друзей, черноволосых, рыжих, красно- и чернокожих. Целиком куклы в его карманах не помещались, поэтому мальчик распихивал в своей одежде различные части их тел. О них он тушил бычки, с маниакальным восторгом втягивая ноздрями вонючую гарь. Его презрение к девчонкам, которые в то время поголовно болели фигуристыми, грудастыми импортными куколками взамен бесполых отечественных, выражалось в его издевательстве над предметом всеобщей девичьей любви. Он крал хорошеньких, длинноногих красоток вместе с их мужьями и детишками отовсюду, не задумываясь, расчленял их и сваливал игрушечные трупы в коробку из-под компьютера, в которую дома никто никогда не заглядывал. Часть из них использовал, как уже было сказано, для тушения окурков, над остальными измывался на жертвенном костре.
Полюбившийся ему клип группы «Sound Garden», в котором девочка с полусумасшедшим взглядом жарит
Мальчик вырос в юношу и отправился в армию. Надежда, что все изменится в новой среде, была раздавлена первым же тяжелым кирзовым солдатским сапогом. К прозвищу прилип даже комсостав. Всякий раз он просыпался с бантом на голове и накрашенными гуашью любых цветов губами. Его демонстративно пропускали вперед, уступали место в столовой или в клубе, требовали закрыть глаза, когда казарма раздевалась и одевалась, выли и улюлюкали, когда он заходил в туалет, а в бане наматывали на его голову портянку, чтоб мужскую наготу не видел. Он кипел и негодовал, но боль ныла все острее.
Два года протянулись для него очень и очень заметно, он умирал душой, хотя телу, согласно возрасту, полагалось расти и крепнуть. Но именно в нем-то, в теле своем, Кукла почувствовал изменения не в плане роста и возмужания, а наоборот. Он весь стал как-то размягчаться, утончаться, ягодицы начало раскачивать из стороны в сторону, носки ступней разлетелись как у танцовщика, щеки перестали чесаться от щетины – она просто однажды утром не вылезла на свет божий, зато до истерики зазудило в области груди. Соски набухли и потянулись куда-то вперед. Но самое страшное происходило в штанах, под ширинкой. Оно все куда-то утягивалось или втягивалось, будто обратно всасывалось под кожу, и за несколько дней до приказа Кукла впервые был счастлив, что уборная предоставлена ему одному. Он почувствовал дикое желание присесть на корточки, чтобы справить маленькую нужду. Когда он с опаской опустил взгляд ниже живота, то своей мужской штуковины не обнаружил.
На его счастье, срок службы истек до обнародования его метаморфозы. Приехав на станцию родного города, Кукла тут же запрыгнул в электричку, следующую в дальнем направлении, подтянул чемодан у спящей дамочки его же телосложения, в туалете последнего тамбура выбрал из чужого гардероба самое цветастое платье, трусы, лифчик на косточках первого размера, в котором еще пока утонула его набухающая женственность, черные нейлоновые колготы с бабочками, сиреневые туфли на каблуке-столбике с широким носком и позолоченной пряжкой, голову обвязал желтым шелковым шарфом, чтобы скрыть неухоженные волосы. Когда он запустил обветренную руку с каемкой грязи под ногтями в косметичку, его тело задрожало. Он почувствовал рождение Венеры. Наугад, не глядя в зеркало, он наложил тени, розовые с синим, морковную помаду, румяны, подмазал ресницы тушью. Он боялся взглянуть в зеркало, хотя его разрывало желание. Но он оттягивал этот момент, который для него мог означать только финал окончания двадцатилетней борьбы. Сейчас он жаждал слияния с той, кого ненавидел и презирал, но не зря, потому как через «минус» он пришел-таки к «плюсу».
На платформу 63-й километр, на полуразвалившуюся бетонную плиту 15 июня 1999 года ступила стройная ножка самой красивой и загадочной женщины уходящего тысячелетия.
***
E. P.
Мы умираем, унося с собой наши связи с близкими и друзьями, унося с собой куски мира, который мы успели ощутить, увидеть, услышать и узнать. Я часто думаю об этой близости, самой интимной, невидимой, но ощущаемой близости между жизнью и смертью. Это два наших состояния, между которыми мы балансируем, то удаляясь, то приближаясь к одному из них.