Русские над Индией
Шрифт:
– Будьте покойны.
– Видите ли, получена телеграмма. Мы идем в поход!
– затем он передал мне уже слышанное мною от Б., но, кроме того, сообщил и то, что больше всего интересовало меня: именно причины, вызвавшие необходимость двинуть войска на Памир, и наконец и самую цель похода.
– Видите ли, - начал он, - афганцы нарушили наши договоры о границах и выставили свои посты далеко за пограничную линию на нашу территорию. Подстрекаемые англичанами, они заняли Кафиристан и Канджут, а кроме того, владеют совершенно незаконно никогда не принадлежавшими им ханствами: Шугнаном, Рошаном и Ваханом, насилуют население и угоняют к себе русских подданных. Китайцы со стороны кашгарской границы также производят беспорядки на Памире и даже грозили поручику Бржезицкому, работавшему на Мус-Куле, смертью.
– Рассказчик расхохотался.
– Но позвольте, - сказал я Г - му, выслушав его рассказ, - вы начали о походе и не договорили. Скажите, пожалуйста, какая же цель-то похода? спросил я.
– Цель - а вот какая.
– Он пошел в другую комнату и принес последнюю карту Памира и прилежащих к нему ханств.
– Видите, - сказал он, - предполагают занять, во-первых, Памиры, а во-вторых, вот все это пространство, - провел он линию пальцем по карте, захватив ханства Шугнан, Рошан и Вахан, - таким образом, чтобы нашею естественною границею с Индией был хребет Гиндукуш. Кроме того, положение таджиков, заселяющих Памирские ханства, ужасно. Ведь афганцы хуже истязают их, чем турки сербов и болгар, в 1877 году; пора нашему правительству и вступиться за несчастных, которые, по праву, наши подданные и терпят черт знает что от афганцев.
Я вспомнил пророчество Юсуфа - он был прав. Поблагодарив любезного Г., который просил меня держать все рассказанное им в секрете, я пошел домой, где вслед за тем мне передали записку. "Голубчик, - писал мне Б., - я сообщил сегодня вам о походе, но забыл предупредить вас, что это пока секрет, пожалуйста, никому не сообщайте о слышанном. Ваш Б."
В этот же вечер в городе все уже говорили о предстоящем походе.
Везде только и речи, что о походе, о теплушках, тулупах и неприкосновенном запасе. Заведующие хозяйством с утра до ночи не вылезают из канцелярий, делопроизводители по хозяйственной части просто потеряли голову. Все хлопочут. Ротные командиры выбирают людей и посылают их на испытание во 2-й Туркестанский линейный батальон, где доктор осматривает их, либо бракуя, либо записывая в списки: "годен". Вместо забракованных присылаются другие.
Солдаты покорно идут, и только немногие из них ропщут на долгие приготовления.
– И чего, право, гоняют только зря, - ворчали некоторые, - хуже, чем на службе, измаяли: все смотры да смотры...
И действительно, чуть ли не два раза в день производились различные смотры разными лицами, и солдат за несколько верст для этого гоняли в полной походной амуниции.
– Уже скорее бы выступать, - ворчали солдаты.
– Ей-ей, надоело.
Вот фельдфебель осматривает одетую в амуницию роту и поправляет резким, порывистым движением неправильно скатанную шинель рядового.
– Ишь ведь, черт, словно баба, шинель скатал - иди, перекатай! грозно обращается он к солдату, и тот, повернувшись кругом, бежит исполнять приказание начальника.
– Ну, вольно, ребята, оправиться!
– командует фельдфебель, и начинается кашлянье, сморканье, и солдатские остроты сыплются со всех концов роты.
– А куды это мы пойдем, господин фельдфебель?
– улыбаясь во весь рот, заискивающим тоном спрашивает один из солдат "хозяина роты".
– А куды поведут, туды и пойдешь, - отвечает тот.
– Нет, правда, господин фельдфебель?
– не угомоняется солдат.
– На Памиру, значит, по суседству с китайцем и "аванганцем", отвечает фельдфебель.
Но солдат не успокаивается.
– А позвольте спросить, господин фельдфебель, для чего столько войска туда посылают?
– спрашивает он.
Фельдфебель, и сам не зная, что ответить ему, сердито отворачивается и командует: "Смирно! Справа по порядку на первый и второй рассчитайсь!"
И по роте, то громко, то тихо выкрикиваемые, слышатся отрывистые "первый! второй!" и т. д.
Приготовления длились с лишком два месяца, и наконец к 1 июня было все готово, маршрут был получен, и выступление назначено на 2 июня.
На большой площади, против казарм маргеланского гарнизона, выстроились войска покоем{18} в ожидании прибытия начальников. Ружья составлены, и люди разбрелись кучками по площади; везде царит веселое оживление. Вдруг раздалась команда: "В ружье!" - и в один момент все были в порядке. К отряду приближалась группа всадников, впереди которой на буланой лошади в белом кителе и фуражке скакал молодой полковник с Георгиевским крестом в петлице, это был начальник отряда полковник Ионов.
– Здорово, братцы!
– немного картавя, приветствовал он отряд, круто осадив лошадь и грациозно отдавая честь.
– Здравия желаем, ваше высокоблагородие!
– рявкнуло полторы тысячи грудей.
– Вольно, оправиться!
– сказал полковник, и снова оживление воцарилось над отрядом.
Один за другим прибывали к отряду начальствующие лица, пришли остающиеся войска отдать честь уходившим, и наконец приехал командующий войсками генерал-майор Корольков. Началось богослужение. Веселость сразу исчезла с лиц солдат. Они прилежно молились, крестя свои загорелые лбы и кладя поклоны, а затем каждый приложился ко кресту.
После окончания этой церемонии людям была предложена чарка водки. Командующий войсками провозгласил тост за здоровье Государя Императора, и при звуках русского гимна грянуло дружное "ура". Затем с чаркой в руке выступил вперед обожаемый солдатами командир 3-й Туркестанской линейной бригады боевой генерал Саранчов.
– Ребята!
– начал генерал, когда затих последний крик.
– Поздравляю вас с походом и надеюсь, что вы так же свято и безропотно совершите возложенное на вас тяжелое дело, как совершали его ваши предшественники, славные покорители Туркестана! Помните, что Туркестан всегда гордился своими храбрыми воинами, пусть же и на сей раз в летописи его прибудет еще один, покрытый славою поход. Если придется вам столкнуться с халатниками, то проучите их по-русски, как учили мы и хивинцев, и кокандцев. Помните, что за Богом молитва, а за царем служба не пропадают. Пью за ваше здоровье, ребята. Ура!
После речи бригадного стали подходить к водке нижние чины, каждый благоговейно брал чарку и опрокидывал ее в рот, как бы боясь оставить на ее дне хоть капельку казенной водки.
Под огромным шатром, поставленным посреди плаца, идет прощание офицеров со своими семействами. Многие дамы плачут, отцы с грустью держат на руках своих детей.
Поодаль, около расположившихся под тенью дерев солдат, собрались кучки народа и сартов, а также баб-солдаток, провожающих своих мужей; некоторые из них воют.