Русские подвижники 19-ого века
Шрифт:
Еще с завода прошла в народе молва про праведную жизнь Даниила, и, когда поселился он в Ачинске, стал народ ходить к нему за благословением на какое-нибудь дело, или за советом, или чтоб взглянуть на него и порадоваться. Один вид подвижника действовал на душу неотразимо — закоснелые грешники рыдали пред святынею, в нем чувствовавшеюся, и признавались в своих грехах.
Духовною силою, любовью и умилением были исполнены беседы Даниила. Он говорил о церковных уставах, о заповедях, о Христе и Его учении, и крестной смерти, о вечной жизни, блаженстве праведных и мучении грешных. Любовь, наполнявшая его сердце, изливалась в слезах, без
Звать себя "отцом Даниилом" старец воспрещал — и говорил, что один только у нас отец — Господь Бог, а все мы — братья, и потому звали его "брат Даниил". Много случаев дали современникам повод узнать прозорливость Даниила. Говорить он старался притчами и так, чтоб понятно было лишь тому, до кого это относилось.
Местные епископы, объезжая епархию, бывали у Даниила и относились к нему с великим уважением. Архиепископ Иркутский Михаил рыдал от его беседы; отъезжая, он умолял Даниила принять денег от него, но тот не хотел. При прощании на пароме архиепископ подал ему просфору, в нижней части которой были положены деньги, но старец, не беря ее на руки, отломил верхнюю половину и сказал: "Владыко, мы разделим, верхнюю часть мне, а нижнюю тебе". Удивяся прозорливости Даниила, архиепископ поклонился ему почти до земли, говоря: "Прости меня, брат Даниил!" С таким же уважением относился к старцу Агапит, первый епископ Томский.
Старец часто шел навстречу желаниям лиц, имевших до него надобность. Когда из Ачинска кто собирался в Зерцалы, старец, прозревая их намерение, сам приезжал в город и приходил к тем людям.
Но молва людская, разлучавшая его от ненарушимого единения с Богом, была ему тяжела. Он любил молчание, краткость речи и никаких разговоров, кроме духовных, не выносил. Нестяжание довел до того, что самую малейшую вещь считал за вред душе своей. Одежда, которую носил старец, была так плоха, что никто бы не поднял ее, если б старец ее бросил. Тело его от поста сделалось как бы восковое. Никто не видал его едящим. Часто постился он по седмице и больше. Ко святому причастию приступал он очень часто. Лицо у него было приятное и веселое, с малым румянцем. К вольным страданиям, которыми порабощал Даниил свою плоть, прибавилась телесная болезнь: в колене от молитвенного стояния, образовались струпья и завелись черви, и благодушно терпел старец эти страдания.
Такою самоотверженною жизнью и основанном на искании небесного — крайнем пренебрежении земного естества — и стяжал Даниил те великие духовные дары, о которых свидетельствуют его современники. Предавшись весь Богу, чувствовал он потому над собою постоянный покров Божий, хранивший его во всех путях его жизни. Один человек, выйдя от Даниила, полюбопытствовал узнать, что делает старец один в келлии. Но, едва подполз он тихонько к окну келлии, как из окна появилось пламя и едва не опалило любопытного. На крик его, Даниил из келлии отвечал: "Бог простит тебя; но впредь не испытывай".
В январе месяце 1843 г. Даниил уехал из Ачинска в Енисейск. В тамошнем женском монастыре игуменья Евгения была близко знакома старцу, и, по его совету, оставила мир. Еще в миру, она звала его к себе в дом, предлагала ему выстроить в саду келлию, а он отвечал: "Когда будешь жить на твердой земле, я к тебе приду — ты меня и похоронишь". В Енисейск Даниил прожил
Заболев в ночь на 15 апреля, он в утреню исповедывался, в раннюю обедню причастился, и, по прочтении отходной, скончался, стоя на коленях, в четвертом часу дня, на пятьдесят девятом году, в четверток святой Пасхи, — 15 апреля 1843 года.
По смерти живая радостная улыбка запечатлелась на его лице. Множество народа стеклось на его похороны; хотя его не успели узнать — весь город был на отпевании. Предместница игумении Евгении, слепая, когда несли мимо нее гроб, увидела яркий свет, как блеск молнии. Особенный свет наполнял также храм во время отпевания, хотя были зажжены все местные свечи. Многие слышали благоухание и прославляли Бога.
Над могилою старца Даниила, у Христорождественской церкви, воздвигнута часовня.
Вот несколько строк о нем последнего его духовника.
"До прибытия блаженного Даниила в Енисейск, я не знал его лично и, признаюсь, думал о нем, как о человек обыкновенном, имеющем только внешний образ благочестия. Однажды сам он пришел ко мне в дом; от предложенного мною угощения, даже и чаем отказался, но начал со мною духовную беседу, и с такою простотою, с такою сладостью, с таким умилением прочитал и объяснил мне евангельскую причту о десяти девах, что я тут же переменил о нем свое мнение и познал в нем истинного человека Божия. Ах, как бы поболее подавал нам Бог таковых исповедников!.. Когда мне были назначены катихизические поучения, я с особенною охотою и легкостию исполнил сие дело. Ничему другому, как благодати Божией, присущей старцу Даниилу, я приписываю успех моих поучений. Кафедральный протоиерей Василий Касьянов".
ЮРОДИВАЯ ДОМНА КАРПОВНА, ЮРОДСТВОВАВШАЯ В ТОМСКЕ
Домна Карповна принадлежала к ссыльно-поселенцам Сибири и была сослана туда в наказание за бродяжничество. По статейному списку и ревизским сказкам она значилась Марьею Слепченко из Полтавской губернии. Но была ли она лишь судима там и затем оттуда сослана — неизвестно. Однако ее речь доказывала ее малороссийское происхождение.
Кто она была в миру?
Она говаривала женам сельских священников: "Чепчики, маменьки, носите, платьице чистенькое. Лучше уважать будут. Смолоду я сама наряжалась хорошо. Жила я в господском доме, да ушла".
А раз она прямо сказала одной преданной ей женщине, которую она любила и не называла иначе, как мамка. "Родителей у меня не было, жила я у тетки. Тетка хотела отдать меня замуж силою, а я замуж идти вовсе не хотела. Гуляла в садике и у бежала".
Из других слов ее можно заключить, что она стала странствовать по святым местам.
— Ступай в монастырь, — сказал ей один священник, — молиться за нас грешных.
— Я уже много ходила по монастырям, — отвечала она, — да нигде не принимают, везде гонят, да, наконец, сослали в Сибирь.
Родилась Домна Карповна в начале 19-го века, и до конца была свежа лицом, бойка, имела правильные черты и приятный взгляд. Нельзя было ошибиться, сказав, что в молодости она должна была быть замечательно красива. Когда она меньше юродствовала, в ее приемах было видно, что она не простого происхождения.
Ее никогда не видали читающею, но она была грамотная, да и не только грамотная. Однажды чрез село, где она жила, проезжала женщина высшего общества, ее знакомая. Она осталась ночевать и всю ночь она проговорила с Домной Карповной на иностранном языке.