Русские подвижники 19-ого века

Поселянин Е.

Иван испугался, зная, сколько рассеяния принесет ему эта должность, как она лишит его возможности самоуглубления, нарушит мир его внутренней, сосредоточенной жизни.

Он тайно ушел из Песношского монастыря, выбрал себе уединенное место в дремучих лесах Порховского уезда, устроил себе хижину в подошве горы и поселился в ней. Вскоре к нему присоединился его брат Феодот. Трудную жизнь в пустыне отшельники отягчали еще разными подвигами. О пище заботиться им было нечего: ее доставлял им один добрый крестьянин.

Так провели они четыре года.

Здесь приобрел Иоанн очень много: горячую любовь к ближнему, чистую, углубленную молитву, смирение и утешительные слезы, которые в минуту сосредоточенности лились у него из глаз, доставляя ему высокую отраду.

рез четыре года этой жизни, во время отсутствия Феодота, пришли к Иоанну двое разбойников с ружьями, требуя денег. Они не поверили ответу Иоанна, что денег у него нет, и кормятся они милостыней, и один из разбойников стал прицеливаться в Иоанна.

Тогда он вдруг, по какому-то внушению, назвал по имени этого человека, и тот был так этим поражен, что ружье упало у него из рук. Оба разбойника просили прощения у Иоанна и поскорее ушли.

Так как существование отшельников стало известно, и появлялись посетители, нарушавшие излюбленную ими тишину, Иоанн решился бежать из этого места: он отправился на Афон. Здесь в 1818 г. он принял монашество с именем Исаии. На Афоне он заслужил такое уважение, что многие обращались к нему за духовными советами.

В 1821 г., когда началась война между Турцией и Грецией, и на Афоне не могло быть прежнего спокойствия: русские иноки, и в их числе о. Исаия со своим братом вернулись в Россию чрез Вену.

В Вене о. Исаия имел объяснение с тремя учеными католиками.

Сначала они стали уничижать писания Иоанна Лествичника и Ефрема Сирина за, будто бы, просторечие и грубость слога и сказали, что напишут лучше их.

После долгих убеждений, о. Исаия закончил так: "Святые отцы не надеялись на себя и свой разум, но всегда были в смиренномудрии и самоуничижении, прося у Бога сил для Богоугодной жизни. А все прочие немощные члены нашей Церкви приносят смиренное покаяние Господу Богу, прося милосердия и помощи, а не хвалятся своим бесплодным высокоумием".

На это католики промолчали.

На другой день они стали доказывать, что напрасно русские надеются на войне на помощь Божию: "Вот и Наполеон, воевал, не призывал Бога и побеждал".

— Кто не уповает на Промысл Божий, — отвечал о. Исаия, — тот живет в самонадеянности и самовосхвалении, и о нем давно сказано: "Рече безумец в сердце своем — несть Бог!"

После этого разговора русским монахам было велено немедленно оставить Вену.

По прибытии в Россию, и пройдя чрез ряд неожиданных затруднений, вследствие пострижения своего на Афоне, о. Исаия поселился в Коневском монастыре.

Пожив там год, он удалился в уединенную келлию, находившуюся в расстоянии двух верст от монастыря. Только раз в неделю приходил он в монастырь, именно в субботу, чтоб быть в церкви при совершении воскресной службы.

Он имел от Бога особые откровения;

так однажды, во время литургии, он видел, что воздух как бы сгущается, и в полусумраке видны блестящие звезды, опускающиеся на головы некоторым присутствующим. И тут же послышался ему голос: "На кого эти звезды садятся: те достойно приобщаются Св. Христовых Таин".

Вследствие недоброжелательства настоятеля, о. Исаия должен был покинуть Коневец, и избрал себе пустынное место, удаленное от селений, затерявшееся среди густых лесов: Задне-Никифоровскую пустынь Олонецкой губернии.

Пустынь эта находится в ста верстах от Петрозаводска, в 11 от почтовой дороги. В ней были тогда две ветхие деревянные церкви, деревянная часовня над мощами преп. Никифора и Геннадия Важеозерских, две небольшие келлии и кухня. Земли было мало и для обработки неудобная.

О. Исаия установил в пустыни общежитие, которое соблюдать строго требовал. Так как братии было мало, и в числе ее не было иеромонаха, то некоторое время призывали сельского священника, пока брат о. Исаии Феодот не был рукоположен во священника.

Богослужение было заведено истовое, неспешное. Вся братия должна была без исключения ходить в церковь. Монастырские работы все исполняла братия. О. Исаия, несмотря на свою старость, трудился вместе с прочими — рубил дрова, носил воду, хлопотал на поварне, летом работал в огороде, косил сено. Все это возбуждало трудолюбие братии.

Но еще более незаменимым, чем в заботах о внешнем благоустройстве монастыря, был о. Исаия, как руководитель духовной жизни иноков. О силе его влияния можно судить, например, по тому, что двое монахов, магистров богословия, имевших случай познакомиться с о. Исаией в Коневце, через год просили митрополита отпустить их в Задне-Никифоровскую пустынь к о. Исаии.

Через десять лет по поступлении о. Исаии, число братии дошло до 15 человек.

Несмотря на упадок сил, о. Исаия вел ту же подвижническую жизнь. Его келлия была вроде землянки и неудобна для жилья. Но он не соглашался перейти в лучшую келлию, и говорил, что если земная жизнь не вечная, то зачем заботиться об ее удобствах?

Он продолжал выходить на монастырские работы. Всегда, и на работах и в келлии, он поучал учеников, и неотразимо действовали эти поучения от сердца, полного любви и смирения.

Эта добродетель особенно была высока в нем. Свои дела он называл ничтожеством, надежду спасения возлагал на заслуги Искупителя, о страданиях Которого говорил всегда с горячими слезами.

О гордости он отзывался так: "Я, да свинья, да третий сатана: свинья по безумству, сатана по гордости — вот товарищи гордых".

Со всеми обращался старец, как простой монах, не давая замечать своего преимущества, а между тем невольно привлекая к себе сердца.

Это смирение доставляло ему духовные дары и видения. Он открыл однажды следующее монаху, который спрашивал его, верно ли, что некоторые благочестивые люди еще при жизни видят свои души.