Русские (сборник)
Шрифт:
— Да… Конечно, еду.
— Ну вот видишь. И там я тебя так замучаю, ох! — Оплетя руками его шею, Рита, закрыв глаза, звонко поцеловала его в губы.
Теперь и её слова — про «замучаю» — прозвучали фальшиво, и он почувствовал это.
— Ну, давай, Серёженька. Завтра в шесть уже Симферополь. Увидимся!
— Увидимся…
Ещё раз улыбнувшись, она повернулась и ушла.
Какое-то время он стоял в тамбуре, курил. На душе было пусто, смешно. И как-то мелко, словно озеро, где он собирался выкупаться, оказалось маленькой лужей. От этого ощущения всё в нём внутри, и вокруг, и в тамбуре, и за окном, казалось Сергею
Он пошел в свой вагон. По дороге ощутил дурноту — тоже, видимо, намешал. В туалете вырвало, стало легче. Сергей умылся, постоял перед зеркалом, глядя на свое одутловатое, морщинистое и, как ему показалось, глупое лицо. Захотелось почистить зубы, он чувствовал, что изо рта воняет.
Очень долго он пробирался к себе в вагон, проходил все эти стучащие, гремящие шатающиеся площадки, распахивал и захлопывал за собой грязные тяжёлые двери.
Была уже ночь, почти все спали. Кроме старушки, которая вновь, как большая мышь, склонилась над клеёнчатой сумкой и тихо что-то пережевывала и глотала.
Сергей взобрался на свою полку, долго шуршал пакетами в рюкзаке, пытаясь отыскать зубную щетку. Когда наконец нашёл её, не понял, зачем она ему понадобилась.
Он вспомнил, как застыла Рита статуей, когда он вытаскивал в ресторане деньги. Хоть бы для приличия попытались заплатить за то, что заказывали до него. Он бы, конечно, не позволил. Но всё же… Обе заказывали за его счёт, не стесняясь, не интересуясь, что сколько стоит… В Крыму на троих никаких денег не хватит.
Врут в дороге, когда знакомятся с женщинами.
Христос завещал жить одним днем, а они живут часом, минутой.
К чёрту!
Полусидя на своей верхней полке, он упирался в подушку, спиной к проносящейся дороге. Спать не хотелось. Сергей вспомнил, что когда в разговоре с девчонками случайно упомянул, что едет в плацкартном вагоне, то тут же поспешил небрежно оправдаться:
«В кассе, когда покупал, только плацкарт оставался…» Хотя в кассе он как раз и спросил плацкарт, который в два раза дешевле купейного. Вспомнил он ещё, что в вокзальном разговоре с поджарым и дедом это он рассуждал, что нациям надо разъединяться, как людям, чтобы обрести свободу, а дед почему-то спьяну решил, что это говорил Антон, и он зачем-то промолчал, хотя виноватым себя не считал.
Чёрт!
Какая свобода?
Мелко, как мелко всё! И вся его жизнь была мелкой, тщедушной. Трус. Она ведь права: трус! Ходишь по мелкому бережку, вместо того чтобы вбежать в воду, нырнуть, заплыть глубоко. И… хоть бы даже и утонуть. Но хотя бы попробовать. Попробовать…
Ему захотелось соскочить с постели, пробежать сквозь вагонные туннели к тем двум дизайнершам, вытащить из купе сонную Риту и всё ей объяснить: никакой он, чёрт дери, не программист, лишь мечтал быть им когда-то, сидит он в мелкой конторе с мелкой зарплатой, пишет шаблонные отчёты в конце месяца и раз в неделю позволяет себе зайти и посидеть в баре, как американский мачо из полицейского боевика. А если женщина, которую он думает, что любит, застанет его не выключающим свет за собой — хотя бы даже в гостинице, где им не надо платить за электричество, она может с ним поругаться так, словно застала с шлюхой. И это — любовь?
Это — любовь. Так у всех, у многих пар, которые забыли о том, что…
Что есть любовь?
При чем здесь мужчина и женщина?
О чём ты? О чём ты сейчас говоришь?
Поев, старушка с тихими вздохами укладывалась на своей полке спать. Легла. Лежала и смотрела в тёмный воздух перед собой так, словно рассматривала в нём звёздные пути многих людей и среди них видела и свой, маленький, тонкий, близящийся к концу.
Посмотрел бы и ты когда-нибудь так. Дорога ведь есть всюду, слышишь, даже в роящихся в луче света пылинках! Посмотри в окно, на проплывающие мимо холмы и деревья, на янтарные огни города вон там, вдалеке…
Нет, он не смотрел.
Ему стало жалко себя.
Худшее, что можно самому себе сделать.
Хотя и лучше, вероятно, чем взять и убить себя.
Он понимал, что вряд ли отдохнёт в Крыму так, как хотелось бы. Понимал, что вряд ли познакомится с теми, с кем хочет. Что не родится у него в ближайшее время ребёнок, потому что его просто некому рожать. Что родители его умрут раньше него, а он умрёт позже их. Что вся эта его поездка куда глаза глядят — фарс неудачника, пытающегося сделать вид, что он всё ещё романтичен и смел.
«Сорокалетний мальчуган» — так с убийственной лёгкостью назвала его однажды женщина, спящая сейчас в Бресте…
Что? В каком Бресте? Но ведь… Ведь она давно уже не спит в Бресте, потому что с тех пор прошли сутки. То есть, может, она и спит… ведь сейчас снова ночь. Но она ему не позвонила! Он-то не мог позвонить, потому что у него на счету не было денег… Его телефон ещё не разрядился, ещё может принять звонок. Почему же она не позвонила? Его могли убить, ограбить, когда он ночью ушёл из гостиницы…
А она не позвонила. И даже не прислала СМС.
Возможно, сейчас она и в самом деле спит.
Где-то. Не в гостинице Бреста…
Сергея колотила дрожь. Он привстал, потом лёг. Потом снова привстал. Место, где он лежал, было похоже на гроб, из которого можно спрыгнуть. Он весь взмок.
Пошли вы все! Он ненавидел весь этот мир и все те миры, что родятся после гибели этого. Но больше всего он ненавидел себя.
Заныло сзади, в лопатке. И сразу в груди. Что это — сердце?!
Господи, а ведь страшно умирать… Сдохнуть вот здесь, на этой расшатанной вагонной полке, без детей, без жены, возле жующей мыши-старухи, одиноким придурком с устаревшим ноутбуком, который набит тупыми компьютерными играми, в которые играть так же интересно, как грызть надоевшие семечки или говорить о политике.
А потом передадут где-нибудь по ТВ: в плацкартном вагоне поезда «Ковель—Симферополь» скончался от сердечного приступа молодой чел… мужчина средних лет, российский гражданин…»
Да при чём здесь гражданство, вашу мать, если человек, человек умер!
Сергей спрыгнул с полки. Ему хотелось ходить, ходить, бегать. Но как это сделать в поезде, тем более в плацкартном вагоне? Бродить вдоль казарменных нар, задевая грязные носки спящих?
Она не звонила.
Он очутился возле купе проводника. Чай… Да, конечно, просто выпить горячий чай. Странная мысль. Если б можно было чаем спастись. Здесь, в закутке возле бака с горячей водой и стендом с поездным расписанием, было приоткрыто окно, в которое влетал свежий прохладный ветер.