Русские сказки
Шрифт:
«Во исполнение предписания об искоренении инакомыслящих мною таковых обоего пола обнаружено и посажено 10 107.
Из них:
положено – 729 об. п.
повешено – 541»
непоправимо испорчено – 937»
не дожили – 317»
сами себя – 63»
Итого искоренено – 1 876»
На сумму – 16 884 р.,
считая по семи полковых за штуку совсем.
А перерасходовано – 884 р.»
В ужас пришло начальство, трясется и бормочет:
– Пере-расхо-од? Ах ты, фуэгиец! Да вся
– Вашество! – оправдывается Ороитий, – так ведь это я же их до отвращении к жизни довел.
– И на это по семи целковых? Да еще, вероятно, ни к чему не причастных сколько подложено! Всех жителей в городе двенадцать тысяч было – нет, голубчик, я тебя под суд отдам!
Действительно, назначили строжайшее расследование действий фуэгийца, и обнаружилось, что повинен он в растрате 916 казенных рублей.
Судили Оронтия справедливим судом, приговорили его на три месяца в тюрьму, испортили карьеру, и – пропал фуэгиец на три месяца!
Не легкое это дело – начальству угодить…
X
Один добродушный человек думал-думал – что делать?
И решил:
«Не стану сопротивляться злу насилием, [35] одолею его терпением!»
Человек он был не без характера, – решил, сидит и терпит.
А соглядатаи Игемоновьг, узнав об этом, тотчас доложили:
«Среди жителей, подлежащих усмотрению, некоторый вдруг начал вести себя неподвижно и бессловесно, явно намереваясь ввести начальство в заблуждение, будто его совсем нет».
35
Христианская заповедь: «А я говорю вам: не противься злому» (Евангелие от Матфея, гл. 5, стих 39) – была положена в основу учения толстовцев.
Освирепел Игемон.
– Как? Кого – нет? Начальства нет? Представить!
А когда представили – повелел:
– Обыскать!
Обыскали, лишили ценностей, как-то: взяли часы и кольцо обручальное, червонного золота, золотые пломбы из зубов выковыряли, подтяжки новенькие сняли, пуговицы отпороли, и докладывают:
– Готово, Игемон!
– Ну, что – ничего?
– Ничего, а что было лишнего – отобрано!
– А в голове?
– И в голове будто ничего.
– Допустите!
Вошел житель к Игемону, и уже по тому, как он штаны поддерживал, – узрел и понял Игемон его полную готовность ко всем случайностям жизни, но, желая произвести сокрушающее душу впечатление, все-таки взревел грозно:
– Ага, житель, явился?!
А житель кротко сознается:
– Весь пришел.
– Ты что же это, а?
– Я, Игемоне, ничего! Просто – решил я побеждать терпением…
Ощетинился Игемон, рычит:
– Опять? Опять побеждать?
– Да я – зло…
– Молчать!
– Да я не вас подразумеваю…
Игемон не верит:
– Не меня? А кого?
– Себя.
Удивился Игемон.
– Стой! В чем зло?
– В сопротивлении оному.
– Врешь?
– Ей-богу…
Игемона даже пот прошиб.
«Что с ним?» – думает он, глядя на жителя, а подумав, спрашивает:
– Чего ж ты хочешь?
– Ничего не хочу.
– Так-таки – ничего?
– Ничего! Разрешите мне поучать народ терпению личным моим примером.
Опять задумался Игемон. кусая усы. Имел он душу мечтательную, любил в бане париться, причем сладострастно гоготал, был вообще склонен к постоянному испытанию радостей жизни, единственно же чего терпеть не мог, – так это сопротивления и строптивости, против коих действовал умягчающими средствами, превращая в кашу хрящи и кости строптивцев. Но в свободные от испытания радости и умягчения жителей часы – весьма любил мечтать о мире всего мира и о спасении душ наших.
Смотрит он на жителя и – недоумевает.
– Давно ли еще? И – вот!
Потом, придя в мягкие чувства, спросил, вздохнув:
– Как же это случилось с тобой, а?
И ответил житель:
– Эволюция…
– Н-да, брат, вот она жизнь наша! То – то. то – другое… Во всем недород. Качаемся-качаемся, а на какой бок лечь – не знаем… не можем выбрать, да-а… И еще вздохнул Игемон: все-таки – человек и отечество жалел, кормился от него. Обуревают Игемона разные опасные мысли:
«Приятно видеть жителя мягким и укрощенным – так! Но, однако, если все перестанут сопротивляться, – не повело бы сие к сокращению суточных и прогонных? А также и наградные могут пострадать… Да нет, не может быть, чтобы он совсем иссяк, – притворяется, шельма! Надобно его испытать. Как употреблю? В провокаторы? Выражение лица распущенное, никакой маской это безличие не скрыть, да и красноречие у него, видимо, тусклое. В палачи? Слабосилен…»
Наконец придумал и – говорит услужающим:
– Определите сего блаженного в третью пожарную часть конюшни чистить!
Определили. Чистит бестрепетно житель конюшни, а Игемон смотрит, умиляется трудотерпению его, и растет в нем доверие к жителю.
«Кабы все эдак-то!»
По малом времени испытания возвел его до себя и дал переписать собственноручно им фальшиво составленный отчет о приходо-расходе разных сумм, – переписал житель и – молчит.
Окончательно умилился Игемон, даже до слез.
«Нет, это существо полезное, хотя и грамотное!..»
Зовет жителя пред лицо свое и говорит:
– Верю! Иди и проповедуй истину твою, но, однако, гляди в оба!
Пошел житель по базарам, по ярмаркам, по большим городам, по маленьким и везде возглашает:
– Вы чего делаете?
Видят люди – личность, располагающая к доверию и кротости необыкновенной, сознаются пред ним, кто в чем виноват, и даже заветные мечты открывают: один – как бы украсть безнаказанно, другой – как бы надуть, третьему – как бы оклеветать кого-нибудь, а все вместе – как люди исконно русские – желают уклониться от всех повинностей пред жизнью и обязанности забыть.