Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века
Шрифт:
В октябре 1867 г. ковенский мещанин Яков Исаевич Аренсон, по ремеслу винокур, пропечатал в «Ведомостях московской городской полиции», что он ищет места на винокуренном заводе. По этой публикации к нему явился Николай Иванович Андреев, назвавшийся главноуправляющим князя Всеволода Алексеевича Долгорукова, живущего в доме Шиловского. Андреев пригласил Аренсона поступить на должность винокура на винокуренный завод князя Долгорукова, Харьковской губернии, называя при этом князя племянником московского генерал-губернатора. Аренсон явился к Всеволоду Долгорукову, который, приняв его в богато убранном кабинете, называя Андреева своим главноуправляющим и рассказывая про свой винокуренный завод, удивил его, Аренсона, знанием винокуренного дела. При этом Андреев перед Долгоруковым, во время объяснений, стоял на вытяжку, руки по швам, и смотрел на князя униженно, так что нельзя было не убедиться в том, что Андреев несомненно был служащим у Долгорукова, который обращался с ним строго; он приказал Андрееву подать ему прошлогоднюю казенную акцизную книгу и в ней стал показывать Аренсону, в каких размерах производится винокурение на его заводе. Книга эта была, по-видимому, настоящая, с подписями акцизных чиновников, казенною печатью за 1866—1867 год, и на ярлыке ее было напечатано о принадлежности ее заводу князя Долгорукова. Кроме этого, Долгоруков показал Аренсону какое-то письмо, говоря, что в нем его управляющий просит поскорее прислать винокура. Во все это время
Живя в Москве, Долгоруков выдавал себя за весьма богатого человека, имеющего большие имения, а также за племянника московского генерал-губернатора. Из имеющихся в деле сведений видно, что приговором Московского окружного суда, состоявшимся 27 февраля 1870 года, князь Всеволод Алексеевич Долгоруков был признан присяжными заседателями виновным в мошенничестве, лишен всех особенных прав состояния и заключен в тюрьму на полтора месяца, и приговор этот был приведен в исполнение. Приписывая себе не принадлежащий ему титул, с помощью этих средств, а также при посредстве окружавших его лиц, а именно, Андреева, Крюгера и Кротонского, попеременно выдававших себя за главноуправляющих, Долгоруков заключал займы, выдавая векселя, по которым платить был не в состоянии, а также выманивал под видом покупки в кредит разное движимое имущество. При этом для уверения лиц, с которыми он вступал в такого рода сделки, в своей состоятельности он заказал и употреблял для переписки печатные бланки с означением на одних «Главная контора князя Всеволода Алексеевича Долгорукова», на других «Контора Всеволода Алексеевича Долгорукова», на третьих «Главный управляющий князя Всеволода Алексеевича Долгорукова». На этих бланках писали разные письма и записки как сам Долгоруков, так и вышепоименованные лица. На тех же бланках писались донесения Долгорукову от мнимой вотчинной его конторы. Бланки были заказаны и употребляемы им для целей, по его выражению, «спекулятивных»: нуждаясь в деньгах, он вынужден был прибегать разными способами к займам денег и вещей. В займах этих помогал ему между другими и Андреев, заведовавший его делами и потому называвший себя его управляющим. Никаких имений или какого-либо другого состояния Долгоруков не имел. Андреев, называясь главноуправляющим князя Долгорукова, особенно деятельно способствовал ему в его делах. При участии и помощи Андреева, как своего управляющего, Долгоруков летом 1867 года успел убедить в своем богатстве отставного поручика Николая Ардалионовича Попова, который и продал ему под векселя лошадей на 4 тысячи 500 рублей. Из числа этих лошадей пара была тотчас же продана Долгоруковым действительному статскому советнику Степанову, ныне умершему. Впоследствии же Попов узнал, что Долгоруков никакого состояния не имеет, племянником московского генерал-губернатора не состоит и скрывается от долгов, почему он векселя, выданные ему Долгоруковым, как ничего не стоящие, частью уничтожил, а два из них, у него сохранившихся, на сумму полторы тысячи рублей каждый представил к следствию. Около того же времени Долгоруков познакомился с дворянкой Анелею Мартыновною Яцевич (впоследствии женой титулярного советника Тоблера) и посредством тех же обманных средств и удостоверений убедил ее дать ему взаймы под векселя денег 3 тысячи рублей, после чего из дома Шиловского скрылся.
В это же приблизительно время познакомился с Долгоруковым молодой человек, ревельский гражданин Н. Ф. Адамчевский, который часто ходил к нему в гости. Князь Долгоруков казался ему человеком весьма богатым: был окружен роскошною обстановкой и, между прочим, держал при себе в услужении карлика, одетого в красную ливрею. Долгоруков сказал Адамчевскому, что он женится на богатой купчихе, и просил его отправиться в магазин Белкина и от его, Долгорукова, имени просить о присылке указанных им меховых вещей. Возвращаясь от него домой в одно из своих посещений, по дороге Адамчевский зашел в магазин и отобрал некоторые вещи в кредит для Долгорукова: не торгуясь, выбрал две бархатные меховые шубки вместе с другими меховыми вещами, всего на 300 рублей, и просил прислать их тотчас же к князю Долгорукову. Принимая его за управляющего племянника Московского генерал-губернатора, князя Всеволода Долгорукова, живущего в доме Шиловского, на Страстном бульваре, и рассчитывая немедленно получить уплату за купленные у него вещи, Белкин послал с ним к Долгорукову приказчика своего Бутина. Последний нашел Долгорукова в большой и богатой квартире, нанимаемой им в доме Шиловского. Выйдя к Бутину, Долгоруков, не осмотрев вещей и не спрашивая даже об их стоимости, сказал, что он оставляет их у себя, а деньги пришлет через два дня, причем подписал и счет, представленный ему Бутиным. Но через два дня, по справкам, наведенным Белкиным и Бутиным, оказалось, что Долгоруков из дома Шиловского скрылся, а генерал Воейков, к которому Белкин обратился с заявлением о случившемся, сказал ему, что Всеволод Долгоруков не племянник генерал-губернатора, а принадлежит к одной мошеннической компании с Неофитовым, Шпейером и другими лицами. Между тем Долгоруков, продолжая выдавать себя за богатого человека и племянника Московского генерал-губернатора, заложил меховые вещи, взятые им у Белкина. На следствии Долгоруков, не отрицая факта безденежного получения им из магазина Белкина меховых вещей через Адамчевского, показал, что получить эти вещи предложил ему комиссионер Адамчевский, которому он за это уделил одну из полученных шубок. Что говорил Адамчевский Белкину о нем, Долгорукове, ему неизвестно. Меховые же дамские вещи ему были нужны для подарка
На суде Адамчевский показал, что, исполняя такую просьбу Долгорукова, он, Адамчевский, управляющим его не назывался, в связях и богатстве его Белкина не уверял, шубки от Долгорукова не получал и о том, заплатил ли он за меховые вещи, не знает. Участвовать же в этом обмане он не имел никакой надобности, так как в то время имел наличных денег 12 тысяч рублей и теперь имеет несколько десятков тысяч, так что, если бы Белкин обратился к нему, то он без затруднения заплатил бы эти 300 рублей, чем сидеть теперь из-за них на скамье подсудимых. Он случайно привлечен к следствию в качестве обвиняемого судебным следователем, считавшим его, Адамчевского, таким же негодяем, как Шпейер и прочие.
В сентябре 1870 года в С.-Петербурге случилось подобное же происшествие. В оружейный магазин Дриссена явился неизвестный ему человек и объяснил, что он управляющий князя Всеволода Алексеевича Долгорукова, имеющего свой дом на Английской набережной, а в Колокольном переулке, в доме № 7, контору. По словам неизвестного, князь Долгоруков скоро женится и желает украсить свой кабинет самым лучшим оружием, которое он прислал его выбрать у Дриссена. Отобрав у последнего разного оружия на 1 тысячу 250 рублей, неизвестный просил прислать его в контору князя Долгорукова. На другой день Дриссен вместе с приказчиком своим Стоком отобранное оружие отвезли по указанному им адресу в контору князя Долгорукова. Здесь их встретил неизвестный, назвавший себя управляющим, а затем вышел и сам Долгоруков. Возвратив Дриссену одно ружье, он оставил у себя остальное оружие, всего на 1 тысячу 50 рублей. При этом, представляя из себя, по выражению свидетеля Дриссена, большого барина, он перешел в другую комнату и там громко спросил у кого-то, прислали ли ему из деревни 4 тысячи рублей. Получив такой же громкий ответ, что деньги будут присланы через несколько дней, он объявил Дриссену, что оружие оставляет у себя, а деньги уплатит на днях. Дриссен, не подозревая обмана, на это согласился. По наведенным же им справкам оказалось, что на Английской набережной дома князя Всеволода Долгорукова вовсе нет, а в Колокольном переулке не только нет конторы Долгорукова, но и сам он не проживает и не был прописан в доме № 7, а только временно пребывал у проживавших в этом доме г-жи Капгер, барона Вакхе и отставного подпоручика Шах-Назарова. Не получая от скрывшегося Долгорукова денег за оружие, Дриссен заявил о случившемся в местном участке. Взятое же у него оружие оказалось впоследствии отнесенным в пустую квартиру знакомого Долгорукова Платонова, откуда оно было представлено в участок и за исключением двух револьверов, стоящих 220 рублей 50 коп., возвращено Дриссену. На эту сумму Долгоруков, разысканный полицией, выдал Дриссену вексель, по которому тот уплаты не получил. Вакхе, Шах-Назаров и Капгер остались при следствии не разысканными.
Долгоруков, не отвергая факта взятия им безденежно оружия у Дриссена, показал, что он сделал это по предложению неизвестного ему комиссионера с целью полученное в кредит оружие выгодно продать. В своем поступке по отношению к Дриссену он, Долгоруков, не видит ничего противозаконного; по его мнению, поступок этот есть простой заем, к которому прибегала и прибегает вся молодежь, как имущая, так и неимущая, в том числе и он, Долгоруков.
В 1871 году в квартире жены дворянина Андреева жил некто Топорков, степной помещик. Андреев был в то время в отлучке, и когда он неожиданно приехал, то Андреева просила Топоркова поместить ее мужа в его комнату и получила на то его согласие. Жизнь Топоркова в то время была очень бедна и, хотя он и писал тогда статью в журнал «Развлечение», но не надеялся, что ее поместят, так как раньше им написанные две статьи были запрещены цензурным комитетом. В декабре Андреева отказала ему от квартиры. На дворе стояли большие морозы, а между тем он не имел платья. При таких-то обстоятельствах Андреев предлагал ему лучшие условия жизни, но только с тем, что он даст свое согласие на совершение деяния, в котором сам Андреев не находил ничего преступного. Топорков долго колебался, но, вспомнив, что семья его страдает по его же вине, так как после смерти отца он приехал в Москву, чтобы заплатить деньги за арендуемое имение, но вместо того закутил, деньги промотал, а имущество его было продано, и что мать-старуха, сестра и брат остались ни при чем, Топорков согласился.
В январе 1871 года в «Полицейских ведомостях» было напечатано объявление, что в квартире Андреевой нужен управляющий с залогом от 500 до 1000 рублей. По публикации в указанное место явился Вильям Ашворт. Андреев нанял Ашворта в управляющие к сыну коллежского регистратора Василию Топоркову. Андреев выдавал себя за лицо, под контролем которого мать Топоркова, очень богатая помещица, прислала своего сына в Москву покупать имение. Такое имение будто бы уже куплено у действительного статского советника Степанова в Велижском уезде Витебской губернии, и Ашворту предлагали взять это имение в свое заведование. Для убеждения Ашворта в состоятельности Топоркова Андреев и сам Топорков показывали ему запродажную запись на это имение. Топорков при этом лежал на диване, а Андреев стоял перед ним в почтительной позе и докладывал что-то о желаниях его маменьки.
Андреев носил в петлице какой-то значок, о котором говорил, что это орден Льва и Солнца. В сущности же это был значок распорядителя на тех балах, которые он устраивал в зале дворянского собрания. Кроме того, Верещагин, бывавший часто у Топоркова, уверял также Ашворта в состоятельности его и в подтверждение своих слов выдал Топоркову запродажную расписку на 11 десятин торфяного болота, по которой он с Топоркова будто бы получил более тысячи рублей. На основании этих уверений Ашворт заключил с Топорковым условие, по которому Ашворту назначалось в год жалованья 1 тысяча 416 рублей и взято с него залога 500 рублей. Ашворт поехал в Велиж на свой счет и, напрасно прождав там Топоркова, возвратился, но в прежней квартире никого из лиц, принимавших участие в заключении условия, не нашел. Топорков, проживая в доме Любимова, под руководством и при помощи Андреева и Верещагина выдавал себя за богатого человека, саратовского помещика, и другим лицам, в том числе и Кобылинскому, у которого он торговал лошадь. В действительности же у Топоркова, по собственному его объяснению, не только нет никакого состояния, но сам он по оставлении им должности письмоводителя-посредника по специальному размежеванию земель в Саратовской губернии проживал в Петербурге и Москве безо всяких определенных занятий и средств к существованию; мать же его живет в Аткарском уезде, в деревне, где нанимает избу у крестьянина. Вся же обстановка найма Ашворта в управляющие мнимым имением Топоркова в Велижском уезде была заранее устроена Топорковым, Андреевым и Верещагиным с целью выманить у Ашворта залог.
На суде Андреев объяснил, что Топорков ввел его самого в заблуждение относительно своего богатства; он служил ему комиссионером при найме управляющего; самому Ашворту он говорил, чтобы тот без него не ездил в имение, но Ашворт его не послушался.
Затем следуют эпизоды, участниками в которых являются Массари и Эрганьянц.
У Массари была старуха мать, любящая своего единственного сына до безумия, имевшая поместье в Нижегородской губернии. Хотя она была богатая помещица, но ни во что сама не входила; доверялась она своему сыну и выдала ему полную доверенность на ведение всех дел с правом кредитоваться.