Русские в СССР. Потерпевшие или победители?
Шрифт:
Но здесь сразу же стоит сделать одну важную оговорку. Лично я не вижу ничего такого страшного в том, что мы когда-то совершили сильнейшую ошибку – исторического и общенационального масштаба. (Поправить ее попытались в 30-е годы. Как раз именно в очищении партии от наиболее продвинутых интернационалистов-догматиков и проявилась русская субъектность. Но при этом сами носители этой субъектности во многом впитали в себя смыслы красного интернационализма.) Вообще, в плане исторического развития страшно, когда нация прекращает свое историческое бытие, все остальное – это проявление воли к жизни, ценное уже и само по себе.
Другое дело – куда эта воля направлена. Понятно, что и либеральный феврализм, и тоталитарный большевизм не правы, так сказать, с точки зрения политической онтологии. Но, как известно, в этом мире все относительно. И то, что кажется неправильным (причем совершенно оправданно) в одном ракурсе – выглядит совершенно по-иному – в другом. «Плохой» большевизм был наилучшим выходом в отношении еще более «плохого» либерализма. А вот чего-то «наилучшего третьего» тогда просто не существовало.
Если же покинуть поле
Конечно, было бы очень неплохо, если бы большевикам противостояла мощная правонационалистическая сила, выдвигающая яркий идеал национального Русского государства. Но такой силы, увы и ах, не было. Правые, черносотенные силы «сдулись» еще накануне Февраля, а после него так и вообще были деморализованы. В белом тылу монархическое движение возродилось, но большинство крайне правых стояли на позициях непредрешенчества, как и вожди Белого движения. «Наиболее заметное место среди крайне правых организаций в легальном политическом спектре белого Юга занимал «Союз русских национальных общин» во главе с В.М. Скворцовым, – пишет историк Я.А. Бутаков. – «Союз» не предрешал будущую форму правления, признавая лишь, что она должна «соответствовать национальному правосознанию русского народа…» «Союз русских национальных общин» занимал первостепенное место среди организаций, наметивших в июне 1919 г. на собрании в Кисловодске образование правого блока. Кроме «Союза», там были представлены Национал-либеральная партия, общество «За Россию» и «Общество Прикарпатской Руси». Собрание наметило издание теоретического органа правого блока «Наш путь» (впоследствии «Русский путь»), но его выпуск так и не был налажен. Было также решено провести объединительный съезд русских партий… На съезде был фактически создан блок нескольких правых партий, однако это не было закреплено никаким формальным решением. Съезд в Ессентуках принял программную декларацию, в основных своих пунктах соответствовавшую платформе «Союза русских национальных общин». Указывалось, что будущую форму правления «установит Народное Собрание в соответствии с историческим укладом русской нации» («Русские националисты и Белое движение на Юге России в 1919 году»).
Более мелкие группы (типа Народно-государственной партии В.М. Пуришкевича) в Гражданскую войну выступали за конституционную монархию, чем сразу же обесценивали весь своей монархизм в глазах нации. Подобный идеал практически ничем не отличался от кадетских и октябристских выдумок. И понятное дело, что русский человек не мог прикипеть сердцем к идее посадить на трон «буржуйского» царя, зависимого от «буржуйского» же парламента. Даже и большевизм с его лозунгом «Вся власть Советам!» смотрелся куда более «самодержавно» и «почвенно».
Нет, были, конечно, ортодоксы от монархизма, но вот их-то совсем не было ни слышно, ни видно. Например, главный идеолог монархизма Л.А. Тихомиров отошел от политики еще до революции. В 1912 году он пишет в своем дневнике: «Будущего нет не только у меня, но и у дела моего. Царя нет, и никто его не хочет… Церковь… да и она падает. Вера-то исчезает… Народ русский! […] Да и он уже потерял прежнюю душу, прежние чувства…» Характерно, что Тихомиров приветствовал Февральскую революцию и даже возлагал определенные надежды на большевиков, которые не потеряли «понимания государственности». Причем он был не одинок.
Крайне правая газета «Гроза» (одна из немногих, продолжавших выходить и после февраля 1917 года), на удивление всем, энергично поддержала октябрьский переворот: «Большевики одержали верх: слуга англичан и банкиров Керенский, нагло захвативший звание Верховного главнокомандующего и министра-председателя Русского Царства, метлой вышвырнут из Зимнего дворца, где опоганил своим присутствием покои царя-миротворца Александра III. Днем 25 октября большевики объединили вокруг себя все полки, отказавшиеся повиноваться правительству предателей…» Чуть позже «Гроза» уверяла: «Порядок в Петрограде за 8 дней правления большевиков прекрасный: ни грабежей, ни насилий!» Активный член Союза русского народа, секретарь министра юстиции А. Колесов оказался единственным чиновником соответствующего министерства, который сразу и безоговорочно перешел на сторону советской власти. Выдающийся правый публицист Москвич стал руководящим работником ТАСС и одним из ведущих журналистов газеты «Известия». А его коллега и единомышленник Е. Братин одно время служил заместителем председателя Харьковской ВЧК.
Историк Д. Стогов пишет: «Спустя некоторое время после октябрьского переворота, во время выборов в Учредительное собрание, академик А.И. Соболевский, в недавнем прошлом товарищ председателя СРН, писал в письме другому видному члену Союза приват-доценту Б.В. Никольскому: «Я голосую за список большевиков (они теперь моя пассия), веду за собой сестру и братьев и убеждаю знакомых…» Свой несколько странный для убежденного монархиста выбор Соболевский мотивировал тем, что его «теперешние любимцы» большевики «уж больно здорово… расправляются с либеральной слякотью…» Любопытно отреагировал на победу большевиков и Б.В. Никольский. Как и другие монархисты, восприняв Октябрьскую революцию отрицательно, Никольский в письме В.С. Шилкарскому 28 октября 1917 г. писал: «Скажу одно: мало в истории было столь жалких, безнадежных и глупых авантюр, как нынешняя проделка большевиков. Они, в сущности, уже ликвидированы, хотя, мне думается, и дни Керенского сочтены. Впрочем, конец так близок, что подождем утра…» Однако позже, несмотря на то, что оценка большевистской политики и ее последствий, которую дает Б.В. Никольский в дневнике, так и осталась негативной, тем не менее с весны 1918 г. он не только идет на службу к большевикам, но и призывает не сопротивляться им. Процитируем характерные высказывания из дневника и писем Б.В. Никольского по этому поводу, относящиеся к весне и осени 1918 г.: «…Чем большевики хуже кадетов, эсеров, октябристов, Штюрмеров и Протопоповых? Ничем. Россиею правят сейчас карающий Бог и беспощадная история, какие бы черви ни заводились в ее зияющих ранах…» (из письма к Б.А. Садовскому, 8 (21) апреля 1918 г.). «В активной политике они… с нескудеющей энергиею занимаются самоубийственным для них разрушением России, одновременно с тем выполняя всю закладку объединительной политики по нашей, русской патриотической программе, созидая, вопреки своей воле и мысли, новый фундамент для того, что сами разрушают… Это разрушение исторически неизбежно, необходимо: не оживет, аще не умрет… Ни лицемерия, ни коварства в этом смысле в них нет: они поистине орудия исторической неизбежности… Лучшие в их собственной среде сами это чувствуют, как кошмар, как мурашки по спине, боясь в этом сознаться себе самим; а с другой стороны, в этом их Немезида: несите тяготы власти, захватив власть! Знайте шапку Мономаха!..» (из письма к Б.А. Садовскому, 26 октября (8 ноября) 1918 г.)» («Черносотенцы и большевики: правый взгляд на триумфаторов»).
Кстати, сам Садовский в 30-е годы напишет в своем дневнике следующие строки: «Всякий честный монархист должен сознаться, что большевики все же лучше президента Милюкова или императора Кирилла… Коммунизм же представляется мне голым мускулистым парнем со здоровыми нервами и крепким желудком. В жизни этому парню предстоят два пути. Или же он призван обновить весь мир и выжечь старую плесень – явиться бичом Божиим – и тогда со временем он все равно пойдет к обедне; или же ему назначено расчистить путь для грядущего за ним антихриста». Правда, в конечном итоге антикоммунизм Садовского приведет его на позиции коллаборационизма: «Писатель доживет до Великой Отечественной войны и будет в стихах, сохранившихся в рукописях и недавно впервые опубликованных, выражать надежду на то, что национал-социалисты помогут восстановить в России самодержавие… Без его ведома Садовский будет использован советскими спецслужбами, осведомленными о его монархических взглядах, для проведения радиоигры с немцами» ( А.В. Репников. Консервативные концепции переустройства России).
Правильные идеи «православия, самодержавия и народности» существовали лишь умозрительно, никак не влияя на реал-политик. И это неизбежно наводит на «еретическую» мысль – а были ли они тогда нужны России? Точнее даже так – были ли они нужны ей в том виде, в котором их выразила тогдашняя русская консервативная мысль?
Однако же повторюсь, что господствовал даже не конституционный монархизм, доминировало бесцветное, серое непредрешенчество. Понятно, что подобная неопределенность никак не могла выступать в качестве альтернативы большевизму с его четко очерченной идеологией и внятно сформулированным государственным идеалом: «Вся власть – Советам!» Гражданская война была войной идейно-политической, и здесь собственно военный фактор стоял на втором месте. Поэтому для победы в ней нужно было четко определиться со своим политическим идеалом.
Абстрактный «противобольшевизм» таковым идеалом быть не мог. Вот почему проиграли и белые вожди, и их праворадикальные союзники. А ведь они могли бы сделать совершенно выигрышную ставку на монархизм – народный и социальный («национально-социалистический»). Троцкий утверждал: «Если бы белые догадались выдвинуть лозунг какого-нибудь кулацкого царя – мы не продержались бы и пары недель». Конечно, именно за «кулацкого» царя народ не пошел бы, но за царя «народного» – да.
Многие лидеры антибольшевистского движения, настроенные монархически, утверждали, что народ, дескать, еще не готов поддержать монархию, поэтому и нужно выступать с позицией неопределенчества. Однако в Сибири командир красных партизан Н. Щетинкин считал возможным выпускать листовки, в которых вещал от имени великого князя Николая Николаевича. Вот текст воззвания: «Я, Великий Князь Николай Николаевич, тайно высадился во Владивостоке, чтобы вместе с народной советской властью начать борьбу с продавшимся иностранцам предателем Колчаком. Все русские люди обязаны поддержать меня. Великий Князь Николай. С подлинным верно, главнокомандующий народным фронтом Енисейской губернии Кравченко и Щетинкин».