Русский Бертольдо
Шрифт:
В то же время переживший серьезную перелицовку роман подавался читателям как публикация «древнейшего памятника» итальянской литературы, который несет на себе поучительнейшие следы нравов и обычаев тех времен [323] . Апелляция к древнему происхождению текста как к надежному гаранту его литературного достоинства (по крайней мере, нравственной ценности) — характерный прием европейской литературы Нового времени, хорошо знакомый русскому читателю.
Кстати, дань моде на древность отдавалась и в «Италиянском Езопе» [324] . Французскому редактору этой версии удалось убить сразу двух зайцев: избежать «опасных», дискредитирующих власть подробностей об исключительной роли Бертольдо-королевского советника в успешном правлении Альбоина — именно эти листы «древней рукописи» итальянского романа («более полутораста страниц»!) якобы были съедены мышами [325] ; и от души поговорить на любимую тему о библиотеках [326] , которые, как известно, были непременным атрибутом жизни эпохи Просвещения.
323
Жизнь Бертолда… С. 261.
324
«Древность содержит в себе для любопытных нечто
325
Италиянской Езоп… С. 66–67. На самом деле у самого Кроче этих подробностей тоже нет.
326
Например — пространное рассуждение о повсеместной гибели древних манускриптов от мышей, считавшихся главным бичом библиотек (Италиянской Езоп… С. 166–168); в качестве одного из наиболее простых и надежных способов борьбы с ними предлагалось делать в книгохранилищах маленькие окошечки в дверях для кошек (с. 167).
Прием перенесения «низкого» текста в разряд «литературного памятника» поучительной древности не исключал, однако, моментов пикантного свойства, столь характерных для литературы XVIII столетия. В расчете на непритязательный вкус массового читателя они обильно включены в текст «Италиянского Езопа» [327] , но и в предназначенной для дамского чтения «Жизни Бертолда», как уже отмечалось выше, без них не обошлось. Эта «дань времени» в виде разного рода романных клише, отражающая характерный литературный быт эпохи, представляет большой интерес для истории повседневности и массового сознания.
327
См., например, среди появившихся новых эпизодов: ссора королевы с королем из-за любимой собачки, которая обмочила постель (Там же. С. 163); молва обвиняет королеву в любовной интриге с одним из придворных (с. 152–153) и даже намекает на интимный эпизод между ею и Бертольдо в духе «Поругания Лукреции» (с. 154); король, когда узнал, что королева в печи сидит, «подумал, что его супруга сошла с ума»; поспешив во дворец, он обнаружил «свою супругу на судне сидящую»: от гнева на Бертольдо у нее возникли «понос и весьма сильное разлитие желчи» (с. 149–150) и т. д.
Присущее архетипу свойство отзываться на вызов времени проявилось во всех версиях «Бертольдо» XVIII в. В России забавная история о «царском шуте», занявшем, несмотря на противодействие завистливого двора, место первого государева советника, появилась на фоне живейшего интереса к содержательной стороне придворной жизни, инициированном еще самим Петром I. В 1726 г. с подачи царя выходит перевод знаменитого трактата Самуэля фон Пуфендорфа «О должности человека и гражданина», ставшего, можно сказать, «настольным руководством для нескольких поколений русских просветителей» [328] . За ним последовали «Истинная политика знатных и благородных особ» Николя Ремон де Кура (1737), «Придворный человек» Бальтасара Грассиана (1741), анонимное «Наставление о хорошем поведении при государевом дворе», дошедшее до нас во множестве списков, и другие сочинения, переиздававшиеся и переписывавшиеся помногу раз. Роль придворного, его успех и ответственность в качестве советника государя, атмосфера двора, ее влияние на личность придворного и многое другое обсуждалось на страницах популярных западноевропейских трактатов, вошедших в жизнь русскоязычного читателя в 1720–1740-е годы; эти вопросы не переставали остро интересовать на протяжении всего столетия.
328
См.: История русской переводной художественной литературы… Т. 1. С. 111 (глава написана Р. Ю. Данилевским).
Было ли случайным совпадением появление «Бертольдо» в России на волне этого интереса? Во всяком случае, содержание романа Кроче, и особенно его французских переделок, имело много общего с перечисленными наставлениями. Прежде всего это касается определения двора. Рукописное «Наставление о хорошем поведении при государевом дворе» (перевод с французского Сергея Беклешова) использует образ волнующегося моря, чтобы описать опасности, которыми полон опутанный интригами двор:
Двор великаго государя лутчаго сходствия ни с чем так иметь не может, как с волнующимся морем, наполненным каменными порогами, где пребывают всеминутно в опасении, дабы не претерпеть разбития корабельнаго <…> [329] .
329
НБ МГУ: Рук.110 (старый шифр 3Di 32). Перевод, возможно, сделан Сергеем Андреевичем Беклешовым (1752–1803) в годы его пребывания в Сухопутном кадетском корпусе (1763–1773).
В «Италиянском Езопе» размышления на тему «Что есть двор» также подтверждают это представление;
Двор есть место, в котором со всех сторон истинному чистосердечию гибель приуготовлена <…>. При дворе паче всего надобно остерегаться, чтобы любовию к истине не притти в немилость у Государя <…> [330] .
И в популярных «Наставлениях», и в просветительских переделках романа Кроче, и в оригинальном тексте «Бертольдо», в сущности, говорилось об одном и том же, но разным языком с расчетом на разного читателя [331] . Если низовой читатель рукописных переводов «Бертольдо» воспринимал серьезные темы через смех над остроумными выходками «царского шута», то благородный читатель «Истинной политики знатных и благородных особ» не мог себе этого позволить. Правило 34 «Овеселости и привычке к шуткам», содержащееся в этом трактате, бесконечно далеко разводило благородных и подлых:
330
Италиянской Езоп… С. 24.
331
Ср. в рукописных переводах «Бертольдо»: «О, несчастия и бедства придворнаго!» (СпМГУ. Л. 22); «О, злополучие и злощастие при дворах!» (СпСЗ. Л. 29 об.); «Кто привык жить в поле, пусть не входит во двор» (СпМГУ. Л. 51 об.) и т. д.
<…> привычка к шуткам не прилична есть знатному и благородному человеку. Надобно оставить подлым людям, чтобы они веселили компании. <…> знатные люди чрез породу, или чрез достоинства унижают себя, когда они хотят шутить, и приходят в презрение тем, которые у них слушают. Должность сия очень подла и низка, чтобы смешить других [332] .
Петровская отмена запрета на смех не могла отменить усиления охранительных тенденций в сфере смеховой культуры [333] , а значит — и самоцензуры. Так, шут, который шутит буквально над всеми, над царем смеется все-таки реже и «чуть помягче, чем над остальными» [334] . Одновременно непочтительные по отношению к власти анекдоты подвергались цензурным изъятиям [335] . Ближе к концу столетия от шута все чаще требовалось умение «жить при дворе», то есть принимать незыблемость правил сословного общества. В противном случае его изгоняют, как это произошло в забавном стихотворном жарте из сборника «Фаболы о шуте-плуте», появившемся в России в 1720–1730-х годах, но не утратившем популярность до конца века. Царь прямо говорит провинившемуся шуту:
332
Ремон де Кур Н.Истинная политика знатных и благородных особ, переведена с францусского чрез Василья Тредиаковского, С.-Петербургския Имп. Академии Наук секретаря. 3-е изд. СПб., 1787. С. 78.
333
См. об этом: Ромодановская Е. К.Русская литература на пороге Нового времени. Пути формирования беллетристики переходного периода. Новосибирск, 1994. С. 185–186. См. также: Панченко А. М.Русская культура в канун Петровских реформ. Л., 1984. С. 112–137.
334
Malek Е.«Неполезное чтение» в России… С. 20.
335
Как это было сделано, например, при издании сборника анекдотов К. Ф. Николаи «Новый спутник и собеседник веселых людей» (М., 1796) — СК 4608.
Недаром в многословном заглавии «Италиянского Езопа» анонсируются не только Бертольдовы «хитрости», но и «хорошее поведение при дворе».
Таким образом, выходки Бертольдо, чередующиеся с рассуждениями на тему «Что такое двор», явно сближали плутовской роман с многочисленными в то время «Наставлениями» и «Науками» по придворному этикету. «Придворный» аспект в романе Кроче откровенно выходит на первый план в театральных версиях, что прямо отражено в названии — «Бертольд при дворе».
336
ГИМ ОР: Вахр. 556. Л. 3 об.; ср. печатный вариант того же жарта: «Я тебя любил и хотел всегда любить, / Но ты не умел как при дворе жить <…>» (О шуте // Старичок весельчак, рассказывающий давния московския были. СПб., 1790. С. 59). Впрочем, участь быть изгнанным постигала шутов всегда и везде (см.: Отто Б.Дураки. Те, кого слушают короли. СПб., 2008. С. 205–208); тем не менее в этой коллизии (конфликт между шутом и властью) можно усмотреть некоторые национальные особенности. Они хорошо просматриваются на примере развития сюжета «о двух монахах» из сказания о «праведном тиране» («Повесть о Дракуле») в немецком и русском его вариантах. В немецком — царь, получив ответы на свой вопрос «Что хорошего о нем говорят?», убивает льстеца и милует правдолюбца; в древнерусском — напротив, смерти заслуживает хулитель, не умевший говорить с великим государем. Интересно, что в одном из списков русской «Повести о Дракуле» XVIII в. строптивый монах-правдолюбец смягчает свое суждение и соглашается признать справедливость тирана (Повесть о Дракуле / Исследование и подготовка текста Я. С. Лурье. М.; Л., 1964. С. 64, 21, 137, 80). Для нас важно, что исследователи «Повести» отмечают ее связь с «Соломоном и Китоврасом» — древнерусской разновидностью «Соломона и Маркольфа» и ближайшим прототипом «Бертольдо».
В России первые театральные версии «Бертольдо», широко распространенные во многих европейских странах с начала XVIII в. [337] , стали известны после появления его рукописных переводов. В начале 1760-х годов, еще до того как русский читатель получил в руки печатные переделки романа Кроче, в которых герой представал скорее морализирующим, чем смеющимся, Бертольдо оказался на театральной сцене, где уже окончательно превратился в заправского придворного.
337
См.: Sonneck O. G.Ciampi’s «Bertoldo, Bertoldino e Cacasenno» and Favart’s «Ninette `a la cour». A contribution to the history of Pasticcio // Sammelb"ande der Intemationalen Musikgesellschaft. 12 Jahrg. Heft 4. (Jul. — Sep.), 1911. S. 526.
В апреле 1761 г. «Санкт-Петербургские ведомости» по меньшей мере трижды сообщали о том, что «на итальянском оперном театре представлена будет новая опера „Бертольд при королевском дворе“» [338] («Bertoldo in corte», либретто К. Гольдони, музыка В. Чиампи). Опера шла с успехом, о чем свидетельствуют очевидцы. Постановку «Бертольдо» как событие, достойное внимания, отмечают князь и княгиня Воронцовы в письме к дочери графине А. М. Строгановой, находившейся в то время за границей [339] . В декабре 1765 г. французская оперная труппа познакомила петербургских зрителей с комической оперой Ш. C. Фавара на музыку Э. Р. Дуни — «Любовный каприз, или Нинетта при дворе» («Le caprice amoureux, ou Ninette `a la cour»). На одном из представлений (15 декабря) присутствовал будущий император Павел I, который, как пишет его наставник Семен Порошин, «очень много аплодировать изволил»; зал же при этом был переполнен («партер наполнен был смотрителями») [340] . Следует напомнить, что опера «Le caprice amoureux» была не чем иным, как пародией на интермедию Г.-Ш. де Латеньяна «Бертольдо в городе» («Bertholde `a la ville»), которая, в свою очередь, являлась пародией на интермедию Гольдони «Бертольдо при дворе» («Bertholde `a la cour»). Многократное использование одного и того же сюжета свидетельствует о том, что интерес публики к нему не угасал.
338
Санкт-Петербургские ведомости. 1761. 10, 13 и 23 апреля.
339
Письмо от 24 апреля 1761 г. — Архив князя Воронцова. М., 1782. Т. 4. С. 465. № 16.
340
Порошин С.Записки, служащие к истории его императорского высочества… Павла Петровича. 2-е изд. СПб., 1881. С. 550–551.
Те, кому не удалось увидеть Бертольдо на сцене, узнавали о его театральной карьере, читая «Biblioth`eque universelle des Romans» (1778) или ее русский перевод — «Библиотеку немецких романов» (1780). Здесь читателям сообщалось о том, что проделки Бертольдо широко «представляют на Италианских театрах», таким образом, о них «каждому почти известно» [341] ; назывались успешные постановки итальянской труппой гольдониевой комедии (interm`ede) «Bertholde `a la cour» в Парижской Op'era,а ее версии (imit'e) «Bertholde `a la ville» — на сцене Com'edie Italiene [342] .
341
Жизнь Бертолда… С. 288.
342
Biblioth`eque universelle des Romans… P. 139–140.