Русский боевик
Шрифт:
— Терентьев так не рассуждал бы, — заметил Птолемей Мстиславович.
— Я не Терентьев, — сказал Президент.
— Я об этом и говорю.
— И я тоже. Именно потому, что я не Терентьев, Терентьев находится в данный момент под арестом.
Собрание удивилось и завозилось на стульях, переглядываясь.
— Член Общества, насколько мне известно, — сказал Президент, — не имеет права на государственную измену. Члену Общества необходимо быть абсолютно чистым с точки зрения закона государства, в котором член Общества живет и работает.
Снова стали
— Он принимал большие суммы от владельцев московских казино, — объяснил Президент. — Часть сумм передавалась правлению Тепедии. Неофициально Тепедию мы свалили. Чтобы докончить дело, отдав под суд всю петербургскую ветвь Тепедии, необходимо, чтобы Терентьев проходил свидетелем, и он не может пройти свидетелем, если ему не предъявить обвинений. Все рассчитывали на Каменского, но Каменского убрали в Нью-Йорке.
— Вы это сами все сейчас придумали? — с неприязнью спросил украинец.
— Если вы будете себя вести, как торговка на Подоле, — сказал ему Президент, — то ведь кран-то у меня под рукой. Завтра отключу Украине газ, будете зимой для сугреву запорожские танцы на улицах отплясывать.
— Не до шуток сейчас, — вмешался Птолемей. — Не до шуток. Я против… сохранения «Русского Простора».
— Повторяю, это решать всем членам Общества. Насколько я понимаю, отсутствуют шестеро.
— Они прибудут в течении получаса.
— Тогда и решим. Я просто должен был довести до вашего сведения некоторые соображения. Успокойтесь, Птолемей Мстиславович, я лично тоже против сохранения. Но в моем положении нужно быть абсолютно объективным.
— We're pressed for time, as Mr. President pointed out earlier. I suggest we accept and initiate the new member right now, — сказал Птолемей. — We don't have to wait for others. There are six of us here. The Code only requires four members.
Все согласились и, не дожидаясь остальных, приступили к формальному, скромному, но торжественному ритуалу. Жалко Кудрявцева, подумал Президент. Ему бы сейчас здесь быть. Хорошо бы иметь его при себе — как секретаря и летописца. У Цезаря был свой летописец.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. КТО ТАКОЙ МАЛКИН
— Петька, Петька! Где мой Петька?! — истошно кричала одна из матрон, стоя в проеме двери, ведущей из бара в банкетный зал. — Ох, горюшко мое! Где же он, сынок? Петька!
Во время неудавшейся попытки ареста Кречета, дети, приведенные Аделиной и спрятанные за конторкой в вестибюле, вели себя на удивление тихо и послушно. Когда все стихло, двое вышли из-за конторки — один мальчик и девочка Олька, согласившаяся давеча на изнасилование. А еще один мальчик куда-то подевался. Его бы и не хватились какое-то время, если бы не появление первого мальчика и Ольки. А тут — эти есть, и остальные есть, а этого нет. Предположительно он и был — Петька.
Эдуард, сунув пистолет за ремень, присел возле поверженного Пушкина. Убрав мешающую полу пиджака и разорвав на Пушкине итальянскую рубашку, он осмотрел кровавую рану в боку биохимика. Аделина присела рядом на корточки, закинув заправским жестом автомат за спину.
— Где-то здесь должна быть аптечка, — сказала она.
Отец Михаил приблизился к распростертому Пушкину и несколько брезгливо, не нагибаясь, осмотрел ранение.
— Дайте мне воды со стола. И салфетку, — сказала Аделина.
Подошли остальные, кроме Людмилы — она осталась сидеть за столиком, глядя в одну точку. Отец Михаил хмуро сходил к столику, мрачно глянув на остальных — на бледного Стеньку, на Марианну с серым лицом, и принес Аделине влажную салфетку. Она протерла Пушкину кожу вокруг раны.
— Вроде не в печень ему попало, — сказал отец Михаил задумчиво. — Но, конечно, нужна медицинская помощь. Ежели околеет, придется отпевать, а я этого терпеть не могу. Последний раз отпевал лет пятнадцать назад.
Вернулся Эдуард с алюминиевым ящиком с красным крестом, который он, очевидно, отодрал целиком от стены. В ящике нашлись спирт, бинты, вата, и разных размеров медицинские инструменты. Аделина скинула с себя автомат, протерла спиртом устрашающего вида пинцет, затем протерла скальпель, и сказала:
— Эдуард, держи его за руки, чтобы не дергался, если очнется. Отец Михаил, придавите ему ноги.
— Эдуарду?
— Пушкину. Эдуард, не трогай скальпель.
Она и не заметила, как матроны придвинулись, как круг вокруг нее и Пушкина стал плотнее. Точным движением она сделала надрез. Очнулся почему-то не Пушкин, но охранник, которому давеча захуячили в глаз.
— Хо! — сказал он, рывком садясь.
Нинка, стоящая в общем полукруге, взвизгнула от неожиданности. Аделина ровным движением ввела пинцет в рану, захватила там пулю, таким же ровным движением вытащила пулю из раны, и, осмотрев, бросила ее на ковер.
— Курсы медсестер, — тихо объяснил Стенька отцу Михаилу.
Отец Михаил сделал вид, что не видит Стеньку.
Кривая игла, тоже из аптечки, расстроила Аделину — ей никогда раньше не приходилось зашивать раны. Но Милна рядом не было. Тем не менее она легко справилась с продеванием синтетической нитки через ушко, и это ее успокоило. Остальное показалось ей делом простым. Промыв рану еще раз, она в три шва ее зашила, умудрилась завязать узел, и перерезать нитку скальпелем.
— Надо перебинтовать, займитесь, — сказала она, вставая. — Отойдите ж… собрались тут все… жрецы…
Она снова присела и осмотрела голову Пушкина. Ударился он сильно, но, вроде бы, это не гематома. Отец Михаил протянул ей свежую салфетку, но она взяла из аптечки ком ваты, и, промыв ссадину у виска, решила, что зашивать ее не будет. Взяв из рук Эдуарда стакан с водой, она вылила воду на лицо и шею Пушкина. И отошла в сторону.
Кому-то делают искусственное дыхание, и человек приходит в сознание. Кого-то бьют по щекам. Кого-то возвращают к жизни электрическими контактами, смазанными гелем. Зависит все это не только от пациента, но и от того, кто возвращает (или пытается возвратить) к жизни.