Русский частокол
Шрифт:
Дедил с сыном и Ковалем проехали в Вабежу.
Люди на селе уже проснулись. Знали об уходе хазар, спокойно выгоняли скот на пастбища, шли в поле, садились за ремесло. Жены сновали по хозяйству. Разбуженная детвора вертелась возле матерей. Село начинало обычный день.
Старейшину соседнего села с сыном пропустили, но вслед смотрели неприветливо. Они подъехали к подворью Кобяка, когда тот выходил во двор.
– Дедил? Чего с ранья, я же сказал, как определюсь с выкупом, встретимся, чего щас приехал? Или порешил отдать овраг?
Старейшина Рубино вздохнул:
– Беда у нас, Веденей.
– Беда?
Он указал на лавку возле дома:
– Садись, рассказывай, что за беда?
Дедил присел, с ним рядом опустился Кобяк. Вавула с Сидором остались у ворот.
– Чего Вавула тут? – спросил Кобяк. – Или надоела молодка?
– Нет ее боле в нашем селе.
Кобяк изменился в лице:
– Что значит – нет? Ты о чем говоришь, Дедил?
– Ночью хазары украли Ведану.
– Чего?
Кобяк подскочил с места. Как только он не корил Дедила, тот только слушал молча. Выговорившись, Кобяк обреченно плюхнулся на лавку.
– Я прибью твоего сына, Дедил.
– И чего? Он сам не свой.
– Верни мне дочь.
– Перестань, Веденей. Сам разумеешь, не можно.
– Узнают люди на селе, худо всем в Рубино придется.
– Разве нам сейчас время враждовать?
– А коли не желаешь вражды, верни дочь. К себе, в общий дом, сюда – куда хочешь, но верни.
Вышла жена Кобяка. Узнав о похищении Веданы, заголосила. На ее вопли стал собираться народ.
Кобяк отправил жену в дом, людей разогнал.
– Не след им ничего знать.
– Все одно прознают.
Дедил вздохнул:
– Придется смириться с потерей, Веденей. У хазар Ведану не отнять.
– Убил ты мою дочь, Дедил. Сын твой убил.
– Что мне, на жертвенный огонь его отправить?
– А хоть бы и так, чтобы боги приняли жертву, помогли Ведане жить на чужбине.
– Это не выход.
– Предлагай свой, послушаю.
– Не ведаю, что сказать. Не вижу выхода.
Кобяк сжал голову руками:
– Ведана, Ведана, и пошто ты полюбила Вавулу?
– Какая разница, Веденей, кто ей полюбился. Хазары положили на нее глаз, а значит, умыкнули бы отовсюду. Они в этом деле ушлые.
Кобяк пошел к дому. У двери обернулся:
– Уходи, Дедил, не желаю тебя видеть. А Вавулу… смотри за ним, а то как бы ненароком не потонул в реке.
Пришлось рубинцам возвращаться ни с чем.
Народ уже прознал о несчастье, загалдел. Дедил проехал мимо.
А вот Коваль потащил друга к своей землянке.
– Чего, Сидор?
– Мыслишка одна есть, Вавула.
– Говори.
– Не тут, в землянке, подальше от чужих ушей.
– Так на селе все свои.
– Идем.
Они остановили коней у столба, врытого возле землянки Коваля. Присели на лаву. Сидор налил в чаши кваса забродившего.
– Садись рядом, Вавула, да слушай, что скажу.
Говорил Коваль недолго.
Выслушав его, Вавула словно ожил, словно вдруг вдохнули в него жизнь.
– Мыслишь, такое возможно?
– Иначе не стал бы предлагать. Делаем?
– Конечно, делаем. Тока вдвоем сможем ли?
– Вдвоем тока и сможем. Сейчас иди к себе. Как стемнеет, приходи на реку, где хазары Ведану схватили.
– Коли все получится, жизнью тебе буду обязан.
– Жизнь тебе еще пригодится. Коли все удастся, она, жизнь-то, переменится. И не тока у тебя с Веданой, а и у всех наших. Да и давно пора то сделать. Нет ничего хуже терпеть обиды да унижения. Мы свободные люди, а свобода дорого стоит. Ступай, друг, буду ждать вечером у реки.
Вавула направился к себе, приняв прежний вид – растерянный и грустный.
Глава третья
В доме Дедила царило мрачное настроение. Заруба гневался на всех. Дети и жена старались не попадаться ему на глаза.
Когда вернулся Вавула, Дедил накинулся на него:
– И что теперь делать? Ты понимаешь, что теперь вражда между нашим родом и родом Кобяка усилится? До свары большой дело может дойти.
– Понимаю, отец.
– Понимает он, – Дедил сел на лавку.
– Как исправляться-то? И Кобяка понять можно, все же любимая дочь.
– Как будто такое впервой? – проговорил Вавула. – Вон из других селений хазары только девицами дань берут, десятками уводят в Хазарию свою.
– Нам этого еще не хватало. Помолчи, а то накличешь беду.
Вечером, когда все собрались в доме, Вавула забрал нож, надел старую рубаху и штаны, перемотал онучи.
Дедил подозрительно посмотрел на него:
– И куда ты собрался?
– Пойду на реку. Пройдусь.
– И что задумал?
– А чего я могу задумать, отец? Пройдусь, и все, вы меня не ждите, спать ложитесь. Я-то все одно не усну, посижу на берегу.
– Нет, Вавула, ты что-то задумал.
Сын взглянул на отца:
– Я уже не дитя, чтобы смотреть за мной, сам знаю, что делать.
Дедил взорвался:
– Что ж не знал, когда Ведану одну оставил?
– Не береди душу, отец.
Вавула вышел к реке. Огляделся. За ним никто не пошел. Увидел на углу городьбы фигуру. Махнул рукой. Оттуда ответный взмах.
– Я уже мыслил, не придешь, – сказал Коваль.
Одет он был в легкие штаны и рубаху, подпоясанную широким поясом, за поясом нож, в руках топор.
– Как я мог не прийти? А зачем топор-то взял?