Русский двор в Хорсенсе
Шрифт:
В феврале же 1739 г. наконец выяснилось, что все это время являлось препятствием. Это была позиция Бирона. Проявляя на словах благосклонность к принцу, с удовольствием принимая его подарки – дорогих породистых лошадей, похлопывая его по плечу, обнадеживая его через Остермана и других своих доверенных лиц, Бирон на самом деле все эти годы вынашивал свой личный план: женить своего сына Петра на Анне Леопольдовне.
Сознавая пикантность ситуации и возможность недовольства Антона Ульриха, он предлагал "подсластить" эту пилюлю, выдав замуж свою дочь Гедвигу Елизавету за кого-нибудь из его младших братьев. Он был даже готов дать за ней более чем солидное придание,
Перебирая эти варианты, граф Бирон для прикрытия время от времени сообщал Остерману или Кейзерлингу, что не прекращает заботиться об интересах Антона Ульриха. Императрица, за которой оставалось последнее слово, хранила молчание.
С учетом огромного веса Бирона и его полного влияния на императрицу положение Антона Ульриха было, по сути, безнадежным.
Его ситуация была обречена оставаться таковой и дальше, если бы только на выручку ему не пришла Вена. Австрийский император был одновременно и главой Священной Римской империи германской нации, то есть и владыкой всей тогдашней Германии – кроме Пруссии. В интересах установления более тесного военного союза с Россией, направленного против турок, он был рад династически привязать Россию к себе. Сделать это через сына одного из своих вассалов – брауншвейгского герцога – представлялось ему наиболее оптимальным.
И венский двор решает активно действовать в пользу Антона Ульриха. С этой целью он специально направил в Петербург на смену послу графу Остейну гораздо более энергичного и ловкого маркиза Антонио Оттоне де Ботта д'Адорно, который должен был ускорить дело, по возможности оказав давление на русское правительство. При этом де Ботта д'Адорно было дано золото, очень много золота/
И действительно, в Петербурге де Ботта д'Адорно сразу же развернулся. С учетом его финансовых возможностей, самым главным для него теперь было найти реальные "выходы" через своих людей – и на императрицу, и на Бирона – и получить шанс через них реально влиять на ситуацию.
Долго искать ему не пришлось. Как ни странно, помог ему в этом сам Бирон – вернее, его наивность. Дело в том, что могущественный обер-камергер российского двора, чуждаясь и чураясь русской знати, по-настоящему доверял только немцам. И одним из его верных друзей стал брауншвейг-вольфенбюттельский посланник в России граф Гебгард Иоганн фон Кейзерлинг. Страдая своеобразной манией велчия, Бирон высокомерно – и наивно – полагал, что Кейзерлинг дорожит его личной дружбой гораздо больше, нежели верностью своему брауншвейгскому герцогу. И действительно, на протяжении многих лет это было именно так – Кейзерлинг все это время скорее на деле тормозил, чем "пробивал" брак Антона Ульриха с принцессой Анной, помогая тем самым Бирону протолкнуть в качестве кандидата в мужья своего сына Петра.
Но теперь в дело активно вмешалось австрийское золото. Много золота!
Прежде всего, де Ботта д'Адорно "перевербовал" Кейзерлинга. При этом он действовал исключительно осторожно, чтобы Бирон ничего не заметил и не почувствовал. И когда австриец решил, что все нити у него в руках, он при помощи Кейзерлинга разыграл не какую-то примитивную интригу, а сложную, многоходовую, психологическую комбинацию – комбинацию, построенную на точном знании всех человеческих качеств Бирона, императрицы Анны Иоанновны и капризной Анны Леопольдовны, и на точнейшем психологическом расчете.
И главную роль в этой операции, которая должна была, как в шахматах, окончательно расставить все фигуры на "доске" в положении, нужном венцам, был призван сыграть граф Кейзерлинг.
Вот как это
Встретившись с Бироном, Кейзерлинг как бы доверительно сообщил ему: многие европейские дворы уже уяснили, что непрерывное затягивание сватовства принца – следствие его тайных интриг. И что Венский двор намерен довести это до сведения Анны Иоанновны.
Решив, что ждать больше нельзя, а то можно все потерять, Бирон отправился прямиком к принцессе. Вначале он завел с нею разговор об Антоне Ульрихе, желая убедиться в том, что ее неприязнь к принцу не исчезла.
Анна Леопольдовна, как всегда при упоминании этого имени, впала в истерику и сквозь слезы просила Бирона не ходатайствовать за принца так горячо, как будто он ему – родной сын!
Бирон доверительно пересказал содержание этого разговора Кейзерлингу, по-прежнему считая его хорошим советчиком, и тот, как и было условлено с австрийским послом, заметил, что про «родного сына» принцесса сказала неспроста, это – намек. И что надо как можно быстрее посылать к ней Петра. Он несколько раз повторил эти слова – " как можно быстрее".
Уверенный в исходе дела, Бирон действительно тут же послал к принцессе сына Петра с предложением руки и сердца.
Но бедная Анна Леопольдовна, нервная от природы, и впечатлительная, как все девицы, еще не успокоившаяся после визита Бирона-отца и желавшая только одного – чтобы все оставили ее в данный момент в покое, грубо выгнала юного претендента (Петру Бирону было всего 15 лет) вон.
Оскорбленный Бирон-старший, не спускавший обид никому и никогда, поступил точно так, как и предполагал Кейзерлинг, придумал принцессе "наказание", которое должно было длиться всю ее жизнь: бросился, подгоняемый яростью, к императрице и объявил ей, что пора, наконец, выдать эту наглую гордячку за Антона Ульриха, как, между прочим, давно уже было намечено. Для императрицы это оказалось последним толчком.
Другой тайный союзник австрийцев канцлер по иностранным делам Остерман тут же известил от имени императрицы о намеченной свадьбе отца невесты герцога Мекленбургского Карла Леопольда и попросил его прислать дочери родительское благословение. Герцог в своем ответе, как и шесть лет назад, перечислил все обиды, нанесенные ему Брауншвейгским домом, и согласился дать благословение лишь при условии, что ему будут возмещены все территориальные и материальные потери.
Тогда из Санкт-Петербурга рявкнули, что Анна Леопольдовна пойдет под венец и без отцовского благословения.
Помолвка состоялась 2 июля 1739 г. Церемония происходила в большом зале Зимнего дворца в присутствии знати, придворных и всех иностранных дипломатов. Принц просил милостиво вручить ему принцессу Анну в супружество, обещая беречь ее «всю жизнь с нежнейшей любовью и уважением». На женихе был белый атласный костюм, вышитый золотом; его собственные очень длинные белокурые волосы были завиты и распущены по плечам. Обер-гофмаршал и князь Черкасский ввели принцессу, она остановилась перед ее величеством, и та сказала, что дала принцу согласие на брак с нею. При этих словах принцесса обняла свою тетушку за шею и залилась слезами. Какое-то время ее величество крепилась, но потом и сама расплакалась. Оправившись от волнения, она взяла кольцо у принцессы, а другое – у принца и, обменяв их, отдала ей его кольцо, а ему – ее… Потом дочь Петра Елизавета подошла поздравить невесту, как теперь называли принцессу, и, заливаясь слезами, обняла Анну, продолжавшую плакать. Принц поддерживал ее и действительно выглядел немного глупо среди всего этого потока слез.