Русский флаг
Шрифт:
Но и без гнетущих слухов о многочисленности неприятельских эскадр переход из Петропавловска в устье Амура по трудности не уступал прошлогоднему плаванию "Авроры". Утренние вахты выходили на палубу, не успев ни отдохнуть, ни обсушиться как следует в кубрике у железных печей из цистерн, выложенных внутри кирпичом и устроенных позади фок-мачты. Температура, несмотря на середину апреля, падала ниже нуля. Шквалы, сопровождающиеся дождем и снегом, обрушивались на суда, заставляя матросов брать рифы у закоченевших парусов, тянуть обледеневшие снасти, обдирая до крови руки. Попутный ветер случался
В Охотское море отряд прошел через четвертый Курильский пролив. Штормы и здесь преследовали суда. Промозглый туман сменялся снегом. Мокрые хлопья его оседали на марсах и реях и падали вниз в виде огромных кусков смерзшегося снега. Палуба "Авроры", не говоря уже об "Оливуце" и "Двине", на которой находилась часть семей, расшаталась, и в пазы потекла вода, пронизывая все помещения холодом и сыростью.
Изыльметьев запомнил уроки прошлогоднего плавания. Главное поддерживать в экипажах бодрость, энергию, боевой дух. Первым выходит из строя тот, кто предается унынию, у кого опускаются руки. Каждый день на "Авроре" и "Оливуце" шли абордажные и артиллерийские учения. Военные суда всякую минуту готовы были к встрече с неприятелем.
Это произошло восьмого мая, в заливе Де-Кастри.
Здесь флотилия дожидалась встречных льдов из лимана и Татарского пролива и по очистившемуся фарватеру должна была подняться к мысу Лазарева и выше, в устье реки Амура. "Аврора", "Оливуца" и "Двина" стояли на якорях у отмелей, "Иртыш" и "Байкал" жались к крутому пустынному берегу. Пассажиры - чиновники с семьями, жены и дети офицеров - были высажены на берег.
Зарудный ожесточенно теребил усы, осматриваясь на незнакомом туманном берегу. Пастухов, прибывший с Изыльметьевым на шлюпке, держал в руках чемоданы Зарудного. В них, судя по весу, не было ничего, кроме книг и излюбленных Зарудным переплетенных номеров "Отечественных записок".
Анатолий Иванович неопределенно повел рукой.
– Вот мы и дома!
– Он заметил, что Пастухов все еще держит чемоданы кругом не было сухого местечка.
– Поставьте, поставьте, ничего с ними не сделается.
Пастухов опустил чемоданы и, сняв фуражку, протянул руку Зарудному:
– Прощайте. Мне пора.
– Да, да, идите!
– Зарудный торопливо пожал его руку. Но Пастухов еще мялся и наконец проговорил глуховато:
– Анатолий Иванович, мне хочется сказать вам... Только не сердитесь на меня. Не думайте, что все хорошее позади...
Зарудный дружелюбно рассмеялся и стиснул плечи лейтенанта.
– Спасибо!
– ответил он благодарно.
– Вы не тревожьтесь, Константин. У меня много сил. Их достало бы на две жизни, но я со своими планами истрачу их и в одну. И здесь ведь люди, - закончил он смущенно и, не сказав больше ни слова, обнял Пастухова.
Простившись с Пастуховым, Зарудный догнал колонну, отправившуюся к озеру Кизи, через топи и труднопроходимые приамурские чащобы.
Как только Завойко и Изыльметьев вернулись на суда, стало известно о приближении неприятеля. С мыса Клостер-Камп сигналили: "В море вижу неизвестную эскадру из трех судов".
Еще не видя противника, Завойко передал с флагманского корвета "Оливуца": "Приготовиться к бою".
Вначале туман мешал разглядеть подходившие суда. Василий Степанович не сомневался в том, что он имеет дело с частью большой эскадры адмирала Стирлинга, которая стерегла Татарский пролив. Ограничится ли дело тремя боевыми кораблями или за ними в скором времени последует вся эскадра Стирлинга?
Сигнальный пост сообщал, что эскадра идет к заливу под всеми парусами, - следовательно, надо ожидать немедленного нападения.
Тем временем туман рассеивался, растворялся в воде и на песчаных отмелях. Над водой еще колебалась дымчатая завеса, а небо уже простерлось над приамурской землей, голубое, бездонное. Когда исчез туман, Завойко увидел большой флагманский фрегат, а за ним, неся брамсели и бом-брамсели, спешили винтовой корвет и бриг.
Силы неравные. Хотя Завойко, уступая настояниям командира "Двины", поставил транспорт с его десятью пушками в боевую линию, серьезно он мог рассчитывать только на "Аврору" и "Оливуцу". Английский фрегат "Сибил" не уступал в вооружении "Авроре", бриг же "Биттерн" и маневренный винтовой корвет "Хорнет" были сильнее "Оливуцы". Старые, отжившие свой век транспорты, стоявшие у берега, не могли принять участия в схватке.
Суда изготовились к бою. С "Авроры" спустили на воду запасной рангоут. Изыльметьев неподвижно стоял на мостике, наблюдая в трубу за английской эскадрой, маневрировавшей у входа в залив.
Напряжение росло.
Что-то удерживало англичан от нападения.
– Я думаю, - высказал предположение капитан "Оливуцы" Назимов, - они ждут подхода главных сил. Захлопнули мышеловку и не торопятся.
– Мышеловку захлопнули?..
– обвел взглядом залив Завойко.
– Да-с, очень похоже. Вы полагаете, что эти суда только авангард неприятельских сил?
– Несомненно! Не поджидай они другие суда, дело завязалось бы незамедлительно.
Завойко повернулся к Назимову:
– Передайте на эскадру: приказываю поднять флаги на всех брам-стеньгах. Флаги на брам-стеньгах и гафельные прибить гвоздями. Пусть неприятель видит, что мы не сдадимся и не опустим флага, как ни велика будет его сила!..
Завойко испытывал чувство глубокого удовлетворения, наблюдая за тем, с какой готовностью выполнялось его приказание. Матросы "Оливуцы" и "Авроры" как будто ждали этой команды контр-адмирала.
Кавалер ордена Бани, командор Чарльз Джильберт Джон Брайдон Эллиот, оставив флагманский фрегат "Сибил", перешел на винтовой корвет для рекогносцировки. Как некогда и Прайс, пересевший на "Вираго", чтобы обозреть Авачинскую губу и Петропавловскую бухту. Эллиот хотел лично разведать местность и силы камчатской эскадры. На "Хорнете" он чувствовал себя в полной безопасности, сильные машины "Хорнета" позволяли быстро маневрировать, менять позицию, уходить...