Русский флаг
Шрифт:
– Пусть господин адмирал не смотрит так недоверчиво, - уверял купец.
– Да, в три месяца! Я и сам поставил бы сто долларов против одного, что такой вояж невозможен. Но, господа, он очень энергичный молодой офицер. Не успел отлежаться в госпитале - и сразу же под венец, - хихикнул Чэзз.
Густой дым стлался над заливом. Горели фашины Кошечной батареи, бревенчатые укрытия. Вспыхнул магазин Российско-Американской компании и стоящий рядом жилой дом. Матросы разрушали брустверы ближних батарей.
Подходя к крыльцу портового управления, Брюсс уже знал от Чэзза все, кроме пункта назначения камчатской флотилии. Его не знал и Чэзз. Зато еще до встречи с Мартыновым Брюсс имел возможность отправить винтовой пароход "Энкаунтер" за спрятанным в Раковой бухте "Аяном".
Есаул встретил Брюсса в нарочито небрежной позе, в шинели, накинутой на нарядный чекмень, в папахе с выбившимися из-под нее прядями. Мартынов, Степан Шмаков и несколько находившихся здесь казаков стояли тесной группой. После залитого солнцем порта в темноватой комнате трудно было различить лица русских, еще труднее определить, кто из них старший. Но приглядевшись, Брюсс выделил среди казаков Мартынова, поняв по решительному и напряженному выражению лица есаула, что дело придется иметь с ним.
– Господин Мартинкофф?
– спросил адмирал у Чэзза.
– Так точно!
– подтвердил Чэзз.
– Храбрый, решительный молодой человек!
Мартынов метнул на Чэзза раздраженный, непонимающий взгляд.
– Спросите у господина Мартинкоффа: почему он не предлагает мне сесть?
Купец перевел:
– Господин адмирал недоволен вашим приемом. Почему вы не предлагаете ему стул?
– У нас нет стульев, - пожал плечами Мартынов.
– Их увезли на судах...
В самом деле, стулья из комнаты вынесены. Вдоль стены стояли две длинные скамьи.
– ...Кроме того, если господин адмирал считает хозяином порта меня, невозмутимо продолжал есаул, - и ждет от меня знаков уважения, зачем он позволяет своим людям бесчинствовать здесь?
В порту раздавались беспорядочные выстрелы. Черные космы дыма резко обозначались на голубом небе.
Брюсс немного успокоился. Маленькое лицо стало похоже на жесткую, крашенную охрой маску.
Одну скамью перенесли на середину комнаты, и контр-адмирал осторожно уселся.
– Это право победителя!
– Он кивнул на окно, снял фуражку и пригладил редкие, словно приклеенные к черепу волосы.
– Нельзя победить мирное, беззащитное поселение, - возразил Мартынов.
– Его можно разрушить, разграбить, сжечь. Но победить невозможно, как невозможно даже на многих судах увезти чужую землю.
Еще до того как Чэзз перевел слова Мартынова, по резкости, с какой они были произнесены, Брюсс понял, что перед ним упорный противник.
Он пристально вгляделся в энергичное, нахмуренное лицо есаула. За долгие годы жизни Брюсс научился довольно точно сортировать человеческие типы, характеры. Среди мужчин, приходивших наниматься во флот, он безошибочно различал отцов семейства, замученных нуждой и домашней канителью; романтиков, которые сбегут с корабля в первом южном порту; молодчиков, предпочитающих палубу тюрьме. Брюсс всегда хвалился тем, что даже на Востоке, где многим его коллегам видятся сотни одинаковых масок, он различает индивидуальные черты, характеры, психологические группы.
Теперь перед ним стоял рослый, красивый мужчина, и Брюсс затруднялся отнести его к какой-либо из изученных им категорий. Упрямый взгляд умных карих глаз обещает разумную и сильную волю. Да и держится он слишком независимо для сложившейся ситуации. Но чувствует ли он юмор? Есть ли у этого, по всей вероятности храброго офицера широта воззрений и интерес к психологическому миру противника - то, что адмирал считает непременным свойством цивилизованного человека?
– Ничего не поделаешь, - сказал Брюсе с притворным сожалением, - люди слишком обозлены. Они долго ждали этой минуты.
– Да, господин адмирал, слишком долго!
Брюсе нахмурился.
– На эскадре немало людей, посетивших эти воды в прошлом году, можно понять их нетерпение.
– В прошлом году их встретили еще менее любезно, - поддержал адмирала Мартынов.
– Я здесь человек новый и с интересом взглянул бы на ветеранов Камчатки. Говорят, в Англии недовольны ими и даже лишили их наград?
Мартынов говорил в сочувственном тоне, но едва Чэзз перевел эти слова, как Никольсон, стоявший за спиной Брюсса, почувствовал неудержимый порыв злобы. На его мощной груди, достойной служить моделью для портняжных мастерских морского ведомства, - хоть шаром покати. И русский офицер, как будто нарочно, не сводит с него глаз.
– Во всяком случае, - сказал Брюсс, - можете быть уверены, что никому из ваших людей не будет сделано вреда.
– Об этом мы сами позаботились, господин адмирал.
– Где ваши суда?
– спросил Брюсе с неожиданной резкостью.
– Они ушли.
– Куда? Я заставлю вас говорить!
Мартынов помрачнел. Он сделал резкое движение, и шинель, сползшая с правого плеча, упала на пол. Только теперь Брюсс заметил, что у есаула нет руки, что в его сильной фигуре есть что-то совсем молодое, юношеское. Есаул остановил Степана, попытавшегося набросить ему на плечи шинель.
– Я нахожу подобный вопрос большой неделикатностью со стороны господина адмирала. Разве в британском флоте отсутствует понятие о чести? Переведи точно!
– прикрикнул Мартынов на Чэзза.
– Мне многое о вас известно, - Брюсс снова изменил тон на мягкий, почти дружеский.
– Необыкновенный подвиг! Счастье, обретенное в этом диком крае... Я восхищаюсь вашим мужеством.
Если бы он знал, как пошло звучали в устах Чэзза его слова, содержащие, по мысли Брюсса, максимум благородства и терпимости! Купец заикался под презрительным взглядом есаула.
– Я сделал только то, что сделал бы всякий русский, преданный родине, - сдержанно ответил есаул.
– Я потерял руку - многие отдали жизнь за Россию. Вы ничего не узнали бы от меня, если бы мне и был известен пункт назначения эскадры. Но он неизвестен мне, господин адмирал. Направление судов должно было решиться с выходом в океан. В зависимости от попутного ветра. Ситха, Охотск, Аян и даже американские порты - весьма возможные пункты. Еще толковали о Батавии, об Анадыре, а также о гостеприимстве короля Сандвичевых островов.