Русский флаг
Шрифт:
Светало. Губарев водил гостя по неровному, лежащему у самой реки двору, хвастался крепкими, минувшей осенью законченными постройками домом с затейливыми наличниками, коровником, сараями и другими службами.
– Жерехов, окаянный, книги за стеклом содержит, - кликушески закричал Трифонов, остановившись у большого, еще не застекленного окна, высокоумие свое показывает, а доброму человеку окончины закрыть нечем...
– Супругу свою поселю здесь, - сказал полицмейстер.
– Живи, хозяйствуй, радуйся. И деткам тут приятно будет.
– Он покосился на нахальную, ёрническую физиономию купца.
– Теснота у нас, сам видел...
– С постылой бабой и в поле тесно, - сочувственно поддакнул купец.
Губарев промолчал.
Купцу не терпелось ворваться в баню и по-своему расправиться с жалобщиками. Но Губарев решительно запротестовал. Камчадалы не должны даже и видеть Трифонова, иначе вся затея пойдет прахом. Полицмейстер приведет их в дом и прочтет составленную по всей форме бумагу, якобы от самого Завойко. ("Там и тебе достанется", - предупредил он Трифонова.)
– Баловство, - разочарованно сказал купец, но подчинился.
В просторную, еще совсем не обжитую горницу привели трех камчадалов-охотников. Хмурый Губарев начальственно восседал за столом. Потребовал у охотников бумагу - челобитную губернатору. Их обыскали, но никакой бумаги не оказалось.
Полицмейстер беззлобно разглядывал ходоков. Неизгладимая печать нужды лежала на их лицах. Миновала зима и жестокая, непременно голодная весна, когда в пищу идет березовая кора, мороженые ягоды, с трудом отысканные под снегом, да гниющие рыбьи остовы из кислых ям. Резко обозначились челюсти и скулы - кости, обтянутые смуглой сухой кожей. Камчадалы не ждали ничего хорошего.
Губарев вышел из-за стола с бумагой в руках и стал читать. Именем Завойко полицмейстер винил камчадалов в непокорстве, в злостных и неправых жалобах, в напрасной вражде к торговым людям. Корил, правда, и купцов за нечестные расчеты, обещал строгий суд над приказчиками. И в заключение назначал десять суток голодного ареста и большой штраф каждому, кто, минуя тойона и казачьего исправника, осмелится принести жалобу в канцелярию губернатора.
Ни один мускул не дрогнул на лицах камчадалов, они сохраняли все то же терпеливо-напряженное выражение. Один из них, низкорослый, хромой камчадал, изредка переступал с ноги на ногу - он еле держался на ногах после шестидневного перехода по сопкам, болотам и лесному бездорожью.
Камчадалы молчали. Полицмейстер спросил, потрясая бумагой перед самым их носом:
– Поняли всё, канальи?
Хромой охотник с плоским коричневым лицом чуть приподнял голову и сказал отчетливо:
– Бить будешь. Опять бить будешь...
Правое ухо у хромого было изуродовано, словно смято медвежьей лапой или стянуто, как лист тлёй, в безобразный комок.
Губарев досадливо махнул рукой.
– Стану я об вас мараться! Вот посидите десять дней под замком на воде и на хлебе, и все уразумеете.
Хромой тяжело сглотнул слюну, в темных глазах его мелькнула насмешливая искра.
– За хлеб спасибо, начальник, - сказал он спокойно.
– Мы тут-ка хлеба давно не кушали.
– Ишь ты, шутник!
– удивился Губарев и тяжело опустил руку на плечо охотника.
– Моему хлебу не обрадуешься.
– Он чувствовал под рукой костистое, но сильное, вздрагивающее от злобы тело камчадала.
– С казенной корочки жиру не нагуляешь...
– Отпускай нас домой, бачка, - тонким, срывающимся голосом взмолился седой бородатый охотник, стоявший между хромым и третьим камчадалом, помоложе.
– Рыбу упустим - совсем помирать будем...
Полицмейстер погрозил ему в ответ кулаком.
– Отсидите срок, домой под конвоем отправлю, - сказал он строго. Деньги с вас возьму в казну...
– Нет у нас денег, начальник, - с угрюмым спокойствием сказал хромой.
– Небось соболь найдется?
– В лесу зверя дивно много, - упорствовал охотник.
– А у нас все приказчик взял. Вот, все меха на нас...
Он поднял руки, чтобы лучше можно было разглядеть изодранную подмышками, лоснящуюся меховую куртку, из-под которой выглядывал подол серой домотканой рубахи.
– Я с тебя самого, братец, три шкуры спущу, - сказал Губарев, ткнув камчадала кулаком в подбородок так, что тот едва устоял на ногах.
– Бери их, Максим!
– приказал он казачьему уряднику.
По знаку Губарева казаки набросились на камчадалов, выталкивая их пинками из горницы. Хромой охотник цеплялся за дверной косяк и в неистовстве выкрикивал какие-то непонятные полицмейстеру слова. Налился кровью и совсем потемнел его худой, жилистый затылок с косицами жестких, давно не стриженных волос.
Через полчаса Губарев и Трифонов покинули хутор, оставив камчадалов под надзором бдительных подручных полицмейстера. Трифонов держал путь через Большерецк в Гижигу, а полицмейстер торопился в Петропавловск.
Ночной сигнал с "Бабушки" вызвал смятение и тревогу. Теперь в порту уже, вероятно, знают, какое судно пришло к камчатским берегам, и полицмейстеру надлежит находиться на месте.
ПЕРВЫЙ УДАР
I
Изыльметьев решил до визита на "Президент" съездить в Лиму, к русскому консулу.
Первое известие о неизбежности разрыва между великими державами командир "Авроры" получил в январе. Пятнадцатого января в сумерки фрегат вошел на рейд Рио-де-Жанейро, а через несколько часов Иван Николаевич уже читал в консульстве секретные депеши о военных приготовлениях. Хотя и находилось немало людей, смотревших скептически на возможность войны между европейскими державами из-за Турции, Изыльметьев принял это известие как заслуживающее серьезного внимания. Уже несколько месяцев газеты обоих полушарий пророчили войну. Французская эскадра давно ушла из Тулона в греческие воды. Адмирал Дондас, командующий британской средиземноморской эскадрой, курсировал между Мальтой и Константинополем. Еще до отплытия "Авроры" из Кронштадта стала известной активность североамериканцев в турецких водах. Петербургские газеты перепечатывали телеграммы из Кельна и Вены - в них прямо говорилось о тайном договоре, заключенном между Соединенными Штатами и Турцией, по которому Турция получает деньги и морскую помощь, а Соединенные Штаты - порт Энос в Румелии. Но если договор этот был бумажкой, сокрытой от всех глаз, то реальной, зримой силой являлись три американских военных судна в Босфоре, при турецком флоте, а сверх того еще фрегат "Сан-Луи" в Смирне и трехъярусный фрегат "Кумберленд", на котором правительство Соединенных Штатов послало султану восемьдесят миллионов пиастров.