Русский флаг
Шрифт:
Медленно продвигался Изыльметьев по службе, опережаемый сокурсниками и именитой молодежью. Тендер "Лебедь", транспорты "Волга" и "Або" - вот те суда, которые вверялись ему долгое время. И только в 1849 году, через восемнадцать лет по выходе из Морского корпуса, капитан-лейтенанта Изыльметьева назначили командовать корветом "Князь Варшавский". Не жаловали его и орденами. Мундиры удачливых сверстников уже сверкали наградами, а его Адмиралтейство и двор одарили лишь Анной третьей степени. Штабные офицеры, "паркетные мореходы", как называл их Изыльметьев, насмешливо посматривали на седеющую
– Служака, прилежания отменного, а талантами бог обидел. К тому же зашибает и в языках безнадежен..."
Капитан транспорта "Або" Изыльметьев старался не попадаться на глаза преуспевающим офицерам, а встречаясь с ними, держался независимо и даже грубо. Он принадлежал к числу тех скромных талантливых русских натур, которые только и ждут трудного времени, чтобы подняться во всем величии своей души. Ждут, сами того не ведая и не тщась показаться лучше и умнее окружающих.
Но придет ли это время?
Когда в Кронштадте стало известно, что "Аврора" пойдет вокруг света, но не с прежним командиром, Изыльметьев нахмурился.
– У нас всегда так, - говорил он, - хоть и хуже придумают, а непременно другого.
И вдруг пришло ошеломившее всех известие: командиром "Авроры" назначен Изыльметьев, притом ему даже дозволено лично избирать и офицеров и нижних чинов. Толкам и пересудам не было конца. А удивляться, в сущности, не следовало. Фрегату, старевшему и по корпусу и по вооружению, предстояла трудная задача, поэтому к исполнению был призван человек практический, отлично знающий морское дело.
В первом же крупном европейском порту Изыльметьеву действительно пришлось решать сложные задачи, которые не предусматривались ни программами корпусных занятий, ни опытом его многолетних плаваний в Балтике и Немецком море.
Случилось это в Англии.
Портсмут - обычная остановка русских судов для их осмотра и ремонта перед выходом в просторы Атлантики. "Аврора" пришла в Портсмут в ноябре 1853 года. Для экипажа фрегата, пока он чинился, портовые власти отвели старое английское судно "Викториус". Корпус "Авроры", заложенной на охтенских верфях в Петербурге и спущенной на воду еще в 1835 году, нуждался в основательном ремонте. Портсмутские склады и мастерские ломились от запасов корабельных материалов, их, кажется, хватило бы на все флоты мира, но для "Авроры" не находилось подчас даже куска парусного холста, каната или нескольких листов меди. Тягучей чередой шли дни, густые туманы накрывали "Аврору", и люди на "Викториусе" томились в ожидании того часа, когда свежий ветер разорвет туман и наполнит паруса готового к походу фрегата.
Офицеры часто съезжали на берег, ныряли в непроницаемый туман, бродили по грязным улицам Портсмута и возвращались на "Викториус" злые, раздраженные, с пачками газет, в которых каждый успех русских армий на Дунае вызывал поток бранных слов и клеветы.
Но если у офицеров "Авроры" все же были некоторые развлечения поездки в Лондон, музеи, театры, встречи с офицерами русского корвета "Наварин", тоже стоявшего в здешних доках на ремонте, - то матросов Изыльметьев на берег почти не пускал. В портовых городах Англии участились случаи холеры. К тому же выходки завсегдатаев портсмутских кабаков
Матросы работали на "Авроре", изредка ездили на склады, на якорный завод и, лишь рассеивался туман, глазели на путаницу домиков, сбегавших к самой воде, на темную полосу крепостной стены и белый дымок паровоза, увозившего желтые вагоны из Портсмута в Лондон.
Все же однажды в начале декабря Изыльметьев отпустил на берег пятерых бывалых матросов, на которых можно было положиться, и с ними еще первогодка марсового Мишу Климова. Он молча шагал рядом с матросом первой статьи Семеном Удалым, приглядываясь к портовой сутолоке. Еще у причалов за ними увязался какой-то плешивый старик. На ломаном русском языке он назвал себя служащим арсенала. Длинный, как вечерняя тень, неопрятный, он походил на спившегося человека, выброшенного за борт жизни.
Бомбардир Семен Удалой, признанный вожак фрегатских матросов, был уверен, что этот журавль, смешно запрокидывающий голову, раскиснет после первой же рюмки. Но он не раскис. Привел моряков в просторный кабак, разделанный под дуб, распоряжался как хозяин и пил не хуже других. Непривычного к вину Мишу Климова мутило. Он сидел неестественно прямо, стиснув до боли в висках челюсти, и таращил глаза на краснолицего кабатчика.
У кабака их ждали два вместительных кэба и какие-то люди. "Very good!",* "Карашо, русски seaman!"*: Они знают, куда повезти русских матросов! Плешивый многозначительно подмигнул.
_______________
* Очень хорошо!
* Матрос.
– Свистать всех наверх!
– подал команду Удалой и, пошатываясь, первым полез в полумрак кэба.
Ехали долго, подпрыгивая на ухабах, плюхаясь в ямы, так что сквозь щели в полу матросов обдавало жидкой грязью дороги.
– Чертова колымага!
– ворчал Удалой, ударяясь головой о ржавые ребра кэба.
– Похуже нашего гроба будет. Тоже, видать, старой постройки и с дырками в заду...
Пахло потным войлоком и старыми кожами.
Тряская езда и сырой полумрак отрезвили матросов. Подъезжая к Гилфорду, они подозрительно стали посматривать на своих провожатых, уже не казавшихся, как час назад, добрыми, сердечными малыми.
Удалой попросил остановить экипаж. Но матросам объяснили: они сейчас так далеко от Портсмута, что все равно не смогут вернуться к назначенному часу. Да и капитану "Авроры" уже дали знать об их дезертирстве. Русский капитан поверит, конечно, скорей полиции, чем беглецам. Впрочем, матросам тревожиться нечего: их довезут до Лондона, дадут адреса, они получат там по двадцать фунтов стерлингов, и, если пожелают, им предоставят место на любом торговом корабле Англии...
Семен ударил тяжелым сапогом в дверь кэба. Кэб накренился, но дверь не подалась.
Драка началась сразу, молчаливо, деловито. Только плешивый взвизгнул и забился в угол. Задний кэб мирно потряхивало на гилфордских булыжниках, тогда как с передним стали твориться чудеса. Его качало и кренило, кожаные бока вспухали то в одном месте, то в другом, глухие удары и тяжелое сопение в кэбе слышали даже прохожие. Возница растерянно оглядывался, не зная, остановить лошадей или ехать дальше. Люди, нанявшие кэб, слишком хорошо знакомы ему, - они приказали гнать лошадей и не простят "кэбби"* остановки. Они сумеют испортить ему жизнь.