Русский флаг
Шрифт:
– Гляди!
– воскликнул неуемный, пронзительный тенорок.
– Мыши кота хоронят!
Действительно, семь катеров, держась в кильватерной колонне, вели на буксире плашкоут, по бокам которого тоже плыли катера, а замыкал шествие вооруженный баркас. И все это расцвечено флагами, белыми панталонами и яркими куртками гребцов.
В возбужденной гул батареи ворвался плач Харитины. Она голосила громко, горестно, как когда-то ее земляки, предававшие земле родных, умерших от черной болезни. Девушка плакала, не скрывая своего горя, не стыдясь слез.
II
Депуант, все еще потрясенный самоубийством Прайса, предложил Никольсону допросить пленных и по возможности склонить их к переходу на службу соединенной эскадре. Это могло иметь известный моральный эффект. Депуант заперся в каюте, но и закрыв глаза он видел перед собой распростертое тело контр-адмирала. Еще вчера оно казалось ему таким завидно сильным, собранным, долговечным...
Пленных выстроили на шкафуте "Пика". Жена Усова с двумя сыновьями сидела на куче снастей.
Переводчиком был лейтенант Лефебр, француз, командовавший взятием плашкоута. Он прожил несколько лет в Петербурге, с отцом, который состоял в каких-то незначительных чинах при французском посланнике. И хотя в том кругу, в котором вращался его отец, даже русские предпочитали французский язык родному, предприимчивый юноша, поклонник горничных и непременный посетитель всех злачных мест Петербурга, с грехом пополам научился русскому языку.
Кисти пленных были сжаты наручниками. Зыбин и Ехлаков поддерживали искалеченное тело Удалого. Он, как и предполагал Поскочин, долго отбивался от врагов тарьинскими кирпичами. Матросам приказали взять русских живьем, и, исполнив это, храбрецы в синих куртках злобно набросились на упрямого русского бомбардира. Левый глаз Семена скрылся под темной кровавой опухолью. Здоровым глазом он угрюмо посматривал на толпу английских матросов и морских солдат.
– Кто такие? С каких кораблей?
– спросил Никольсон.
Лефебр перевел. Матросы молчали.
– Ви есть немы?
– закричал француз.
– Никак нет, вашескородие, - ответил Удалой.
– Мы не немцы, мы русские...
– Вижю! Дур-р-ак! Капитан спрашиваль: какой ви есть корабль?
– "Наш корабль есть ваш плен", - передразнил Удалой.
– Он с "Авроры"!
– крикнул из толпы стрелок, которого Удалой в Кальяо посадил на перуанского быка.
– Мы его видели в Кальяо!
– "Аврора"?
– спросил Лефебр, схватив Удалого за ворот изодранной рубахи.
– Ага! Старые знакомцы, - усмехнулся Семен.
– Ви?
– Лефебр ткнул пальцем Ехлакова.
Он невозмутимо кивнул.
– Ви?
– Так точно, - ответил Зыбин.
– Ви?
– обратился француз к Усову.
– Господин офицер, - тихо сказал он.
– Я квартирмейстер. Ездил за семьей... Жена, дети вот...
– он беспомощно осмотрелся.
– Семью пощадите.
Лефебр перевел слова Никольсона:
– Ви есть наш военный приз, по-русски - трофей...
– Курица не птица, кирпич не трофей, - назидательно вставил Удалой.
Удалой все еще досадовал на себя; когда груженый плашкоут вышел из Тарьинской бухты и стали видны фрегаты, Усов приказал было повернуть, но Семен отговорил его. Семен был уверен, что это пришли суда отряда адмирала Путятина, а вчерашние выстрелы - салюты петропавловских пушек...
– Ви есть трофей, - убежденно настаивал Лефебр.
– Господин капитан делает вам предложение - перейти на флот ее королевское величество...
– Зачем переходить, - ответил Удалой невозмутимо, - коли вы нас перенесли!
– Но?
– торопил Никольсон.
– Терпение, капитан!
– Лефебр продолжал объяснять: - Господин капитан сказаль - перейти на службу. Быть свободный матроз под британский флаг.
– Передай капитану, вашескородие, что у нас сроду того не бывало, чтоб матрос на своих руку поднял.
Пленных окружили матросы "Пика". На лицах некоторых кровоподтеки следы недавней схватки с Удалым.
Никольсон сердито инструктировал Лефебра.
– Господин капитан, - сказал француз, - обращается к вам последний раз. Когда ми отпустиль вас, вы будете благодарны?
– Коли отпустите, воевать будем супротив вас!
– ответил Удалой.
– Как можно воеваль!
– вскричал француз.
– Ви видель наш эскадра?! он гордо обвел рукой эскадру.
– Кораблей у вас супротив нашего втрое, - озлился Удалой, - а мы согнем вас вчетверо!
– Молчать! Ви будете благодариль нас: ви сказаль нам про этот форт, артиллерия, люди. Ви честно сказаль!
– Честно?
– переспросил Удалой.
– Честно. Ми будем отпустиль вас.
– Хорошо! Снимай железа - все покажу!
Никольсон разрешил снять с матроса наручники.
– Вот, видишь...
– Удалой показал на батареи, привлекая внимание Лефебра.
– Видишь батареи?
– повторил он.
– Попробуй польстись на русский штык, авось ноги унесешь...
Лефебр выхватил пистолет, но Удалой, сбив его с ног, с возгласом: "И мы не лыком шиты!" - бросился к борту. Прыгнуть в воду ему не удалось улюлюкающая толпа матросов настигла Удалого, сбила его с ног.
Никольсон приказал бросить пленных, а с ними и семью Усова в трюм. Туда приволокли и Удалого. Его тело с глухим стуком ударилось о поленницы дров, сложенных в углу темного трюма.
Через несколько часов на "Форте" вновь собрался военный совет. Офицеры почтили вставанием память "безвременно погибшего" контр-адмирала Дэвиса Прайса. Депуант сказал небольшую речь, с трудом выдавливая из себя фразы, пригодные и для торжественной церемонии публичных похорон и для официального отчета о случившемся.