Русский фронтир
Шрифт:
В глубине души Кастебан знал: его солдаты так себе, да только не выходцу со стороны о том рассуждать. Подумаешь, воевал против Наполеона!
Кстати, о Наполеоне. Может, надо было поддержать повстанцев? Если не ведомый никому перед тем артиллерийский офицер за время смуты сумел превратиться в императора Франции, то почему бы ему, капитану Кастебану, не выбиться хотя бы в генералы? Стать губернатором какого-нибудь штата, а то и возглавить войска в столице. Это не гнить в заброшенном форте посреди Тешаса. Сейчас же пришлые подгребут под себя все сколько-нибудь значимые должности, а местным достанется
Мысли были горькими, и трудно сказать, близкими к истине или нет.
Во всяком случае, подобные мысли приходили не только в голову коменданту затерянного в степи форта.
– Чем могу служить? – Кастебан чуть приподнялся, счел долг вежливости исчерпанным и вновь сел на место.
– Моя фамилия Гомес, – произнес вошедший в его кабинет мужчина в штатском сюртуке. – Вы разрешите?
Он кивнул на гостевой стул, и капитан милостиво склонил голову.
– Видите ли, я прибыл к вам по поручению очень влиятельных людей с сугубо деловым предложением.
– Интересно… – Капитан сразу понял, каким будет это предложение. Должно быть, потому, что пару раз уже получал его, но в виде писем.
– Не секрет, многие обеспокоены случившимися у нас на родине переменами. Приход сюда чужаков ставит крест не только на нашей вожделенной свободе, но и на нашей общей судьбе, – тихо произнес Гомес. – И это не может не вызвать озабоченности у любого патриота.
– Да? – Кастебан внимательно всмотрелся в собеседника.
Не провокатор ли?
Гомес выдержал его взгляд.
Капитану было невдомек, что сидящий перед ним мужчина совсем недавно противостоял ему на поле боя и был одним из немногих, кому посчастливилось бежать после разгрома мятежников.
– В чем, интересно, заключена опасность? Напротив, на территории Мексики понемногу устанавливается порядок. Стало меньше банд, вторгающихся с территории Североамериканских Штатов. Понемногу улучшаются условия для торговли. Быстро и эффектно разгромлены очередные мятежники. Еще немного – и на нашей родине воцарится прочный мир, – перечислил Кастебан.
– Однако нами правят чужаки. Вот вы – боевой офицер, великолепно зарекомендовавший себя в битве с повстанцами… И что вам это дало?
– Я представлен к наградам, – с невольным высокомерием объявил комендант.
– Только почему-то никак не можете их получить. Когда решения принимаются в неведомой дали, можно ли быть уверенным в их справедливости? Там до сего дня даже не ведали о вашем существовании, как это ни горько признать. Не лучше ли иметь свое собственное правительство, расположенное неподалеку? Уж оно сумеет по достоинству оценить своих людей. Опять-таки, вера. Где гарантии, что русские не заставят всех выйти из лона матери нашей, католической церкви? Вы слышали, что один из монахов уже был жестоко избит?
– Если верить отцу Доминику, русскому священнику тоже досталось, – хмыкнул Кастебан, успевший увидеться с «пострадавшим». – И кто из них больше виноват, ведает один только Бог.
– Не важно. Важен сам факт, – отмахнулся Гомес. – И вообще, все больше и больше патриотов во всех штатах понимают, что необходимо прогнать Россию из нашей страны и создать свое собственное государство, не зависящее от европейских. Будь то Испания или Россия.
– Вам не кажется, что я могу сейчас отдать
Гомес невольно вздрогнул. Угроза была нешуточной, и лишь большие деньги, которые были ему обещаны за выполнение поручения, заставили его навестить капитана.
– Я бы ни за что не пришел к вам, если бы заранее не был уверен в вашем редком благородстве, – как можно тверже произнес посланник.
Лесть приятна многим, и комендант не был исключением из правила.
– Допустим, ваши сведения верны. Я воин, а не доносчик. И только потому говорю: покиньте кабинет, а я буду считать: никакого визита не было, – вымолвил Кастебан.
– Хорошо. – Гомес встал. Играть с огнем он не собирался. – Просто я хотел бы, чтобы вы знали: правительство республики Мексика уже выписало патент на присвоение вам чина полковника. И это – только аванс. Так что до свидания, господин полковник!
3
В чем был прав Белюш – недовольство жителей Нового Орлеана новым соседом росло день ото дня. Возмущало то, что налеты на сопредельную территорию стали жестко пресекаться, и теперь те, чей бизнес был заключен в угоне скота или же в присвоении чужого имущества, несли ощутимые убытки. Равно как все, кто перепродавал добытые в бою животных и вещи. И уж совсем никуда не годилось участившееся бегство рабов прочь от своих законных хозяев.
Еще не пострадавшие с тревогой ждали, что и их может постигнуть участь соседей, потерявших кто по одному, а кто и по доброму десятку черных работников. Учитывая же царившие здесь нравы, понятно – все громче звучавшие голоса о попрании свобод и покушении на собственность неизбежно обязаны были вылиться в какие-то ответные действия.
Разговоры с требованием покарать дерзкого соседа слышались всюду. Никто не знал, что известия об этом давно отправились к русскому наместнику. Там же содержались выводы: плантаторы обязательно предпримут попытку нападения на линию, однако проделают это исключительно своими силами. Официальные Североамериканские Штаты предпочтут закрыть глаза на действия подданных и никаких войск пока высылать им в поддержку не станут, однако рабовладельцы и без помощи властей могут собрать достаточно большой отряд, способный натворить немало бед.
Подробностей пока не сообщалось. План нападения будет разработан не в городе, а на одной из многочисленных плантаций, вполне вероятно – весьма удаленной от него. Все же проблема больше касалась сельских жителей, потому решить ее они предпочтут сами.
В своих предположениях осведомитель оказался прав. В Новом Орлеане возмущались, да и только, но вот в сельской местности уже потихоньку готовились действовать.
Потоки угроз и проклятий неслись повсюду совершенно открыто. Но набег, как ему и положено, готовился в строгой тайне. Отнюдь не потому, что его организаторы боялись попадания информации на другую сторону. Жители Нового Орлеана и его окрестностей были уверены в превосходстве своего образа жизни и потому не верили в возможное предательство. Но среди джентльменов было принято не разглашать собственные дела и проворачивать их так, чтобы остальные могли видеть лишь конечный результат.