Русский характер
Шрифт:
4
Широкоплечий, высоченный, здоровенный, но то ли оплывший, то ли заплывший, он поболтал с ней пяток минут возле Александровского сада, а потом усадил в «Тойоту» и повез ужинать в дорогой корейский ресторан. Пока что подобная галантность не давала ему права требовать продолжения банкета в домашней обстановке, однако выслушивать его речи Таня была просто обязана. Так подсказывали ей совесть, правила этикета и хорошее воспитание. Хором подсказывали, слаженно, дружно. Заглушая голос разума.
Да и эрудированный Митя не умолкал ни
– Вот ты спрашиваешь, почему перец? – воскликнул он, орудуя стальными палочками до того проворно, словно все свободное время посвящал вязанию.
– Я спрашиваю? – удивилась Таня.
Не глядя на нее, Митя вонзил свою спицу в овощное рагу и продолжил:
– Все в этой жизни должно быть острым, возбуждающим, резким…
– Что касается меня, то я предпочитаю умеренность.
– И азиаты…
– И в еде, и вообще, – туманно закончила мысль Таня.
– И азиаты знают в этом толк, – подытожил Митя. – Корейцы до того пристрастились к перцу, что слова «острый» и «вкусный» сделались для них синонимами. Здорово, да? – Митя облизнулся при виде большущей рыбины, подергивающейся на блюде. – Морской окунь – моя слабость. Тебе хвост или голову?
– Он живой, – забеспокоилась Таня.
– Ну и что?
– Не станем же мы есть живого окуня!
– Почему? – Наморщивший лоб Митя сделался похожим на большого раскормленного ребенка, которому запрещают полакомиться пирожным. На лезвии его столового ножа застыли серебристые блики.
– Если ты прикоснешься к нему, на мою компанию можешь не рассчитывать, – решительно заявила Таня.
– Ты из общества защиты животных?
– Из аудиторской фирмы. Но питаться прыгающей по столу рыбой у нас не принято.
– Повар старался. – В голосе Мити прозвучал неприкрытый упрек.
– Рыболов, может, и старался, – ответила Таня, накрывая окуня салфеткой, словно саваном. – Но при чем тут повар?
– Он соскребал чешую! – воскликнул Митя. – Чистил и надрезал рыбу так, чтобы не повредить внутренностей. А ты…
– А я лучше скушаю что-нибудь попроще, – сказала Таня, перебарывая подступившую к горлу тошноту. – Вот хотя бы этих засушенных червячков.
– Это не червячки, а лапша.
С такой интонацией мог бы сказать слон: это не шланг, а хобот.
– Обиделся? – спросила Таня, трогая Митю за руку.
– Да нет, – пожал он плечами. – Залить тебе лапшу бульоном?
– Сама справлюсь.
– Дело хозяйское. – Митя взглянул на часы.
– Все-таки обиделся, – вздохнула Таня. – Ладно, не принимай близко к сердцу. Сейчас я уйду, а ты ешь свою рыбу.
Она открыла сумочку, чтобы достать кошелек.
– Что ты собираешься делать? – обеспокоился Митя.
«Запереться в туалете и сменить наконец эту проклятую прокладку», – мысленно ответила Таня.
– Внести свою долю, – произнесла она вслух. – Мы ведь цивилизованные люди. Каждый платит сам за себя.
– Это не признак культуры, это… это… – Не находя от возмущения слов, Митя покраснел, тогда как кончик его носа сохранил
«Господи, да ведь он мне не просто активно не нравится, он мне просто противен, – пронеслось в мозгу Тани. – Крутить шуры-муры с этим бледноносым? Фи! Ни за какие коврижки».
– Переписка и личное общение не одно и то же, верно? – спросила она примирительно. – Ну познакомились, ну посидели. Это не повод тратиться на глупую бабу, ничего не смыслящую в морских деликатесах. Тем более что мы находимся в заведении не из дешевых.
– Пустяки, – махнул рукой Митя, и сделал это так небрежно, что Татьяна его даже немножечко зауважала. – Давай не будем говорить о деньгах. – Он накрыл ее руку своей, призывая оставить кошелек в покое. – По-моему, существует немало куда более интересных тем.
О красном перце?
– Например? – спросила Таня, подавив приступ специфической раздражительности в менструальный период.
– Известно ли тебе, какой чай пьют корейцы? – осведомился скрестивший руки на груди Митя. – Полагаю, что нет. Так вот, в Стране утренней свежести давно отказались от потребления чая в чистом виде. Чайные церемонии слишком тесно связаны с буддистскими традициями враждебных государств: Китая и Японии.
– Они враждуют? – догадалась Таня.
– Ага. Еще Ким Ир Сен призвал соотечественников отказаться от «чуждого национальному самосознанию» чая, перейдя на нейтральный кофе или на отвары из ячменя, женьшеня, арахиса, корицы. – Митя поискал взглядом официанта. – Напиток, который я намереваюсь заказать, называется сэнъганчха, что означает «чай из имбиря».
– Ты, наверное, часто бываешь в этом ресторане? – предположила Таня.
Зрачки Мити заметались, как пара рыбок в аквариуме, в который запустила лапу кошка.
– Зачем мне тут бывать? – спросил он с деланым равнодушием.
– Так хорошо разбираешься в корейской кухне.
Лесть заставила Митю расслабиться.
– Пустяки. – Он повторил свой эффектный взмах рукой. – Корейских ресторанов в Москве ого-го сколько. Японских и китайских тоже валом. – На лице Мити возникла мечтательная улыбка. – На всю жизнь хватит.
«В сравнении с этим обжорой ты невинное дитя», – сказала себе Таня.
– Официант ждет, – сказала она Мите.
Спохватившись, он сделал заказ, после чего, натянуто улыбаясь, попросил разрешения отлучиться в туалет. Оно было дано с благосклонной улыбкой, а вот разрешения вернуться за стол Митя получить забыл, поэтому в зале так больше и не появился. Расплачиваться за романтический ужин довелось Татьяне, расплачиваться за двоих – на виду у обслуги, собравшейся на шум, поднятый официантом, требующим недостающие сто рублей. Угомонился он только после того, как получил взамен новенький калькулятор «Кассиопи». При этом азиатские лица сотрудников «Корейской утки» были традиционно непроницаемыми, но глаза пылали таким негодованием, таким праведным гневом, что еще долго Танины уши сохраняли цвет петушиных гребешков, а на ощупь были раскаленными, словно их нагревали кварцевой лампой.