Русский инок № 13, июль, 1910

Автор неизвестен

И. Андрей.

Стена Необоримая

Стена Необоримая, Источниче чудес, — О Мати Бога Вышняго — Христа, Царя Небес! Когда в часы страдания, Я в храм Твой прихожу, — В Тебе одной. Царица-Мать, Отраду нахожу. Душа ли исстрадавшая Под тяжестью грехов, К Тебе в слезах припавшая, Мольбу свою прольет; — Ты с Лика благодатного, Мне прямо в сердце зришь, И силой непонятною В нем раны исцелишь… На крест ли мой болезненный Я с жалобой приду: "О Мати милосердая, "Цели твою рабу"! — Иначе я, бессильная, Паду под сим крестом… И Ты, любвеобильная, Вновь, силой не земной, А чудной, благодатною, На сердце снизойдешь, Любовью необъятною Всю скорбь мою поймешь; Как будто мне откликнешься: "Смотри! — не Мне ль Самой "Оружие жестокое "Сквозь сердце в грудь прошло"… Случится ли несчастие, Иль я изнемогу; В разлуке ли я с близкими, — Скорей в Твой храм иду… И к Образу Пречудному Склонившись, плачу я: "Услышь мольбу, Владычице, "Утешь скорей меня! "Тяжелый крест страдания "Измучил, истомил… "Доколе испытания "Господь терпеть судил?" О Боже! Малодушная, Как смела я роптать? А ты, Скоропослушная, Святая Дево-Мать, Проникла в глубь сердечную И, видя тяготу, Десницею Предвечного Спасла Твою рабу: Нет больше слов молитвенных… Последняя слеза Скатилась вдруг… и мысленно Земная жизнь Твоя Картинами страдания Мне живо пронеслась, Как Вышних Сил Владычица — Христа и Бога Мать — Прошла Ты многоскорбную Земную жизнь Твою, Рабой, всегда покорною, Быв Сыну Твоему. Раскаянье глубокое В душе моей царит, Но сердце от страдания Уж больше не болит, А с Образа Священного Царицы неземной, Лик, в кротком умилении, Кидает взор святой!

Инокиня Августа.

Преподобный Серафим Саровский

(Память 19 июля)

Вот он — блаженный пустынник, взыскующий Века грядущего благ неземных, Вот он, в скорбях, как мы в счастии, ликующий, Душу готовый отдать за других! Тихо тропинкой лесной пробирается В кожаной мантии, в лычных лаптях; Крест на груди его медный качается, Сумка с песком у него на плечах. Вьется Саровка излучистой впадиной, Сосен столетних красуется строй, И на ходу, подпираясь рогатиной, Движется старец неспешной стопой. Телом согбенный, с душою смиренною, В "пустыньку" он помолиться бредет. Но, и молитву творя сокровенную, Он для трудов своих топорик несет. Белый на нем балахон; серебристые Шапочкой ветхой покрыв волоса, Вглубь себя он устремляет лучистые, Полные ласки душевной глаза… Силой он одарен благодатною, Чуткой душой прозревает он вдаль, Видит он язвы людские, невнятные Слышит он вопли, — и всех ему жаль… Он утешить готов безутешного, Слабое детство от смерти спасти, Или к сиянию света нездешнего Грешную душу мольбой привести. Всем изнемогшим в огне испытания "Радость моя!" — он твердить: "не скорби", — Бури душевные, грозы, страдания, Господа ради с улыбкой терпи". С плачущим плакать он рад; унывающих Нежно ободрит, их дух подкрепит; Всех же, Господень завет забывающих, Учит он ближних, как братьев, любить. Учит искать он богатство нетленное, Чтоб не владела душой суета, — Ибо все мира сокровище бренное Нашей душе не заменить Христа!

Христос с тобою, брате!

Твой дух изнемог… и в томленьи Упасть под крестом ты готов… Воспрянь! и услыши глаголы Христа-Сердцеведца к тебе: "Во вся дни Я, сын Мой, с тобою — И днесь… и во веки… Аминь.

Келья

Ах ты, келья, моя келья! Келья, тихая моя! Нет в тебе ни игр, веселья!.. Мир забыть уж для тебя! Пред иконою святою Я лампадочку зажгу, И стою, стою с мольбою — Милостей себе прошу… Со усердьем я молюся, Чтоб мне мир весь позабыть. В горний я чертог стремлюся, Чтоб мне с Богом вечно жить. В пламенной святой молитве Рад бываю я душой; — Верю я, что в страшной битве Со грехом… Господь со мной! Он всегда со мной и будет, Если свято живу я. Пусть же мир тебя не будит, Келья, тихая моя!!!

УЧИЛИЩЕ БЛАГОЧЕСТИЯ

Из жития преп. Иоанна Прозорливого — 7 марта

Всяк возносяйся смирится

Рассуждая о высокомудрствовании, низводящем человека в бездну погибели и лишающем его благодати Божией, и о смиренномудрии, возносящем человека к Богу, преп. Иоанн Прозорливый предложил такой рассказ:

"Был один монах, живший во внутренней пустыне, в добродетели проведший многие годы своей жизни, но в старости подвергшийся искушению, по коварству демонов, и едва не погибший по причине своего высокомудрствования. Инок тот подвизался в великом. безмолвии, проводя все дни и ночи в молитвах, пении псалмов и богомыслии. За свою добродетельную жизнь он удостоился даже видений божественных, причем одни из них имел в бодрственном состоянии, а другие во сне (впрочем, сон его был очень непродолжителен и тонок, так что его едва можно и назвать сном). Инок этот столь усердно стремился к жизни бестелесной, что нисколько не заботился о пище тела, так что не обрабатывал земли и не возращал садовых деревьев; всецело надеясь на Бога, он с тех пор, как поселился в пустыне, никогда не имел заботы о том, как и чем питать свое тело. Оставив все привязанности земные, он горел желанием приблизиться к Богу, с нетерпением ожидая отшествия от тленного мира сего.

Постоянно помышляя о вещах невидимых и небесных, инок тот проводил многое время добродетельную жизнь, причем тело его никогда не изнемогало от его подвижнического жития и душа его никогда не была смущаема трудностью подвигов. Его жизнь расположилась как бы в некоей удобной середине между плотским и бесплотным бытием; инок тот был как бы не вполне бесплотным, не вполне плотским человеком.

За свою добродетельную жизнь инок тот был награжден от Бога тем, что ему приносился хлеб невидимою рукою: входя в свою пещеру, он находил у себя на столе чистый хлеб в количестве, достаточном для двух или трех дней. Когда инок тот чувствовал потребность в подкреплении себя пищею, то, помолившись Богу, он вкушал хлеба того, а затем песнопением насыщал свою душу, постоянно пребывая в молитве и богомыслии, совершенствуясь день то дня и предаваясь всецело упованию благ будущих. И уже он стал помышлять о возмездии своем и вознаграждении от Бога за свою добродетельную жизнь, причем представлял это возмездие, как бы имеющимся в его руках, но это-то и было причиною его падения.

Ему пришла в голову мысль, что он достойнее других пред Богом и более всех других людей имеет права на получение от Бога благодати и благ небесных; в то же время он помышлял в себе, что он ни в каком случае уже не может впасть в грех и оставить столь высокую добродетельную жизнь.

Когда инок так помышлял о себе, в нем зародилось вскоре сначала незначительное уныние, потом начала развиваться леность, и уже вскоре вполне развились в нем уныние и леность: он начал вставать от сна и петь псалмы с каждым днем все позднее и позднее, молитвы его становились с каждым днем короче. Помысл его говорил ему: — немного отдохнуть необходимо, — и он соизволял помыслу своему и смущался сердцем; сделав усилие, он побеждал леность и смущение помыслов, но потом снова предавался прежнему смущению и лености.

После обычных молитв, войдя однажды в пещеру, он по-прежнему нашел на столе невидимо посылаемый ему от Бога хлеб, но уже не столь чистый, как ранее. Подкрепив тело свое хлебом, инок тот не отверг от себя нечистых мыслей, не сознал того, что он вредит ими своей душе и не постарался найти уврачевания этой своей первой язвы, считая пустяком привычку содержать греховные мысли, и услаждаться ими.

На другой день после обычных молитв и псалмопений вечером, придя в свою пещеру для того, чтобы подкрепиться здесь пищею, он по-прежнему нашел хлеб, но уже грязный и нечистый, чему он много удивлялся и о чем много скорбел; однако, взяв хлеб, он вкусил его и подкрепил им свои силы.

Когда наступила третья ночь, к одному злу он прибавил еще и другое: нечистые мысли смущали его все более и более, и он был настолько смущен похотью любодеяния, что представлял себя лежащим около женщины…

Когда окончилась ночь, утром инок тот совершил свое обычное молитвенное правило, уже сильно смущаясь нечистыми мыслями. Вечером же он вошел в келлию для того, чтобы вкусить хлеба, но нашел его не только нечистым, но и как бы изглоданным мышами и псами, так как только остатки хлеба валялись по полу. Тогда инок вздохнул и прослезился, но не настолько сокрушился в сердце своем, сколько нужно было бы для побеждения нечистых мыслей и похоти прелюбодеяния. Подняв валившиеся на полу крупицы хлеба, он вкусил небольшую часть их; не насытившись ими, лег спать. Тотчас голова его наполнилась множеством нечистых и суетных мыслей, влекших его из пустыни в мирскую жизнь; вместе с тем в нем сильно возгорелась похоть плотская, и он уже не мог более бороться с собою.

По попущению Бога (соизволившего так на время для отвращения инока от высокоумия), инок тот встал с постели и ночью отправился в пустыню, надеясь где-нибудь встретить какое-либо мирское селение.

Когда наступил день и солнце стало палить невыносимо, старец тот утомился от пути, так как был уже немолод, а между тем путь, намеченный им, был далек еще до конца. Поэтому он смотрел по сторонам, нет ли где монастыря, в котором он мог бы отдохнуть. Случилось, что, по усмотрению Божию, на пути его встретился некоторый монастырь. Когда старец вошел в него, то братия монастыря того весьма ласково и с честью приняла его как бы какого великого подвижника, умыли ему лице и омыли ноги и, сотворив молитву, предложили ему вкусить ради любви что-либо из предложенного ему. Когда старец несколько подкрепился, братия стала просить его сказать им слово наставления о том, каким образом они могут избавляться от козней диавола и как можно препобеждать нечистые помыслы.

Старец начал их учить, наставляя их, как отец детей, и увещевая их быть твердыми и мужественными в подвигах, так как не по долгом времени они будут успокоены от трудов своих в обителях Христовых; много и другое говорил старец инокам, поучая их быть твердыми в подвигах постничества.

Когда же старец окончил свою беседу и лег отдохнуть на некоторое время в месте уединенном, он стал размышлять о том, почему он других научает, а о себе самом не заботится нисколько, другим предлагает беседу для пользы душевной, а себя соблазняет, других наставляет на путь спасения, а сам отдаляется все более и более от спасения и увлекается к погибели.