Русский крест

Ледяной ветер дул вдоль вагонов. Искрились тонкие сосульки под ступеньками и под крышами. Нина Григорова шла по серой, кое-где льдистой тропинке за железнодорожным служащим и искала вагон со своим грузом. Чиновник вдруг остановился, стал дергать за ручку дверь, сгибаясь от натуги.

–  Это не мой вагон, - сердито сказала Нина.

Он что-то буркнул и откатил дверь. Ветер вымел из вагона пук соломы.

Нине было холодно, и хотелось обругать спутника. Он перекрестился,

оглянулся на нее и полез в теплушку. Нина подошла к двери. На соломе лежали люди. По скрюченным, сбившимся в кучу подвижным телами она поняла, что они уже окоченели.

–  Что это? - спросила она неизвестно зачем, ощущая досаду и смущение.

–  А то не видите? - грубо ответил служащий. - Не успели вывезти из-за всех ваших грузов!

В полумраке Нина разглядела женщину, лежавшую спиной к дверям с подогнутыми коленями. Наверное, это была сестра милосердия.

–  Надо доложить, - сказал служащий.

–  Потом доложите, - возразила Нина. - Мне нужен груз. Закрывайте! Не теряйте времени!

–  Нету в вас жалости, - сказал он. - Хоть бы перед мертвыми постеснялись...

Нина промолчала, и они пошли дальше. Увиденное заставило ее вспомнить, как она в дождь и метель на подводе с ранеными, чуть живая, искала в темноте пристанища в станице Новодмитриевской, откуда только что выбили большевиков, и как свои же не хотели уступать места в хатах.

Она тоже могла замерзнуть, как эта несчастная. Но никто тогда не боялся смерти, а боялись раны. Когда в Медведовской, в отступлении, уже после гибели Корнилова, Деникин оставил двести тяжелых раненых, Нина испытала первое разочарование... Они оставляли их на смерть.

Много миновало с той поры. Еще в октябре казалось, что Добровольческая армия возьмет Москву, а нынче, в феврале, уже вторично сдан Ростов и добровольцы держатся только на Кубани. Но долго ли продержатся? Этот забытый вагон с трупами навевал горькие мысли.

Обошли еще два состава - вагона с грузом не было. Служащий замерз, его нос покраснел.

–  Что ищем, золото? - спросил он в сердцах. - У вас зуб на зуб не попадает!

–  Какое там золото, - отмахнулась Нина. - Идемте, идемте.

Сейчас она работала в организации "Добрармия - населедию", которая была призвана устраивать раздрызганный армейский тыл, но зачем работала и сама толком не знала, катясь по инерции за войсками.

–  Ну что же там? - настаивал спутник. - Сегодня пригнали вагон с чистокровными рысаками... Может, у вас что-нибудь подобное?

–  У меня шерсть! - ответила Нина, - Обыкновенная овечья шерсть.

–  Тьфу - вымолвил он разочарованно. - Нашли чем заниматься. Кому это нужно? Кто у вас купит?

Должно быть, он принял ее за спекулянтку.

–  Мы отправим эту шерсть в Константинополь и привезем оттуда хорошей ткани, - сказала она. - Кто-то же обязан заботиться о населении.

–

 Привезете! - презрительно бросал он. - Только людей мучаете... Если бы знал, что там у вас, ни за что не пошел бы.

–  Ждете красных? - враждебно спросила Нина. - Я вижу, чем вы дышите. Советую, не суйте нос, куда не просят. Можете пострадать!

–  С ума сошли? - воскликнул служащий. - Вы глаза разуйте, дамочка, поглядите, что творится на станции да в порту. Готовится эвакуация. Куда вы со своей шерстью? Что вы меня пугаете? Меня все тут пугают... Не буду я с вами ходить! Не нравитесь вы мне!

Он повернулся и быстро пошел от Нины, семеня на скользкой тропинке.

"Психопат! - подумала она. - Надо было сразу заплатить ему, не скупиться..."

–  Постойте! - крикнула Нина и кинулась за ним. - Куда же вы?

Она боялась поскользнуться, взмахивала руками и едва удерживалась на ногах. Но он завернул за последний вагон, исчез.

–  Черт с тобой! - сказала Нина и оглянулась, словно погружаясь в эту забитую железнодорожными составами пучину, и мысль о конце остановила ее. "Какая шерсть? - подумала она. - Ты сдурела!" Замерзшие раненые как будто открыли ей глаза. Впору было заботиться о собственном спасении.

И Нина впервые за два минувших года ощутила, что надвинулось что-то ужасное, последнее. Те триста спартанцев, которые дали белому движению храбрость и чистоту, уже легли в родную землю. Взамен их поднялись из подполья русской жизни жестокость, разгул, безответственность и разобщенность. На что теперь надеяться? На то, что призывы главнокомандующего сплотиться во имя святой Руси дойдут до фронта? Что кубанские самостийники образумятся? Что объявятся наконец новые Минины и Пожарские?

В это уже трудно было поверить.

Оставалось плыть по ветру дальше. К чуду ли, к гибели, - как то Господь решит.

Нина дошла до пакгауза замерзшая и расстроенная. Было жалко пропадающей жизни, потерянного времени, ненайденной шерсти. В помещении у печки грелся патруль, из кабинетика железнодорожного начальника доносились громкие злые голоса.

"Вот бы поймали военные этого красноносого! - мелькнуло у нее. Всыпали бы ему!"

Зачем ловить, зачем всыпать, - она не хотела думать, механически, по привычке уповая на армию, на последнюю опору,

–  Здравствуйте, - сказала она патрульным. - Ветер какой!

–  А! - ответил один, выпрямляясь на табуретке. - Чего вам?

Нина стала боком к печке, протянула руку.

–  Кто там у него? - спросила она, кивнув на дверь.

–  Кубанцы, черт их не возьмет! - выругался патрульный. - Понаставили по всей Вдадикавказской линии таможенных рогаток, хуже немцев каких!.. Не сегодня, завтра поскидают нас в море, там уж все объединятся... Вы кто будете, барышня? Документик у вас имеется?