Русский крест
Шрифт:
Весь анекдот случившегося заключался в том, что какой-то севастопольский еврей пожаловался своему соплеменнику, служившему переводчиком при американской миссии, а американцы выдали упрек самому Врангелю. И газетка приказала долго жить.
– Сахар Бродского, чай - Высоцкого, Россия - Троцкого, - вымолвил Симон. - Вы, месье, не забывайте, что "Англо-американское экспортно-импортное общество"...
– Именно! - перебил его важный господин. - Тоньше надо действовать. Это же чушь собачья - антисемитизм.
–
– Что? - спросил господин. - То есть как?
– Это казачий фольклор, не волнуйтесь, - невозмутимо объяснил француз и заговорил с Ниной о политике Кривошеина в области хлеботорговли, делая вывод, что запрещение свободной торговли лишит Крым всех привозных товаров и наступит жестокий товарный голод. - Никто этого не допустит, - закончил он. - Я верю в здравый смысл.
И Нина верила. Правда, знала она, что есть по крайней маре два здравых смысла, един - добрый и терпеливый, второй - недобрый и нетерпеливый. Но все равно она решила ехать.
В Скадовск! Навстречу войне, убившей Пинуса и кормящей Нину. Она уже не боялась ехать, сказав себе, что не имеет смысла отдавать каким-то тупоголовым свое прибыльное дело. Убьют? Пусть убьют. Она ехала воевать и вспоминала с улыбкой, как собиралась мстить толстому турку.
Глава 5
Перед отплытием Нина встретилась с честным чиновником. Он принял ее строго, должно быть, в соответствии с низким курсом крымских денег и затаенной мечтой о франках. На нем были широкие офицерские погоны маленькая дань тщеславию. Но маленькая комната, где помещался его кабинет, с одним окном, столом и походной кроватью, из-под которой торчал угол чемодана, говорили не о тщеславии, а какой-то кочевой скифии.
– Я плыву в Таврию, - сказала она. - Вы всегда мне помогали. Может, дадите на прощание хороший совет?
– Совет! - буркнул он. - Нечего вам делать в Таврии. Там действует наше интенданство.
"Ваше интендантство! - повторила про себя Нина. - Много оно подействует".
– Интендантство - это целая держава, - произнесла она. - Александр Васильевич Кривошеин говорил мне, что нечего опасаться частной торговли... Я вижу в вас своего друга, скоро для вас будет из Константинополя один сюрприз.
– Сюрприз! Разве я дитя или барышня, что мне сюрпризы подавай, - снова пробурчал честный чиновник. - Я на страже наших интересов. Вы это понимаете? Ваша деятельность в Таврии вредна.
Нина, конечно, все это понимала: он был прав, но и Александр Васильевич тоже был прав.
– Напишите мне бумагу, чтобы, не дай Бог, меня не обидели, - сказала она. - Вы не хотите, чтобы меня убили? Или хотите?
– Глупости! Оставьте Таврию в покое.
– Значит, хотите, чтобы убили, - заключила Нина. - Вот вы какой человек. А я вас считала своим другом.
– Надо быть патриотом, Нина Петровна! - прикрикнул
Это опасно.
Нина подошла к столу, наклонилась.
– Вы бесподобны! - прошептала она. - Бесподобны!
Он отодвинулся, спросил робко:
– Но-но, как вы себя ведете?
– А вы уже не берете? - нахально осведомилась Нина. - Давайте прямо: вы пишете бумагу, я даю двадцать тысяч.
– Сто, - сказал он и усмехнулся: - Патриотизм требует хотя бы уважения. Если в конце концов мы все очутимся в Константинополе, я хоть не буду последним дураком.
– А вы не верите? - наигранно удивилась она. - Вот такие неверящие все губят.
– Бросьте вы. Это корниловцы в прошлом году верили. Нынче никто не верит.
– Даю пятьдесят, - сказала Нина. - Не торгуйтесь, это все-таки десять фунтов сала на рынке.
– Вот-вот! Вы собственную жизнь оценили в десять фунтов сала.
– С ростом дороговизны человеческая жизнь дешевеет, - ответила Нина и потребовала: - Пишите, уважаемый! Не будем терять время.
Он не ответил, взял газету, стал читать.
– Не напишу, - вдруг тихо произнес честный чиновник. - Ничего я у вас не брал, это все клевета. Поощрять ваши негоции - вредно
"Что за дурь на него нашла? - подумала Нина. - Дать сто? Много... А без бумажки как? Пинуса они удавили..."
– Может, вы поедете со мной в Скадовск? - спросила она. - Сделаю вас компаньоном. Оружие у вас есть? Или одни офицерские погоны?
Упоминание о широких погонах, носимых вместо чиновничьих узких, произвело на него воздействие.
– Вы издеваетесь, Нина Петровна? - раздраженно воскликнул он. - А вот вам новость. Читали? Запрет вывоза сырья! Ваша деятельность закончилась.
Нина взяла газету, а там начальник управления торговли и промышленности Налбандов бил по ней. "Конец? - подумала она. - Значит, не будет и ввоза. Мужики не получат ни бязи, ни спичек. Перестанут давать хлеб".
– Чуть было не согласилась на сто тысяч, - вздохнула она. - Вы сэкономили мне деньги.
– Это победа военных, - не обращая внимания на ее насмешку, сказал чиновник. - Теперь вашему Кривошеину будет туго. Я слышал, генерал Коновалов уже прямо нападает на него.
Чему он радовался? Эти вояки собирались штыками вырывать у мужиков зерно. Но как тогда земельный закон? Как народная политика? Все рушилось. Не с кем делать политику, нет людей.
– До встречи где-нибудь в Константинополе! - сказала Нина. - Будете каяться, да поздно будет.
– Нет, каяться погодим! - возразил он. - Хватит мягкотелости, пора власть употребить. А то навалилось - забастовки, налетчики, татары. Гляди, так и до комиссаров дойдем.