Русский легион Царьграда
Шрифт:
Прусс сжал кулаки, пошел на варяга. Орм резким движением выплеснул вино ему в лицо, противник от неожиданности отшатнулся. Орм ударил его ногой в пах, Прусс согнулся, получил удар ребром ладони по шее и со стоном упал.
– Что-то нынче все с нами ратятся, – с грустью сказал Орм. А на помощь поверженному наемнику уже спешил его товарищ. Мечеслав подставил ему ногу, воин с разбега споткнулся и тоже оказался на полу. Теперь все вскочили со своих мест, хватаясь за мечи. Но тут на середину зала вышел одноглазый воин с морщинистым обветренным лицом, седыми с желтизной волосами и заплетенной в косички бородой, на его груди висела витая гривна, сделанная из золота. Вскинув вверх меч, он крикнул громовым голосом:
– Тихо! Я ярл Карл Сигурдсон! Многие знают меня, и вот что я хочу сказать вам. Мы все здесь на чужой земле, все для того, чтобы воевать. Нас объединили, теперь мы вместе, и те, что служили базилевсам раньше, и те, кого ныне прислал сюда конунг Вальдемар! Может быть, завтра нам придется принять бой, и в том бою надо будет прикрывать друг друга, и побеждать, и отступать вместе! Подумайте об этом! Хотите вы, чтоб знали ромеи о вражде нашей?! Хотите, чтоб лишил нас базилевс чести носить при себе оружие?! Вложите мечи свои! Послушайте старого воина.
Он вложил меч в ножны, и все, но не без ропота, сделали то же. Орм налил из кувшина два полных кубка вина, подошел к столу, за который уже усадили поверженного им длиннолицего Прусса, и, обращаясь к нему, сказал:
– Разреши в знак примирения угостить тебя настоящим хиосским вином, и забудем все обиды.
– Ты уже так угостил меня настоящим хиосским, что в ближайшее время я не смогу протрезветь, – громко, с сердитым лицом, сказал Прусс и вдруг заулыбался.
Прусс и Орм обнялись, вскоре все по их примеру стали обниматься и брататься. Столы были сдвинуты в один большой ряд, и пошло веселье, дружеские похлопывания по плечам и спинам, громкие разговоры, песни, полилось рекою вино. «Ну и день ныне выдался – и горе, и радость, и кровь, и вино», – подумал сильно захмелевший Мечеслав, и это была его последняя ясная мысль.
Мечеслав проснулся в маленькой комнатке, раздетый, лежащий на небольшом ложе. Он открыл глаза и удивился, обнаружив на своей груди голову танцовщицы с распущенными каштановыми волосами. Попытался привстать, но в это время девушка проснулась, ласково посмотрела на него и, обвив руками шею, прижалась к нему. Мечеслав ощутил гладкую кожу и теплоту ее тела, от которого шел приятный запах благовоний.
– Мечеслав, почему ты ночью называл меня Радой? – спросила она, мешая греческие и русские слова, заглядывая ему в глаза, словно пытаясь распознать, что там у него внутри. – Твою девушку, что осталась в Скифии, зовут Рада?
Мечеслав, освободившись от объятий, сказал:
– Мне пора.
Поднявшись с ложа, он начал одеваться. Танцовщица сладко потянулась и сказала:
– Мне было хорошо с тобой, ты очень добрый.
Собравшийся уходить Мечеслав вынул кошель и стал доставать из него монеты. Ромейка встала, не смущаясь наготы своего тела, подошла к нему.
– Не надо, не обижай меня, – сказала она и поцеловала его в щеку.
Поцелуй был теплым и нежным. Мечеслав положил монеты обратно в кошель.
– Меня зовут Таисия, не забудь моего имени, – прошептала девушка на ухо Мечеславу.
Посмотрев Таисии в глаза, он произнес:
– Позови меня, если обидит кто. Я отныне тебе защита.
Спустившись со второго этажа, где находилась комната, в которой он провел ночь, Мечеслав оказался в помещении, где накануне пировал с друзьями. Окинув взглядом залу, увидел Орма, завершающего утреннюю трапезу. Мечеслав подошел, поприветствовал варяга, сел напротив. Орм ответил и предложил разделить с ним еду.
Таверну они покинули вместе.
– Спросить хотел, брат, почему ты убил Смида, не выведав о лазутчике?
– Смид воин, не сказал бы. Зато сказал он правду о Руне, и в той правде я виноват.
– Орм, прости меня, худо я о тебе подумал.
– Добро, что сказал, а не схоронил мысли худые в себе.
– Ну, и как блудницы-танцовщицы? – спросил их Злат, когда они вошли в казарму.
– То не твоя печаль-забота, – ответил Мечеслав.
– А может, и моя, – тихо проговорил Злат ему вслед.
Глава четвертая
…Снарядил ночью корабли и посадил на них русских (ведь он тогда призвал их на помощь как союзников, архонта их Владимира сделал свойственником, женив его на своей сестре Анне): переправившись с ними на другой берег, он неожиданно напал на врагов и легко победил их.
Приближалась зима. Жители Константинополя кутались в мантии и плащи, спасаясь от холода. Руссы и варяги посмеивались:
– Им бы нашу зимушку, померзли бы все, небось.
– Их к нам бы, в Упланд, тогда познали бы они, что есть настоящая зима.
Сами же вышагивали по улицам Царьграда в одежде нараспашку, не боясь холода и подставляя грудь пронизывающему ветру. А северный ветер Борей все дул и дул со стороны Понта Эвксинского – моря Русского, гоня перед собой огромные серые тучи и морские пенные волны, яростно разбивающиеся о каменистый берег. Казалось, будто и не волны это вовсе, а огромное войско, раз за разом идущее на штурм неприступной крепости. Ветер принес не только непогоду, но и тревожные вести, будоражившие жителей города.
Войска и флот мятежников под руководством магистра Льва Мелиссина осаждали преданный базилевсу город Авидос, который в ближайшее время мог пасть. На азиатском берегу, у Хрисополя, тоже стояли мятежники, возглавляемые патрикием Калокиром Дельфином, готовые в любой день, переправившись через Босфор, начать штурм Константинополя. Надеясь на то, что оголодавший город будет вынужден признать его императором, Варда приказал своему флоту не пропускать в бухту Золотой Рог корабли с зерном. В армянских владениях Византии сыном мятежного Варды Фоки, Никифором, и пришедшими ему на помощь иверийцами был разгромлен отряд магистра Георгия Таронита, полководца, сохранявшего верность царствующему базилевсу Василию. Таронит был послан в Армению для того, чтобы поднять там восстание против Варды Фоки. Не удалось…