Русский немец
Шрифт:
Тут в разговор вмешивается бабушка и, поджав губы, произносит: «Donnerwetter! (Проклятие!) Нам этого не пережить! Ещё в ту войну – до 17-го года, при царе – хотели всех немцев из России в Сибирь выселить! Да революция помешала». Но мы все пока молчим – перевариваем страшную новость. Наконец, папа, раздавленный – как и все мы – такой несправедливостью, собрался с мыслями и начал тихо что-то говорить. Мама поплотнее дверь на двор прикрыла и окно зашторила.
По словам папы: «Указ нелогичен – все должны отвечать за всех. Круговая порука – как в древности. Но мы же – самые передовые в мире: по общественному строю. И Республика у нас – самая первая национальная автономия в Советской
На это мама печально замечает: «А много логики в случае с Пактом о ненападении?». Папа раздражённо отмахнулся, вновь впился глазами в газетные строчки – и в недоумении стукнул ребром ладони по столу: «Ну а это что такое?! Если мы все «диверсанты и шпионы» и нас выселяют, то почему же тогда на новых местах нам землю и всякую государственную помощь обещают – за такие-то «чёрные» дела?!» Ещё что-то он там повычитывал, громил в пух и прах. А потом с грустью подвёл итог: «Дрянь наши дела! И положение наше – самое незавидное! Всё это может кончиться полной ассимиляцией русских немцев».
Я спрашиваю: «Так что же дальше-то будет? Страшно как-то!». Папа ещё более напрягся, даже синяя жилка на виске вздулась. И оборвал меня – сердито, как будто отрубил: «Не надо поддаваться страху – иначе он тебя съест! Будем нести свою судьбу, свой крест достойно! Война предстоит огромная. А мы в ней – как зёрнышко меж двумя жерновами». И снова я ничего не понял. Мы же – не на мельнице! И не зёрна мы, а люди!..
Тут и Алька своё слово вставил. «А сколько мы для русской культуры сделали! – говорит. – Мы же, в сущности, и есть – русская культура! Фонвизин, Дельвиг, Кюхельбекер, Брюллов, Даль, Беллинсгаузен, Крузенштерн… А Отто Юльевич Шмидт? Как с ним быть? Тоже выселять?!» И папа молчит.
А бабушка вновь голос подала: «Надо поросёнка резать и мясо коптить!». И дедушка от дрёмы очнулся: «Давайте! А я всё быстро закончу – вы только разделайте!» У него это очень аппетитно получается: шпик, копчения разные, колбаски домашние… Ой, у меня даже в животе забурчало! Неудобно: тут такой разговор серьёзный, а я… Пришлось на сундучке поёрзать, чтобы как-то аппетит успокоить.
Между тем папа с Алькой продолжают про нашу культуру рассуждать: какие убытки она понесёт, что с этими землями будет? Но я это всё это уже плохо воспринимал: голова вдруг разболелась – как от угарной печки. И пошёл я на двор. Ещё раньше вышли бабушка с дедушкой – уединились в своей мастерской.
Смотрю я на улицу, а людей там вовсе нет. И какая-то чёрная тоска над селом висит: что-то похожее было во время недавнего солнечного затмения. Мы за ним на займище наблюдали – через стекло закопчённое. Луна тогда совсем закрыла Солнце – только маленький серпик от него остался: яркий, горячий. А потом тень всё равно ушла. Может, и сейчас обойдётся как-то? Поймут власти свою ошибку – и всё исправят? А?..
Да, но при затмении-то все собаки выли, и коровы мычали. А нынче всё притихло: сжалось – как перед ударом молнии. Страшновато что-то!..
Нет, ничего я не боюсь. Ну – напрягаюсь, конечно, сверх обычного, и постоянно дрожит внутри какая-то жилка. Но поддаваться страху, паниковать – ясное дело! – не собираюсь. Не дождётесь!
Ведь сказал же Молотов по радио: «Наше дело – правое! И победа будет за нами!..»
…
ГЛАВА 2.
УНЕСЁННЫЕ ВЕТРОМ
…Но я Сибири, Сибири не страшуся,
Сибирь ведь тоже русская земля…
Из песни «Чубчик кучерявый»
(авторы неизвестны;
репертуар Петра Лещенко,
грамзапись 1934 г.).
1. В ожидании неизвестного
Мама пришла домой и говорит: «Нас 13 сентября выселять будут». И руки у неё словно плети повисли. Хотя она уже не плачет: только лихорадочно узлы вяжет да в чемоданы что-то запихивает. А папа сообщает: «Соседнее село уже вывезли – вчера. Солдат туда понагнали, а они всех выселяемых торопили: «Быстрей-быстрей!»»
От таких разговоров не знаешь, куда и укрыться. И решил я к Тео сбегать – повидаться, а, может, и попрощаться. Так и сделал. А у них во дворе тоже – хлопоты и суматоха. Родители Тео даже корову прирезали. Семья-то большая – восемь душ, да все – мал мала меньше. Это у нас в семье детей двое всего, а так (я уже говорил об этом) во многих немецких семьях на селе – по 5-6 малолеток…
Отошли мы с Тео в сторонку. Он мне свеженькую кровяную колбаску притащил – вкуснющая! Аромату – на всё село! Вижу: дружка моего тоже тоска гложет. «А давай, – вдруг предлагает он, – в соседнее село сбегаем! Ну, в то, которое уже выселили». Я охотно соглашаюсь: «Давай!» – говорю.
А тут и Мишка прибежал – грустный какой-то, на себя не похожий. Он-то здесь остаётся, но за нас очень сильно переживает. Родители у него – бакенщики: на реке сигнальные фонари по вечерам зажигают, а по утрам – гасят. Он и плавает лучше нас всех, да и бегает быстрее. А живёт он за селом – на «бакенушке». Избушка у них тоже небольшая – как и у всех нас. Сначала Мишка просопел что-то себе под нос, а затем подошёл ко мне, руку разжал и говорит: «Возьми, Паш! Это – тебе подарок! На память!» Смотрю я: а на руке у него – ножик маленький, перочинный блестит! Так он мне прежде нравился! Я ему, Мишке, за этот ножик и лупу предлагал – в стальной серой оправе, и две патронные гильзы – от охотничьего ружья. Всё бесполезно: ни за что он на обмен не соглашался. И вот теперь… «Спасибо!» – говорю, а у самого в носу что-то пощипывает…
Ну и побежали мы затем в соседнее село – километров за пять от нашего. Дорога-то хорошая, утоптанная, так что и пыли-то на ней немного. Где-то шагом идём – о всякой всячине толкуем, а где-то – и вприпрыжку. На какое-то время, кажется, все беды и горести позади остались. Красота!
Потом обратили внимание: у нашего села вся пшеница собрана и убрана, а у соседей – хлеб'a в полях в полный рост стоят, и волы с коровами по ним разгуливают, мычат и колосья жуют – объедаются. Людей же не видно – совсем. Ну да: их же выселили – по графику, раньше всех в округе. Ничего себе – «Ordnung» («порядок»)!
Плодовый колхозный сад – весь в яблоках: ветки трещат, некоторые подломились уже. Опять как-то странновато стало. А в низине, у маленькой речки, такие помидоры вымахали в этом году! Большущие, мясистые, сладкие, красивые – как на картинке! Но одна половина поля убрана, а другая – нет. Съели мы с парнями по одной большой помидорине – слаще сахара! Правда, соком забрызгались.
Идём дальше. Вот и село. У домов – бездомные кошки и собаки. Мечутся из стороны в сторону. Кошки мяучат, собаки лают… А тут видим: у одного дома – пять взрослых уже девчонок. Стоят кружком, все какие-то испуганные. Мы – к ним: «Вы чего здесь делаете?» Одна из них – та, что повыше других, отвечает: «Мы студентки – из Ленинградского мединститута. Проходим в Куккусе практику. А сюда нас райком комсомола послал – за брошенным скотом ухаживать. Но мы же все – городские! Коров доить и вообще ухаживать за ними не умеем… А вы-то кто, ребята?»