Русский Париж
Шрифт:
Что еще прискорбнее, многими, если не большинством наших вольнодумцев, вольные мысли почерпались не прямо из источников, — это все-таки задавало бы некоторую работу уму, — а хватались ими с ветра, доходили до них отдельными сплетнями из вторых-третьих рук: какой-нибудь молодой Фирлюшков (петиметр в комедии Екатерины II «Именины госпожи Ворчалкиной»), воротясь из Парижа, проповедовал их доверчивым зевакам-сверстникам, или старый высокочиновный греховодник зазывал молодежь к себе на обеды, чтобы сообщить ей последние, самые свежие полученные из Парижа новости по части атеизма и материализма. Многим русским вольтерианцам Вольтер был известен только по слухам как проповедник безбожия, а из трактатов Руссо до них дошло лишь то, что истинная мудрость — не знает никаких наук».
Видимо, подобное весьма удручало императрицу Екатерину II. Однажды она в отчаянии заявила:
— Как уберечь в Париже умы и души отпрысков лучших российских фамилий?..
С этим вопросом она обратилась к Никите Ивановичу Панину. Умный царедворец возглавлял тогда Коллегию иностранных дел и… Тайную экспедицию, в ведении которой было расследование особо опасных преступлений, разведка и контрразведка. Тихий, и даже немного застенчивый, Панин горестно вздохнул и ответил государыне:
— Да уж как-нибудь и в Париже попытаемся уберечь заблудших… Отстоим затерявшихся в иноземных туманах…
Оберегать за границей души русских аристократов от тлетворного влияния!.. Возможно ли это? Представители знатных фамилий, — гордые, своенравные, богатые, — считали ниже своего достоинства сообщать русским посланникам, в каком городе, в чьем доме или дворце они остановились в той или иной стране.
Даже в одном городе не всегда можно было уследить, чем занимаются, где проводят время вырвавшиеся за границу русские аристократы.
Париж второй половины XVIII века был одним из самых больших городов мира. Агенты Никиты Ивановича Панина жаловались, как трудно составить список всех соотечественников, прибывших во французскую столицу.
Они сообщали, что русские масоны, вместе со своими парижскими единомышленниками, иногда собираются в кафе «Прокоп». В этом заведении, открытом еще в XVII столетии, можно было встретить не только прибывших из России дворян, но и представителей купечества.
Согласно донесениям, петербургские и московские масоны порой собирались в домах своих французских приятелей, в квартале Рульи, рядом с площадью Рон-Пуэн. Встречались они также во дворце на острове Святого Людовика (Сен-Луи). Этот дворец в 1772 году был снят «некоей влиятельной особой» для известной в Европе «самозванки, именовавшей себя в Париже принцессой Владимирской».
Русские «вольные каменщики» вместе с французскими единомышленниками изредка устраивали прогулки и пикники в Булонском лесу, на холме Лоншан.
Об этом чудесном уголке на западе Парижа писал известный журналист Жан-Поль Клебер: «…в XVIII веке парижане и парижанки берут себе за привычку посещать Лоншан во время страстной недели.
Это поначалу благочестивое паломничество в скором времени становится прекрасным поводом щегольнуть туалетами, а по словам летописца, превращается в весеннее гулянье. Во время пасхальной недели, когда запрещены увеселительные зрелища, прославленные артистки срывают здесь аплодисменты публики. Лоншан попеременно видел прославленных Гимар, Дюте, Рокур, проносившихся под грохот колес в умопомрачительных экипажах. Эти необычные, но веселые процессии сопровождались подчас скандалами. Слово «Лоншан» вошло в словарь парижан как синоним карнавальных гуляний».
Благовоспитанные русские масоны, конечно, не позволяли скандалов или других непристойностей. Но вот спорить, читать стихи и трактаты, и даже петь песни приличного содержания, они могли и во время прогулок по Лоншану.
Вероятно, единственным человеком, который едва серьезно не пострадал от невинного времяпрепровождения русских масонов в этом уголке Парижа, стал писатель и просветитель Михаил Матвеевич Херасков.
«Быв уже украшен сединами, с юношескою пылкостью играл на златострунной лире своей», — так писал о нем его современник. С 1755 по 1802 год государственная служба Хераскова была связана с Московским университетом.
Создание студенческого театра, основание журналов «Полезное увеселение», «Свободные часы», написание поэм, романов, басен, драматических и сатирических произведений, сценические постановки, педагогическая и исследовательская деятельность не помешали ему быть еще и ведущим членом ложи «вольных каменщиков».
Нередко на различных собраниях русских масонов звучали стихи и песни Хераскова:
В грехах на свете всяк родится; Но мне вина моя простится, Когда я ближнего простил. Творите добрые дела; Друг друга искренно любите; Коль зла терпеть вы не хотите, Не делайте другому зла!.Ничего предосудительного в творениях Михаила Матвеевича ни ревнители веры, ни государевы служащие не находили до той поры, пока они не зазвучали в Париже, в домах, где собирались русские масоны, и на Лоншане.
Прибывшие из Москвы и Петербурга «вольные каменщики» прекрасно владели французским, но стихи и песни Хераскова исполняли на родном языке:
Отвержен будет нечестивый, И меж святыми не вмещен; Гонитель кротких, горделивый, От Бога будет отвращен. Блажен, кто не был сладострастен, Хотя плода и не принес; Он будет жребия причастен Счастливых жителей небес…Парижане, прогуливающиеся по Лоншану, спокойно слушали непонятные им стихи и песнопения. Почтенные господа из России не буянили, не приставали к отдыхающей публике, не швыряли в прохожих пустые бутылки… Так что претензий у парижской полиции к русским масонам, исполняющим творения Хераскова, не было.