Русский патриотизм и советский социализм
Шрифт:
В развенчании всего относившегося к «проклятому прошлому» царской России от исторической «школы Покровского» не отставало и советское литературоведение. Так, во вступительных статьях В. М. Саянова и В. Н. Орлова к изданию собрания стихотворений героя войны 1812 г., поэта-партизана Д. В. Давыдова (1933 г.), он был представлен как заурядный карьерист, крепостник и алкоголик [340] . В примечаниях к этому изданию, в частности, указывалось, что А. В. Суворов был «полководец, особенно прославившийся разгромом восставшей Польши (1794 г.) и победами над революционной французской армией (1799 г.)» [341] . Других сведений о знаменитом русском военачальнике не приводилось. О самих событиях 1812 г., прославивших имя Давыдова, говорилось следующее: «Легенда об отечественной войне, как войне национально-освободительной, давно уже разоблачена марксистско-ленинской исторической наукой. Давно потускнел романтический ореол, прикрывающий “полководцев”, занесенных в “анналы” русских военных “побед” 1812 г.» [342] .
340
Саянов В. Денис Давыдов //Давыдов Д. В. Полное собрание стихотворений. М., 1933. С. 9–10, 13; Орлов В. Краткая биография Дениса Васильевича Давыдова // Там же. С. 56.
341
Орлов В. Автобиография Дениса Давыдова // Там же. С. 224.
342
Там же. С. 11.
Советская печать тех лет пестрела откровенно русофобскими высказываниями, стремлением перечеркнуть все культурные и военные достижения русского народа на протяжении его истории. В частности, отмечалось, что «Россия всегда была страной классического идиотизма» (такую характеристику ей дал Г. Зелинский). Говоря о присоединении к Российской империи Средней Азии, Г. Сафаров подчеркивал, что это осуществлялось с «истинно русской подлостью». Севастополь назывался одним из публицистов «русским разбойничьим гнездом на Черном море» [343] . Навсегда ушедшую в прошлое тысячелетнюю Русь «хоронил» на страницах «Правды» поэт В. Александровский: «Русь! Сгнила? Умерла? Подохла? / Что же! Вечная память тебе. / Не жила ты, а только охала / В полутемной
343
Цит. по: Вдовин А. И., Зорин В. Ю., Никонов А. В. Русский народ в национальной политике: XX век. С. 111. См. также: Каграманов Ю. Империя и ойкумена // Новый мир. 1995. № 1. С. 156.
344
Александровский В. Русь и СССР // Правда. 1925. 13 августа.
345
Алтаузен Д. Вступление к поэме // 30 дней. 1930. № 8. С. 66.
Вместе с этим, беспощадная идеологическая борьба велась не только с «чуждой» пролетарским массам русской «великодержавной» культурой прошлого, но и с проявлениями «национал-шовинизма» в условиях новой действительности. В роли их главного обличителя выступил член Политбюро ЦК РКП(б), главный редактор газеты «Правда» Н. И. Бухарин. В своих «Злых заметках», опубликованных на страницах главного партийного органа в январе 1927 г., Бухарин подверг резкой критике «патриархальные» мотивы, содержащиеся в творчестве крестьянских поэтов П. Д. Дружинина и С. А. Есенина. Избрание в качестве главного объекта для пропагандистской атаки представителей крестьянской культуры (в большинстве своем лояльно относившихся к Советской власти) не было случайным. Во-первых, русское крестьянство, по мнению Бухарина и других большевистских идеологов, еще не изжило своей «мелкобуржуазной» и «патриархальной» психологии, в корне противоположной задачам «перестраивающего мир» пролетариата. Во-вторых, «доказательством» враждебного отношения к существующему строю среди литераторов – выходцев из крестьянской среды могли стать определенные высказывания и публикации Есенина с критическим подтекстом по политическому и национальному вопросам, а также раскрытие органами ОГПУ в 1924 г. т. н. «ордена русских фашистов» (его лидер – поэт А. А. Ганин и шесть членов организации – литераторов крестьянского происхождения были расстреляны в марте 1925 г. [346] ). Свое отношение к русскому крестьянству Н. И. Бухарин отчетливо выразил еще в мае 1924 г., в выступлении на совещании в ЦК РКП(б), посвященном вопросам партийной политики в области литературы: «Мы должны вести такую политику, чтобы, постепенно, с такой постепенностью, с какой мы ведем крестьянство, учитывая весь его вес и его особенности, вести его по линии раскрестьянивания, точно так же и в области художественной литературы, как и во всех других идеологических областях» [347] .
346
См.: Ганин А. Мир и свободный труд – народам: Тезисы // Наш современник. 1992. № 1. С. 168–171; Куняев С. Растерзанные тени // Там же. С. 166–168.
347
К вопросу о политике РКП(б) в художественной литературе. М., 1924. С. 36.
В случае с С. А. Есениным и П. Д. Дружининым Бухарин стремился представить их творчество как наиболее показательный пример «упадничества», «шовинизма» и пережитков «патриархальной» психологии, якобы свойственных большинству крестьянских писателей-«попутчиков». В качестве «отправной точки» для последующей идеологической атаки Бухарин выбрал политически нейтральное стихотворение Дружинина «Российское», опубликованное в журнале «Красная новь». В своем сочинении поэт воспевал родную землю, народные обычаи, сохранившиеся, по его мнению, и в новых советских условиях: «О, Русь чудесная! Жива ты, / Как живы русские блины. / Твои соломенные хаты / Овсяной тайною полны!.. / Своя земля, как кладень древний, / Над ней ночует свет и мрак. / И в каждой хате есть царевна, / И в каждой улице дурак… / На них цветные сарафаны / И залихватские штаны… / На кой же черт иные страны, / Кромя советской стороны!» Отметив с иронией, что «никому, конечно, невозбранно и в стихах возвеличивать в патриотическом азарте «русские блины», согласившись с автором «насчет изобилия дураков» в русской деревне, «но отнюдь не насчет царевен, которые в свое время были немного перестреляны», Бухарин подверг резкой критике последние строки стихотворения: «Это уж не только “национальная ограниченность”. Это просто-напросто шовинистическое свинство [348] . В «старое, доброе время» выдающуюся роль в деле кристаллизации российской националистической идеологии играл, как известно, квас. Отсюда – «квасной патриотизм», выражение, которое считалось бранным в устах всякого мало-мальски прогрессивного человека». Предпочтение, которое Дружинин отдавал России «блинов, штанов, царевен и дураков», отвергая тем самым прогрессивную идею мировой революции, Бухарин заклеймил как «идеологию юродствующих»: «Это юродство входит как составная часть в совокупную идеологию новейшего национализма “'a la moujik russe”: “мы-ста по мужицки, по-дурацки” и т. д., и т. п. Эта “древняя” юродствующая идеология для конспирации напяливает на себя “советский кафтан”» [349] . Свое окончательное выражение «патриархально-националистическая» идеология писателей-«попутчиков», по мнению главного редактора «Правды», находит в творчестве С. А. Есенина: «Есенинщина – это самое вредное, заслуживающее настоящего бичевания, явление нашего литературного дня… Это отвратительная напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами и оттого еще более гнусная. Причудливая смесь из “кобелей”, икон, “сисястых баб”, “ жарких свечей”, березок, луны, сук, господа бога, некрофилии…, религии и хулиганства, “любви” к животным и варварского отношения к человеку… все это под колпаком юродствующего quasi-народного национализма – вот что такое есенинщина». Цинично намекая на трагическую смерть поэта, Бухарин замечает, что герой Есенина «даже может повеситься на чердаке от внутренней душевной пустоты. “Милая”, “ знакомая”, “истинно русская” картина!». С неудовольствием отмечая популярность творчества Есенина среди молодежи, и даже в комсомольской среде, партийный публицист выносит свой «приговор» поэту и направлению, которое он представлял: «Идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого “национального характера”… По есенинщине нужно дать хорошенький залп» [350] . Таким образом, творчество С. А. Есенина и близких ему по духу крестьянских литераторов являлось, по мнению Н. И. Бухарина, ярким выражением идей «квазинародного национализма», с которыми следовало вести самую беспощадную борьбу.
348
Здесь и далее – курсив автора статьи.
349
Бухарин Н. И. Революция и культура: Статьи и выступления. 1923–1936 гг. М., 1993. С. 104–105.
350
Там же. С. 106–107.
Справедливости ради следует отметить, что несмотря на бухаринские призывы покончить с «есенинщиной», посмертные собрания сочинений поэта дважды издавались во второй половине 1920-х годов. В дальнейшем, уже в период абсолютного господства сталинской идеологической политики в пропаганде и культурной сфере, произведения С. А. Есенина неоднократно переиздавались (в 1940, 1946, 1952 и 1953 гг.), но малыми тиражами. Примечательным является и тот факт, что на смерть Есенина откликнулся сочувственным некрологом Л. Д. Троцкий, к которому у поэта вначале было сугубо негативное отношение [351] , сменившееся впоследствии на благожелательное, едва ли не восторженное. Более того, Есенин воспринимал Троцкого как русского националиста. Характерное свидетельство содержится в дневнике друга Есенина, поэта и литературного критика И. А. Оксенова. Описывая встречу Есенина с Троцким в Кремле (в августе 1923 г.), он отмечает: «Троцкого… Сергей любит, потому что Троцкий “националист”, и когда Троцкий сказал Есенину: “Жалкий вы человек, националист”, Есенин якобы ответил ему: “И вы такой же!”» [352] . В письме к Айседоре Дункан от 20 августа 1923 г. Есенин писал: «Был у Троцкого. Он отнесся ко мне изумительно. Благодаря его помощи мне дают сейчас большие средства на издательство» [353] . У Троцкого, в свою очередь, был определенный политический интерес к имени одного из наиболее ярких крестьянских поэтов-«попутчиков». Этим, очевидно, и объясняются сочувственные слова из заметки Троцкого на страницах бухаринской «Правды» в январе 1926 г., посвященной памяти Есенина: «В нашем сознании скорбь острая и совсем еще свежая умеряется мыслью, что этот прекрасный и неподдельный поэт по-своему отразил эпоху и обогатил ее песнями, по-новому сказав о любви, о синем небе, упавшем в реку, о месяце, который ягненком пасется в небесах, и цветке неповторимом – о себе самом. Пусть же в чествовании памяти поэта не будет ничего упадочного и расслабляющего… Умер поэт. Да здравствует поэзия! Сорвалось в обрыв незащищенное человеческое дитя! Да здравствует творческая жизнь, в которую до последней минуты вплетал драгоценные нити поэзии Сергей Есенин…» [354] . Такое отношение влиятельного партийного функционера к знаменитому русскому поэту было, прежде всего, продиктовано политическим расчетом. Не имевший надежной опоры в широких партийных кругах (преимущественно русских по своему национальному составу) убежденный интернационалист Л. Д. Троцкий стремился заручиться поддержкой со стороны патриотически ориентированной и просоветски настроенной мелкой буржуазии и представителей интеллигенции (писателей-«попутчиков», сменовеховцев и др.). По справедливому замечанию М. С. Агурского, Троцкий и некоторые другие большевистские лидеры, «которые пришли в партию лишь накануне революции и, не будучи укоренены в партии, вынуждены были искать опоры вне ее. Это заставило их поглядывать и на русский национализм» [355] . Исходя из этого, нетрудно понять, почему имена и творчество Есенина и других русских писателей и общественных деятелей стали «разменной картой» в политической игре партийных лидеров.
351
См.: Гусляров Е. Н., Карпухин О. И. Есенин в жизни: Систематизированный свод воспоминаний современников. М., 2000. Т.1. С. 328.
352
Там же. Т.2. С. 13.
353
Там же. С. 12.
354
Правда, 1926, 19 января.
355
Агурский М. С. Идеология национал-большевизма. С. 201.
Начало антиесенинской кампании тот же Агурский связывает с выводом «покровителя» поэта – Л. Д. Троцкого из Политбюро в октябре 1926 г. (не случайно, что бухаринская статья появилась спустя три месяца после его изгнания с партийного «Олимпа»). Однако идеологическая атака на «есенинщину» была не только очередной «дискредитацией» Троцкого, но и заключала в себе более глубокий политический смысл. Представляет интерес объяснение Агурским отношения Сталина к антиесенинской кампании. Как и в случае со сменовеховством (которое поддержал Троцкий) Сталин полагал, что наследие Есенина едва ли могло быть идеологически пригодным для пропаганды нового политического курса: «Сталин не был заинтересован в его защите. Во-первых, его не привлекало то, что Есенина защищал Троцкий, главное, его не привлекали никакие формы левого национал-большевизма. В этом он был весьма последователен. Он готов был поддержать Толстого, Булгакова, но отнюдь не Есенина… Левое народничество, скифство уходили в прошлое» [356] . Более поздняя поддержка Сталиным А. Н. Толстого, М. А. Булгакова, М. А. Шолохова (конец 1920-х – начало 1930-х гг.) свидетельствовала уже о начале выстраивания совершенно иной «государственнической» и идеологической официальной линии, в которую вписывались и должны были служить пропагандистской «поддержкой» конкретные произведения этих писателей («Дни Турбинных», «Тихий Дон», «Петр Первый», «Хождение по мукам» и др.). Творчество же литераторов «патриархально-народнического» направления продолжало подвергаться абструкции и в последующие годы.
356
Там же. С. 227–228. Под «скифством» Агурский имеет в виду литературное направление 1917–1918 гг. национал-большевистской и левонароднической идейной ориентации, сформировавшееся после выхода сборника «Скифы». Вокруг него группировались поэты и писатели А. А. Блок, С. А. Есенин, Н. А. Клюев, Е. И. Замятин и др.
Разгромная критика крестьянских писателей-«попутчиков» продолжалась и в начале 1930-х гг., когда, несмотря на уже обозначившуюся тенденцию к «патриотическому повороту» в официальной пропаганде и пересмотру сугубо негативного отношения к прошлому России, инерция национального нигилизма еще давала о себе знать. Так, в сборнике статей литературоведа Осипа Бескина с характерным названием «Кулацкая художественная литература и оппортунистическая критика», изданном в 1930 г., его автор выявляет рудименты националистического «росеянства» и «славянофильства» в творчестве друзей и последователей Есенина – поэтов Н. А. Клюева, П. В. Орешина и С. А. Клычкова. Фактически воспроизводя известные пассажи из бухаринской статьи, Бескин с негодованием отмечает: «Она еще доживает свой век – старая, кондовая Русь с ларцами, сундуками, иконами, лампадным маслом, с ватрушками, шаньгами по “престольным” праздникам, с обязательными тараканами, с запечным медлительным, распаренным развратом, с изуверской верой, прежде всего апеллирующей к богу на предмет изничтожения большевиков, с махровым антисемитизмом, с акафистом, поминками и всем прочим антуражем. Еще живет “росеянство”, своеобразно дожившее до нашего времени славянофильство, даже этакое боевое противозападничество с верой по-прежнему, по-старинке, в “особый” путь развития, в народ-“богоносец”, с погружением в “философические” глубины мистического “народного духа” и красоты “национального” фольклора. В современной поэзии наиболее сильными представителями такого “росеянства” являются: Клычков, Клюев и Орешин (Есенин – в прошлом)». Особое возмущение у литературоведа вызвало то, что Клычков назвал интернациональный СССР «Советской Русью» и даже призывал к сохранению русской национальной культуры после победы мировой революции. Вот как об этом писал сам поэт: «Завтра произойдет мировая революция, капиталистический мир и национальные перегородки рухнут, но… русское искусство останется, ибо не может исчезнуть то, чем мы по справедливости перед миром гордились и будем, любя революции… гордиться!». Бескин осудил такую «великодержавную» позицию: «Конечно, великодержавнику Клычкову никогда не понять, не дойти до того, что Октябрьская революция – не русская революция. Ему ведь полагается забыть о ста с лишним народах, населяющих бывшую Российскую империю» [357] . Не случайно, что сборник статей О. Бескина вышел в «год великого перелома», связанного с форсированной политикой всеобщей коллективизации и ликвидации кулачества как класса. Сборник был переиздан в 1931 году. В марте того же года поэт А. И. Безыменский в своем выступлении на VI съезде Советов СССР также подверг резкой критике последователей Есенина – крестьянских писателей, как проводников кулацкой и националистической идеологии: «В настоящее время традицию воспевания всего того отвратительного, что создавало нищету и забитость крестьянства, продолжают кулацкие поэты типа Клюева и Клычкова». Безыменский призвал объявить «жесточайшую войну кулацким идеологам “Рассеюшки-Руси”». Для ее успешного завершения, по мнению поэта, необходимо было уничтожение «образа того врага, который заключает в себе понятие “Рассеюшка-Русь”» [358] . Судьба поэтов – последователей Есенина сложилась трагически. В 1937 г. по обвинению в «контрреволюционной деятельности» будут расстреляны Н. А. Клюев, С. А. Клычков, П. Н. Васильев, в 1938 г. – П. В. Орешин. В том же году погибнет в заключении поэт Б. П. Корнилов. Творчество С. А. Есенина и ряда других писателей «есенинского направления» как значимый факт русской литературы «вернется» к советскому читателю лишь в 1960-е годы [359] .
357
Цит. по: Вдовин А. И., Зорин В. Ю., Никонов А. В. Русский народ в национальной политике: XX век. С. 129–130.
358
Там же. С. 130.
359
См.: Русские писатели, XX век. Библиографический словарь: В 2 ч. М., 1998. Ч.1. С. 264, 628, 633, 665; Там же. Ч.2. С. 145.
Русская Православная церковь (РПЦ) как государственный и духовный институт царской империи изначально являлась для большевиков одним из главных политических противников, идеологической основой самодержавия и «великодержавной националистической политики» эксплуататорских классов. После прихода к власти коммунисты, следуя собственной установке на построение светского атеистического общества, начали планомерное наступление на религиозные институты, прежде всего, на Православную церковь. Декрет от 4 декабря 1917 г. провозгласил изъятие церковных и монастырских земель в пользу государства. В ведение последнего также передавались церковно-приходские школы (составлявшие около 35 % начальных школ), семинарии и духовные академии (Постановление Наркомпроса от 11 декабря 1917 г.). Особое значение имела публикация декрета «О свободе совести» (31 декабря 1917 г.), в котором, помимо провозглашения отделения церкви от государства, содержалось положение о том, что церковные общества лишались права владения собственностью и утрачивали свой юридический статус. В своем окончательном варианте декрет был утвержден 23 января 1918 г., но уже под другим названием: «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Начавшиеся реквизиции церковного имущества, закрытие храмов, оскорбительная для верующих антирелигиозная пропаганда, преследование духовенства и многие другие меры, предпринятые большевиками, вызвали возмущение у прихожан и православного священства. Непримиримую позицию по отношению к новой власти занял патриарх Тихон. В январе 1918 г. он направил советскому правительству послание, в котором предал большевистских руководителей анафеме, а их действия расценил как проявление «самого разнузданного своеволия и сплошного насилия над святой Церковью». В октябре 1918 г., в своем послании Совету народных комиссаров, написанном к первой годовщине Октябрьской революции, патриарх, обращаясь к коммунистическим вождям, обвинял их в отступничестве от декларируемых ими же лозунгов. Он заявлял: «Вы обещали свободу… Особенно больно и жестоко нарушение свободы в делах веры. Не проходит дня, чтобы в органах вашей печати не помещались самые чудовищные клеветы на Церковь Христову и ее служителей, злобные богохульства и кощунства. Вы глумитесь над служителями алтаря, заставляете епископов рыть окопы… и посылаете священников на грязные работы. Вы наложили свою руку на церковное достояние, собранное поколениями верующих людей, и не задумались нарушить их последнюю волю. Вы закрыли ряд монастырей и домовых церквей, без всякого к тому повода и причины. Вы заградили доступ в Московский Кремль – это священное достояние всего верующего народа». Особое неприятие у патриарха вызывала «антипатриотическая» политика большевиков, нашедшая свое выражение в лозунге «революционного пораженчества» (до 1918 г.), в заключении «позорного» Брестского мира, в провозглашении курса на мировую революцию и в «разжигании» гражданской междоусобицы: «Вы отняли у воинов все, за что они прежде доблестно сражались. Вы научили их, недавно еще храбрых и непобедимых, оставив защиту Родины, бежать с полей сражений… Отечество вы подменили бездушным интернационалом, хотя сами отлично знаете, что, когда дело касается защиты отечества, пролетарии всех стран являются верными его сынами, а не предателями.
Отказавшись защищать родину от внешних врагов, вы, однако, беспрерывно набираете войска. Против кого вы их ведете?
Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли их в небывалое по жестокости братоубийство… Не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян доставит торжество призраку мировой революции» [360] .
Столь резкая оценка большевизма, содержащаяся в послании, была обусловлена радикальной антирелигиозной политикой новой власти, впервые за всю тысячелетнюю российскую историю начертавшей на своих знаменах призывы к воинствующему безбожию и отрицанию прошлого. Патриарх Тихон изобличал большевизм как силу антинациональную и чуждую русскому народу, его вере, культуре и традициям.
360
Родина. 1990. № 6. С. 72.
Вместе с тем, необходимо учесть, что в условиях гражданского противостояния значительная часть православного духовенства предпочла позиции нейтралитета и примирения враждующих сторон прямую поддержку белого движения. Историк А. С. Барсенков приводит следующие данные: «Духовенство приняло активное участие в организации сопротивления большевизму. В белогвардейских армиях действовали кадры военного духовенства. В армии Деникина было около 1000 священников, у Врангеля – более 500, у Колчака – несколько тысяч. В Сибири под общим руководством омского епископа Сильвестра (Ольшанский) созданы “полки Иисуса”, “ полки Богородицы”, возглавлявшиеся священниками. Подобные части действовали и на Юге» [361] . Все это не могло не способствовать дальнейшему расколу в российском обществе и эскалации гражданской войны. Борьба в рядах белых армий, получавших финансовую и военную поддержку стран Запада, едва ли могла служить доказательством «патриотизма» священства, избравшего такой путь противостояния большевизму. Участие представителей духовенства в контрреволюционных заговорах и антисоветской агитации заставляло коммунистическое руководство и органы ВЧК усилить репрессивные меры в отношении Церкви. Однако, зачастую преследованиям подвергались ни в чем не повинные лица духовного звания. Массовый характер носили убийства священников, реквизиция церковного имущества была возведена в ранг государственной политики. К 1922 г. было закрыто более двух третей из 1200 православных монастырей. В том же году, под предлогом получения средств для помощи голодающим, еще более широкий размах получила кампания по изъятию церковных ценностей. В мае 1922 г. Патриарх Тихон был заключен под арест. При поддержке советских властей широкое распространение получило движение «обновленцев», представленное священниками, выступавшими за радикальную реформу РПЦ, изменение в церковных обрядах и упразднение патриаршества. К 1923 г. «обновленцы» захватили многие православные приходы, 37 из 73 епархиальных архиереев подчинились обновленческому Высшему церковному управлению [362] .
361
Барсенков А. С., Вдовин А. И. История России. 1917–2007. С. 116. См. также: Гражданская война и военная интервенция в СССР. С. 655.
362
Там же. С. 181.