Русский политический фольклор. Исследования и публикации

Панченко Александр Михайлович

«Конек-горбунок»

Мужички такой печалиОтродяся не видалиЧто Иванушка не веселЧто головушку повесил <…>Я помочь тебе готов.Аль, мой милый, нездоров?

«Сон Горбачева»

На Руси такой печалиОтродяся не видалиЛеня, что же ты не весел?Что ты челюсти отвесил?Выходи на правый суд,Или ноги не несут?

«Конек-горбунок», безусловно, дает больше материала для политической сатиры, именно поэтому автор или авторы «Сна Горбачева» ориентировались на Ершова, а не на Пушкина. Некоторые рифмы находят аналогии в детском и школьном фольклоре. Например, рифмы царица – пшеница – заграница встречаются в разных вариациях в считалках и стихотворных текстах, связанных с некоторыми играми (так называемые хлопушки и др.):

Царь уехал за границу,А царица в Ленинград.Царь посеял там пшеницу,А царица – виноград [169] .

Таким образом, форма «Сна Горбачева» указывает на его если не фольклоризованный, то,

так сказать, «псевдонародный» характер: политическая сатира не маскируется, но смягчается очевидными ассоциациями с литературной сказкой. Думается, что и содержательные особенности этого стихотворения указывают на его «народную» атрибуцию либо адресацию. Понятно, что тема «вещего», провиденциального сна вообще хорошо представлена в русской литературе XIX века: среднему советскому человеку она была известна прежде всего по изучаемым в школьном курсе литературы сну Татьяны Лариной и снам Веры Павловны из романа Чернышевского «Что делать?». В нашем случае, однако, речь идет о сне с посещением загробного мира и видением посмертного суда, что скорее связывает его со снами, так сказать, «народно-религиозными», с фольклорным жанром «обмираний», где человек, находящийся в летаргическом состоянии, посещает «тот свет» и видит, какие именно наказания ожидают грешников после смерти [170] . Трудно, впрочем, решить, имел ли автор «Сна Горбачева» в виду эту ассоциацию. Мотив сна государственного лидера, вообще говоря, встречается в анекдотах эпохи холодной войны, однако здесь он связан с категорией «политического абсурда» и может восходить к фразеологическим клише, в которых фигурирует словосочетание «страшный сон» («и в страшном сне не привидится» и т. п.). Так, в начале 1980-х годов был популярен следующий анекдот о сне Рейгана:

169

Фольклорный архив Нижегородского государственного университета имени Н. И. Лобачевского. Колл. 48. Ед. хр. 55. № 50 [цит. по:.

170

Об этом жанре см.: Лурье, Тарабукина 1994; Пигин, Разумова 1995; Толстая 1999; Шевченко 1999; Чередникова 2002; Пигин 2006.

Рейган… просыпается посреди ночи в холодном поту. Его жена спрашивает:

– Рони, что случилось?

– Дорогая, кошмар мне приснился. Будто идет двадцать-очередной съезд КПСС, на трибуне Брежнев говорит: «Дорогие товарищи, мы заслушали доклады о положении дел на Брянщине и Орловщине. Теперь хотелось бы услышать, как дела на Вашингтонщине. Слово предоставляется первому секретарю Вашингтонского обкома КПСС товарищу Рейгану». А я сижу и чувствую – не готов. НЕ ГОТОВ! [171]

171

Цит. по анонимной публикации на интернет-сайте «Люди» в разделе «Анекдоты о знаменитостях» .

Существовал анекдот и про самый страшный сон Брежнева: «по Красной площади едут американские танки, в них сидят китайцы и жуют мацу» (Netinalju Stalinist: 82–85).

Как бы то ни было, можно предполагать, что формальная и содержательная специфика «Сна Горбачева» может быть обусловлена двумя факторами: либо стремлением выдать стихотворение за аутентичный фольклорный текст и, соответственно, представить его в качестве «гласа народа» (надо сказать, что писатель Воронин (или герой его повести) действительно попадается на эту уловку), либо тем, что он был специально предназначен «для народа», а фольклоризованная форма «сказочного» сна представлялась его автору или авторам наиболее удобной, чтобы донести до широкой аудитории соответствующее политическое содержание (что, в общем-то, тоже в какой-то степени удалось, если судить по степени распространения этого текста). Показательно, помимо всего прочего, что в качестве загробного судьи в стихотворении фигурирует именно Ленин: напомню, что партийная идеология эпохи перестройки была ознаменована очередным обращением к «ленинскому наследию» для обоснования демократического переустройства общественных институтов и борьбы с тоталитарными тенденциями вообще и сталинизмом в частности. Особое значение в этом контексте придавалось так называемому политическому завещанию Ленина (это выражение, насколько мы знаем, впервые появляется в докладе Бухарина, посвященном пятилетию со дня смерти Ленина) – последним и, как представляется, не слишком осмысленным статьям, написанным умирающим советским лидером («Странички из дневника», «О нашей революции», «Как нам реорганизовать Рабкрин», «Лучше меньше, да лучше», «О кооперации»). Бухарин, впрочем, считал эти работы «замечательными и глубочайшими по своему содержанию» и утверждал, что они представляют собой «не отдельные разрозненные кусочки, а органические части одного большого целого, одного большого плана ленинской стратегии и тактики, плана, развитого на основе совершенно определенной перспективы, которую провидел гениальный и острый взгляд полководца мировых революционных сил» (Бухарин 1988: 93). К перестроечным публикациям «политического завещания» добавлялось так называемое письмо к съезду – продиктованные Лениным в декабре 1922 года и адресованные XIII съезду партии заметки о «переменах в… политическом строе», где предлагалось увеличить «число членов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни», а также говорилось, что «тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть», что трудно сказать, «сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью», что «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между… коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека» (Ленин 1988: 440–443). Именно «письмо к съезду», по всей видимости, подразумевал автор «Сна Горбачева», вложив в уста Ленина реплику «А ведь я предупреждал!» Думается, что широкая популяризация «политического завещания Ленина» в перестроечные годы могла способствовать специфической роли последнего в «Сне Горбачева». Что касается сопоставительной репрезентации внутренней и внешней политики сменявших друг друга лидеров государства, чему, собственно говоря, и посвящен значительная часть рассматриваемого текста, то она также, разумеется, достаточно традиционна и для литературы, и для устной повествовательной культуры; здесь можно, например, вспомнить известное стихотворение А. К. Толстого «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева» (1868) с рефреном «порядка только нет», песню А. Д. Флейтмана «Год тысяча девятьсот юбилейный» (середина 1960-х годов) с рефреном «тогда всю правду мы узнали про него» или довольно широко распространенный анекдотический сюжет о том, что делают те или иные руководители страны, когда их поезд сходит с рельсов (Netinalju Stalinist 2004: 62–71). Близкую аналогию сюжету «Сна Горбачева» находим в одном из анекдотов о Хрущеве («Трепло кукурузное»; см., например, вариант, опубликованный в работе М. Л. Лурье и М. В. Ахметовой в настоящем сборнике).

Итак, «Сон Горбачева» представляет собой политическую сатиру «для народа» или «от имени народа», сочиненную, кстати, не слишком молодым человеком, поскольку в ней фигурирует супруга Хрущева Нина Петровна Кухарчук (1900–1984), которая первой из жен советских лидеров начала сопровождать супруга в заграничных поездках. Трудно сказать, до какой степени появление и распространение этого текста было обусловлено чьими-то конкретными политическими интересами или задачами. Настораживает, однако, что в «Сне» отсутствует какая бы то ни было критика Горбачева. Стоит напомнить, что уже в самом начале его правления был дан старт антиалкогольной кампании (соответствующие постановления ЦК КПСС, Совета Министров и Верховного Совета СССР появились в мае 1985 года, спустя два месяца после избрания Горбачева генеральным секретарем), вызвавшей крайне негативную массовую реакцию уже в 1986–1987 годах (она касалась прежде всего подорожания алкоголя, ограничения времени его продажи – с 14 до 19 часов – и резкого сокращения числа винных магазинов, что привело к огромным очередям). В предисловии к вышеупомянутой публикации в антологии «Самиздат века» В. С. Бахтин предположил, что и «Сон Горбачева», и рукописные сатирические стихотворения о Хрущеве середины 1960-х годов (см. ниже) могли быть созданы «в недрах органов госбезопасности

во вполне определенных целях», т. е. для пропагандистской поддержки нового режима (Бахтин 1997: 793). Не отвергая эту гипотезу в принципе, мы, однако, считаем ее не очень вероятной: вряд ли стоит думать, что советская политическая полиция прибегала к столь замысловатым методам скрытой пропаганды. Скорее всего, «Сон Горбачева» все же был результатом «частной инициативы», исходившей от кого-то из сторонников нового советского лидера.

Как бы то ни было, автор «Сна Горбачева», по всей видимости, ориентировался не только на «Конька-горбунка» и сказки Пушкина, но и на группу сатирических стихотворений (чаще всего четверостиший), которые также появились в первые годы перестройки и рисовали внутреннюю и внешнюю политику горбачевского СССР с изрядной долей критики и иронии. Все они написаны тем же четырехстопным хореем (нередко с парной рифмовкой) и, как нам кажется, в той или иной степени могут восходить к традиции советской «агитационной» политической частушки, зачастую не предназначавшейся для песенного исполнения и, соответственно, сохранявшей «литературные» ритмические особенности. «Ядром» этого цикла, к которому могут в достаточно произвольных комбинациях добавляться другие тексты, можно считать нецензурное трехстрофное стихотворение, возникшее, по всей вероятности, во времена встречи советского и американского лидеров в Рейкъявике (октябрь 1986 года), когда внешнеполитический курс СССР претерпел резкие изменения:

Рейган пишет Горбачёву:«Ты ебал-ли Пугачёву?Присылай её ко мне,И тогда пиздец войне».Горбачёв спешит с ответом:«Если дело только в этом,Присылаю сразу пару –Пугачёву и Ротару,А управишься коль к маю,Высылаю тебе Раю.Мне для блага всех людейи не жалко т<р>ех блядей» [172] .

Этот текст, как нам кажется, указывает на некоторые гендерные стереотипы коллективного политического воображения поздней советской эпохи. Можно, конечно, предположить, что известная эстрадная певица А. Б. Пугачева, ставшая в 1985 году народной артисткой РСФСР попала в это и некоторые другие сатирические стихотворения эпохи перестройки (см. ниже) исключительно благодаря богатой падежной рифме к фамилии советского лидера. Не исключено, вместе с тем, что ее появление в подобном «фольклорно-политическом» контексте может быть обусловлено и другими факторами. Один из типов «круговых писем» 1980-х – начала 1990-х известный как «письмо счастья» и включающий перечисление «счастливых» и «несчастливых» героев, переписавших либо не переписавших письмо, упоминает в качестве таковых Хрущева и Пугачеву: генерального секретаря, «выбросившего» письмо, свергают «друзья» по партии, тогда как певица, «отправив 30 писем счастья», через четыре дня получает «на свой счет 2 миллиона долларов». Как утверждают разные варианты писем, дело происходит либо конце 1970-х, либо в начале 1980-х (Панченко 2003: 637–641). В одном из советских анекдотов того же времени Пугачева фигурирует вместе с преемником Хрущева:

172

См. Приложение 2, подборка 2.1. Цитируемый вариант размещен пользователем «Живого журнала» ardrig 12 декабря 2006 года и сопровождается следующим комментарием: «Эхо перестройки. Разбирая завалы в бабушкиной квартире, извлёк из таинственных глубин утробы письменного стола оригинальный манускрипт, написанный на фирменной обёрточной бумаге ГУМа… <…> Рука моего деда вывела на этом историческом документе несколько частушек (местами матерных), по которым можно чётко определить тогдашнее отношение народа к власти и событиям в стране» . Сохраняем орфографию и пунктуацию подлинника с единственной поправкой: «трех» (как во всех остальных вариантах) вместо «тех». Единственный известный нам вариант, опубликованный в научной литературе, – это копия студенческого граффити из Пермского университета, сделанная в 1994 году К. Э. Шумовым (Шумов 1996: 462). Варианты, опубликованные в Интернете, см. в приложении к этой статье.

Когда-то был анекдот о Пугачевой, который все знают. Армянское радио спрашивают: «Кто такой Брежнев?» – «Мелкий политический деятель эпохи Аллы Пугачевой», – отвечает радио [173] .

Представляется, таким образом, что в массовом сознании позднего советского времени Пугачева претендовала на роль «первой леди» СССР, равной по своему статусу «главному мужчине» государства. Дело здесь, как нам кажется, не только в несомненной и крайне широкой популярности певицы и ее реальном либо воображаемом финансовом достатке, но и в топике женской «истории успеха», на которую очевидным образом ориентировалась Пугачева в конструировании своей биографии. В этом отношении массовое политическое воображение, по всей видимости, противопоставляло певицу (как, вероятно, и конкурировавшую с ней на эстраде Софию Ротару) жене последнего генерального секретаря Р. М. Горбачевой (1932–1999), чья публичная политическая деятельность воспринималась большинством граждан СССР преимущественно негативно. Напомним, что Горбачева не только встречалась с женами зарубежных политических деятелей, приезжавших в страну (до нее это обычно делала первая женщина-космонавт Валентина Терешкова), а также участвовала в приемах иностранных делегаций, но и была членом президиума Советского фонда культуры и других благотворительных организаций, часто выступала по телевидению и в прессе. Судя по всему, упоминание в «Сне Горбачева» о жене Хрущева, якобы «дарившей» иностранцам хлеб, равно как и завершающий стихотворение совет не возить «царицу» «по заграницам» связаны именно с массовой обсессией на общественно-политическую деятельность Р. М. Горбачевой. В одном из рассматриваемых четверостиший, например, читаем:

173

.

Райка мчится по странеТочно ведьма на метле.С ней ее царевич –Михаил Сергеич [174] .

Добавим, что, судя по всему, инициативу по проведению антиалкогольной кампании, принадлежавшую в действительности членам Политбюро М. С. Соломенцеву и Е. К. Лигачеву, также могли приписывать и жене Горбачева. По крайней мере претензии, связанные с отсутствием в магазинах спиртных напитков, адресуются в рассматриваемых текстах не только генеральному секретарю, но и его супруге:

174

Приложение 2, подборка 2.1. Варианты см. в подборках 2.2 и 2.4.

Мы напишем ГорбачевуИ Раиске лично:От томатной пастыХер стоит отлично [175] .

При этом в текстах, посвященных «борьбе с алкоголизмом», также фигурирует Пугачева (что, впрочем, опять-таки может объясняться особенностями рифмы):

В шесть часов поет петух,В десять – Пугачева.Магазин закрыт до двух,А ключ – у Горбачева [176] .

175

Приложение 2, подборка 2.1. Варианты см. в подборках 2.2 и 2.4. Под «томатной пастой» (в других вариантах вместо нее фигурирует «народная самогонка») подразумевается самогон, приготовленный на основе томатной пасты.

176

Приложение 2, подборка 2.1. Варианты см. в подборках 2.2, 2.3 и 2.4, а также в публикации Шумова (Шумов 1996: 462).