Русский рай
Шрифт:
– «Отче Наш», что ли? – спросил попа.
– Перевел для них! – ответил тот, смеясь. – Не «хлеб наш насущный даждь нам днесь», чего они не понимают, а рыбу каждый день!
– Они хлеба едят вчетверо меньше нас, да и то, в охотку. Рыбу любят, морского бобра больше, и все мажут китовым жиром! – разговорился Сысой. – Вместо хлеба у них и алеутов, наверное, жир. Мы все с хлебом, они все с жиром…
Гребцы закивали, заговорили по-русски:
– Рыба каждый день – тоже хорошо, лучше барана и быка!
Как и прошлый раз, гребцы остались возле байдары в Большом Бодего,
Миссия Сан-Рафаэль обветшала пуще прежнего. На этот раз ворота открыл сам падре и едва не прослезился, радуясь встрече с православным священником. Когда отец Иван достал из мешка подарки: литые и бумажные лики, и вовсе был тронут, когда подарил монаху вал для шарманки, на котором была записана органная музыка, падре вскочил с места, созвал всех остававшихся в миссии индейцев, со слезами умиления стал крутить для них шарманку. Старые и молодые с восхищением слушали музыку. Монах и священник проговорили до утра. Сысой переночевал в сенях.
Утром, после кукурузных лепешек с молоком, двое вернулись к байдаре, знакомым волоком переправились в северный рукав залива Сан-Франциско, выгребли к миссии Сан-Габриэль. По виду здесь ничего не переменилось, только в одной из русских изб жили индейцы, а лицо заматеревшего рослого Солано было покрыто крапом оспинок. Он переболел поветрием в легкой форме. Падре Хосе встретил их радостно и гостеприимно. За обедом жаловался на американцев, которые делают вид, будто приняли католичество и селятся вблизи, заводят фермы, переманивают индейцев. Ушел к ним с семьей один из русских выкрестов, хороший работник.
На этот раз Сысой безбоязненно переправился через залив в миссию Сан-Франциско в десяти верстах от крепости Сан-Франциско. О ситхинском священнике здесь были наслышаны. Когда он извлек из мешков, орган, сделанный им самим, смонтировал и завел вал с духовными песнями, монахи пришли в такой восторг, что жали ему руку, не торгуясь, внесли плату и поставили орган в своей церкви. Ради встречи они накрыли стол с угощениями, оживленно беседовали с русским священником. Сысой тихонько вышел из ворот миссии и расположился среди своих гребцов, пивших чай в безмерном количестве. В их окружении ему было приятней и веселей, чем среди монахов и прислуживавших им пеонов.
Обернуться за неделю, как обещал дочери, он не успел, выслушал её укоры, вытер её слезы. Емеля конопатил просторный дом, заложенный правителем конторы, может быть, для своей семьи. Здесь была построена просторная ранчерия, где можно разместить до двух с половиной сотен временных рабочих, было все, что нужно пашенному человеку для спокойной и сытой жизни. Молодые занимали только горницу. Сысой высмотрел хозяйский угол за печкой, положил соломенный матрас и долго не мог уснуть на новом месте, все думал: дочь устроена, сам еще не такой старый, а будущая жизнь отчего-то кажется долгой и бестолковой. «Может, поискать индианку? – подумал. – Марфушка теперь не должна ревновать?! Или дослужить контракт и вернуться к родове? Как-то там прижился Петруха со своей индианкой и креольчатами?»
Марфа будто подслушала его ночные размышления, утром забралась к отцу под одеяло, как это бывало прежде, прижалась к нему:
– А ты правда, не уедешь?
– Не уеду, пока сама не отпустишь. Вот те крест, – Сысой перекрестил лоб, лежа на соломенном матрасе. – Тебе-то хорошо ли с Емелей?
– Хорошо! – тихонько рассмеялась дочь. – Он ласковый.
– Ну, и слава Богу, иди к нему, а я заварю чай.
– Сама заварю! – выскользнула из-под одеяла дочь, подхватила котел и вышла в сени.
Глава 8
В середине октября бриг «Ситха» ушел в Ново-Архангельск с солониной, фруктами и овощами, хлеба в Россе не было из-за нашествия саранчи. Миссии и калифорнийские ранчо тоже пострадали от насекомых, закупить у них пшеницу не удалось. Нашествие саранчи было предвестием новых бед и новой революции. Сержант Кастро, объявив себя генералом, с американскими трапперами, русскими беглецами и сотней солдат, не считавших себя мексиканцами, поднял флаг республики «Звезды и Медведя», выслал чиновников из Монтерея и Сан-Франциско. Калифорния отсоединилась от Мексики. На разных судах и посуху в форт Росс прибывали противники переворота, просили защиты, которую Костромитинов оказать им не мог. Вскоре сепаратистов разбили, кого-то расстреляли, сержант Кастро, по слухам, скрылся, а в Калифорнии установилась прежняя власть с новыми предводителями, доброжелательными к русскому присутствию.
На полях Росса заколосился новый невиданно богатый урожай. Силами россовцев он был сохранен, с помощью индейцев сжат и обмолочен. Сысой с Емелей устроили пеонам традиционный праздник и отпустили, частью пришедших добровольно, частью пригнанных насильно, поскольку россовцы не могли рисковать урожаем, а Ситха привычно голодала. Вскоре верхом на резвой лошадке на ранчо приехал правитель конторы, с усталым видом осмотрел хозяйство, сушившееся зерно, пасшийся скот, посидел рядом с Сысоем, разглядывая селение-ранчо, и заговорил, издалека намекая на новое дело:
– Половину партовщиков приказано вернуть на Кадьяк. Там свирепствует оспа, а местное население считает прививки очередной русской хитростью, отказывается от вакцинации. У нас из полусотни привитых кадьяков не пострадал никто. Пусть возвращаются и убеждают своих сородичей… – Помолчав, продолжил: – Мне надо отправить с урожаем надежного и грамотного служащего. Собрали девять с половиной тысяч пудов. – Вздохнул: – А ведь когда-то Ситхе хватало на год пяти. – И спросил, пристальней взглянув на Сысоя: – Хочешь навестить Ново-Архангельск?
– Что мне там?
– Понимаю! – Кивнул правитель. – Наш новый «главный» прислал указ и просьбу – директорам Компании надоело оправдываться в притеснениях индейцев, и они хотят объявить Росс убыточным. А нынешний главный правитель и Врангель, который уже в Питере, борются, чтобы Россу быть. Им нужен старый промышленный, хорошо знающий Калифорнию, чтобы поставить его перед ревизором. Из таких у нас только ты.
– Без дочки? – спросил Сысой, и оба рассмеялись. – Не тащить же за собой Емелю и все хозяйство?!