Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина
Шрифт:
— Гы-гы… — засмеялся шофер автобуса.
— Я те дам анекдот! — накинулась на них женщина со скорбным лицом, не выпуская сумки и девочку, словно та была прикована к сумке наручниками. — Как теперь домой добираться?
— А мне что? — парень обиделся на то, что не оценили его анекдот. — Сами врезались, сами и думайте.
— У меня продукты на жаре пропадают! — заплакала женщина. — Полполучки на них в Москве потратила!
— Нужно ехать, малой, — поддержал ее старик, обращаясь к шоферу грузовика. — Колеса-то
— Щас! — огрызнулся парень. — Все брошу и в Кресты вас поволоку. У меня, дед, товар. Я перекупщиков жду. Если сегодня яблоки не сдам, завтра половину выбрасывай. А кто мне за эту половину заплатит?
— Ехать нам нужно, малой, — не слушая, убежденно повторял старик.
Водитель ругался и мрачнел. Ему не хотелось, чтобы на аварию прибыла милиция. Вытащив из кузова металлический трос, он стал яростно размахивать им, как ковбой лассо, перед проносившимися машинами. Один из «КамАЗов» затормозил и съехал на обочину. Водители переговорили, и шофер грузовика вернулся к ним с довольным видом.
— Все путем! Скинетесь по десятке, и вас до Крестов с ветерком домчат.
— По десятке — это можно, — вздохнула женщина и полезла с сумками и девочкой в автобус.
— Стойте! — закричал Джон. — Водитель пьян! Буксировка автобуса с пассажирами, а тем более с детьми, запрещена законом…
— Ты откуда такой взялся? — спросил его старик.
— Какое это имеет значение? Допустим, из Америки.
— То-то и видно, что не наш, — не удивился старик. — Кричишь, суетишься, руками махаешь. А чего махаешь, не пойму. Тебе ехать надо? Тогда садись.
…Они неслись с бешеной скоростью. На шофера автобуса было страшно смотреть. Он продолжал что-то сердито выговаривать себе под нос, на руль не обращал внимания, зато время от времени нажимал на педаль тормоза, отчего автобус юзил и выносился на встречную полосу.
Половинкин понял, что второй раз смерти ему не избежать, и смирился. К счастью, словно перетянутая струна, лопнул железный трос. «КамАЗ» далеко умчался вперед, автобус свернул на обочину, попрыгал по колдобинам и остановился в метре от верстового столба. Пассажиры снова нехотя, ругаясь, полезли наружу.
— Добился своего? — спросил Джона старик.
— Я-то здесь при чем?
— При том! Не хотел ехать, так оставался б себе. Теперь-то что делать, говори, раз самый умный?
Джон посмотрел на него как на идиота, покрутил пальцем возле виска и отошел в сторону. Однако и оттуда было видно, что не только старик, но и все пассажиры поглядывают на него неодобрительно. «Сейчас еще бить станут», — грустно, но без страха подумал он.
«КамАЗ» вернулся задним ходом на полной скорости. Водитель повертел в руках обрывки троса и забросил его в кузов.
— Не судьба, — сказал он. — Доберусь до ГАИ, сообщу.
Пассажиры обреченно расселись
— Кушай, Марусенька! — говорила девочке женщина со скорбным лицом, протягивая целый батон вареной колбасы. — Больше скушаешь, меньше свинье достанется.
— Угощайтесь, — обратился к Джону мужчина с бледным лицом, коротко стриженной бородкой и стальными очками с перетянутой изолентой дужкой. Он держал в руке бутерброд с сыром, уже оплавившимся по краям и истекавшим желтыми слезами…
Джон помотал головой. Есть ему не хотелось. Но еще больше не хотелось видеть и слышать этих людей.
— Вы были совершенно правы, — сказал мужчина, присаживаясь рядом. — Позвольте представиться. Николай Васильевич Ознобишин, старожил здешних мест. Учительствую в Крестах. Наша школа одна на три деревни. Учителей катастрофически не хватает. Так что ваш покорный слуга, кроме родной математики, освоил еще историю, литературу, а теперь, смешно сказать, штурмую английский язык! Без него моих выпускников не принимают ни в один вуз. Это правда, что вы из Америки? То есть свободно изъясняетесь по-английски?
— Yes, I do, — буркнул Джон, надеясь, что учитель обидится и отстанет.
— Что значит настоящее английское произношение! — вздохнул тот.
— Почему вы не вмешались? — сердито спросил его Джон. — Допустим, эти люди ненормальные, но вы!
— И снова вы совершенно правы, — отвечал Ознобишин. — А промолчал я потому, что давно не вижу смысла вмешиваться в ход вещей. И все-таки нехорошо. Я должен был встать на вашу сторону.
— Почему они… такие? — спросил Половинкин.
— Такие идиоты, вы хотели сказать? Не стесняйтесь. И не удивляйтесь. Этот народ ежедневно подвергает свою жизнь смертельной опасности. Например, они гонят и пьют самогон из ворованной химической патоки. Хотя неоднократно убеждались, что в результате наступает слепота либо смерть. Это мужики. А бабы надрываются на картофельных полях, перепахивая их без трактора, без лошади, вручную. Впрочем, и бабы пьют самогон.
— Это ужасно, — пробормотал Джон.
— Куда вы едете? — спросил его учитель. — Если в Кресты, я был бы счастлив пригласить вас к себе домой. Мы с женой отвыкли от образованных людей.
— Нет, мне нужно в Красный Конь.
— Красный Конь? — вдруг ужасно разволновался Ознобишин. — Но это же брошенная деревня! Десять лет назад всех жителей, кроме трех старух, перевезли в центральную усадьбу, в Кресты. Зачем вы туда едете? Что-то личное?
Джон кивнул.
— Через час-другой ГАИ пришлет автобус. Мы едем ко мне, вы ночуете, а завтра я провожу вас в Красный Конь. Место это чудесное, я там часто бываю с учениками. Как говорится, «люби и изучай родной край». Но как объяснить детям пустоту и мерзость запустенья?