Русский романтизм
Шрифт:
взяты писателем у Стерна. Хотя у последнего как будто и есть
определенный сюжет „жизнь Тристрама", но автор намеренно
его разрывает различными вставными историями, при чем ка-
ждая из них, в свою очередь, разорвана, например: начавши
рассказ о повивальной бабке в 7 главе I тома2), он бросает его
до 10-ой и снова продолжает только в 13-ой. Основной сюжет
история Шанди не имеет конца, предисловие попадает во
II часть. Стерн обнажает свой прием, как и Вельтман, подчер-
кивая, что его сочинение против всяких общепринятых правил:
„к чорту все правила, я все делаю против правил" 8) (Ш, 149).
Он сравнивает свое сочинение с ломаной линией, где глав-
ный предмет и побочные его части между собою перемешаны
и перепутаны, (I, 173) и где отступления — „душа чтения"; „вы-
бросьте их из этой книги — все равно будет, если вы и всю
книгу с ними бросите". Свою манеру изложения он называет
„Шандеизмом" (III, 238). Она выдержана в тоне б е с е ды
с ч и т а т е л е м , как и у В: „представьте себе", „знайте, у меня
есть"; „я хочу вывести прекрасную читательницу из заблужде-
Папка № 2279.
3) „Жизнь и мнения Тристрама Шанди", соч. Стерна, перев. с англ.
1804 г. СПБ.
3) О композиции „Т. Ш." см. В. Шкловского, „Тристрам Шанди
Стерна и теория романа". Опояз, 1921.
1361
ния", „теперь мрлая моя читательница"... он даже вступает
в спор с нею, (I, 136) и цель его та-же — насмешить, позаба-
вить; он сам говорит, что „иногда надевает на себя дурацкий
колпак с колокольчиками" (I, 20).
Некоторые приемы гротескного сказа у В. восходят также
к Стерну. З в у к о в о е н а г р о м о ж д е н и е имен: „Зенон,
Клеанф, Диоген Вавилонский, Дионисий Гераклеот, Антипа-
тер, Панеций, Катон, Варрон, Сенека, Пантен, Климент, утвер-
ждали..; или ложные ссылки: Сократ говорит, что „смерть
подобна сну без сновидений" (И 118). Нет, я ошибся это взято из
Элезаровой речи (IV, 64), у В. — этот афоризм перефразирован
так: „Сон есть легкий опыт смерти" *). Но особенно близка
„Страннику" V часть „Тристрама Шанди", которая является
также п у т е ш е с т в и е м г е р о я в о б л а с т ь в о о б р а ж е -
ния. Стерн указывает на удобство такого рода странствова-
ния (как позже де-Местр): „Лучше, гуляя по своему полю,
писать путешествие, не обмочив ног, нежели рыскать по морям
и горам, для того чтобы написать тоже самое". (V, 64). Подобно
В., он несколько раз напоминает читателю: „Вы читали теперь
путешествие, которого вовсе не бывало" (179 стр.), или: „Я при-
шел в такое положение, в котором еще не был никакой путе-
шественник. В эту минуту я прогуливаюсь с моим отцом и дядею
Тоби по рынку, возвращаясь к обеду, в сию же минуту въез-
жаю в Лион в почтовой изломанной коляске и, в то же время,
сижу в беседке на берегах Гаронны" (145 стр.). Эту одновре-
менность прошлого и настоящего мы постоянно встречали
у Вельтмана.
Иногда .же создается иллюзия езды: „Шина переломилась,
ось треснула, спица выскочила, хомут оборвался, шлея развя-
залась, винт выскочил" (85 стр.); у В. — „заяц навстречу
не попадется, ось не переломится, колесо не разлетится"
(121 гл.). Конь, скачущий в „Страннике" „через огонь и воды,
через дебри, пропасти и горы", — взят у Стерна: „сколько
дорог проехал я галопом, ни разу не оглянувшись назад...
Смотри! он сломал себе голову, как он скачет MJIMO этой
толпы критиков. Вот я стою с уздой в одной руке и с кол-
паком в другой" (III, 179). Странник, скачущий на своем коне,
также делает в конце остановку: „Мой конь устал, устал и я.
Пррр! молвил странник вдруг и спешил".
Стерн также совершенно не интересуется описанием
встречных городов и местностей: „Нет, я не остановлюсь ни