Русский самородок. Повесть о Сытине
Шрифт:
– Останемся еще, судари мои, на минутку!..
Все остановились, поворотясь лицом к божнице, в ожидании, что еще станет изрекать умудренный старокнижной мудростью Петр Николаевич.
– Судари мои, вот полюбуйтесь на Полуянова Гаврилу, по рылу ему борода или не по рылу? На немца-иноземца смахивает. Сказано тебе, Гаврила, не потерплю такого паскудия. Выращивай и стань человеком, подобием божьим. И вы все, судари мои, внемлите, что писание о сем глаголет: «Брадобритие, ведайте вы, преступно. О том речено в писаниях многих и у Киприяна Карфагенского и Епифания Кипрского, и в греческой кормчей, и в книге Кирилла, что против латинской ереси. Еретики насмехаются
В подтверждение этих слов Шарапов прочел в старой книге подходящие места и еще раз растолковал их.
– А теперь гуляйте с богом, а ты, Ванюшка, собери все маленькие от свечей огарыши в корзину, а покрупней которые – оставь в подсвечниках…
С первых же дней как поступил в мальчики, Ванюшка приглянулся хозяину. Глаз у Шарапова на людей наметанный, его не обманешь. Ванюшка Сытин хорошо читал славянскую грамоту и любил посещать кремлевские храмы. В досужее время хозяин давал ему читать книги и проверял по прочтении:
– Позволь-ка, Ванюша, знать, о чем твой тезка Иоанн Златоуст пишет, как ты уразумел?
Ванюшка рассказывал:
– Златоуст прозван за красноречие в писании – сильный духом; он учит, как человеку должно стоять за правду, быть подвижником во славу дел благородных и праведных. Он и сам был великий подвижник, оттого стал святым и чтимым церковью.
– Правильно, сударь мой, правильно. А теперь на-ко вот почитай сочинение Ефрема Сирина, да поучись у него терпенью, как человеку должно нести крест свой, он обучит тебя трудолюбию, а это главное в жизни человеческой. От всякого труда что-то остается, а от безделия – ничего…
Не всегда и не со всеми так обходителен и благостлив был старик Шарапов, иногда к провинившемуся мог еще крепко и руку приложить.
Один из мальчиков, Афонька Белов, как-то навлек на себя подозрение хозяина. Пришел хозяин и видит: что-то Афонька пузом стал толстенек.
– Вишь ты, как на хозяйских-то харчах упитался! На брюхе-то хоть овес молоти, – и слегка ладонью ударил Афоньку по животу.
Вспыхнул Афонька, лица не отличить от кумачовой рубахи.
– Ах вот оно какое пузо! Ну-ка, выкладывай, что у тебя там? – И, не дожидаясь, когда Афонька расстегнет пряжку, Шарапов рванул на нем узкий ремешок. Древняя, в кожаном переплете, книга упала на пол. Афонька, пристыженный и напуганный, застыл на месте. Хозяин поднял книгу и закричал:
– Зачем взял?
– Читать хотел… – пролепетал Афонька.
– Не ври! Продать хотел украденную книгу! А знаешь ли, какая цена этой книге, воришка бесстыжий?.. Закрой дверь в лавку! На засов, вот так. Я с тобой побеседую…
Два приказчика за прилавком и Ванюшка Сытин притихли. Видят: Афоньке достанется. Сел Шарапов на табуретку, раскрыл обнаруженную у Афоньки книгу, прочитал заглавие:
– «Грамматика сложение письмена, хотящимся учити словенского языка младолетным отрочатам». Сия книга у меня на особом счету, и цена ей, видите мой знак Д5П, что означает, как известно моим приказчикам, ДП – двадцать пять рублей, а цифра «5» посредине – возможная скидка… Недурную
Афонька покорно подал ремень.
– Гляди в книгу, что тут нарисовано?..
На титульном листе «Грамматики» картинка: четыре ученика сидят за столом за книжками, с пятого ученика спущены штаны, по голому заду учитель хлещет нерадивого ученика розгами.
– Уразумел? – спросил Шарапов.
– Уразумел, – ответил плаксиво Афонька.
– Становись на колени, спускай штаны и ты, сейчас получишь по заслугам. – Вдвое сложенный ремень раскачивался в руках хозяина.
Мальчик, столь провинившийся, не перечил и не упрашивал о милосердии. Умел воровать – умей и ответ держать.
– Уж если за нерадивость к изучению грамматики хлещут отрока, то за нарушение заповеди господней и сам бог велел!.. – Зажав между своих ног голову Афоньки, Шарапов вознамерился его отхлестать как следует, по всем правилам житейской строгости, но сжалился и легонько стал охаживать Афоньку ремнем, приговаривая:
– Будь у меня твердый характер, как у протопопа Аввакума или у Никиты-пустосвята, всего бы тебя, Афонька, исполосовал вдоль, поперек, наискось и в крестики. Ладно, хватит с меня и этого для успокоения твоей совести и страха ради. Не воруй! Натягивай штаны и читай «Богородице, дево, радуйся».
Ванюшка Сытин стоял стиснув зубы: богобоязненный хозяин, сам похожий на угодника божьего – глаза к небу, будто все там увидеть хочет, или видит, да от других таит, а ноздри раскрытые, способные вынюхать все земное. Да, этот старик сродни древним староверам, учинявшим драки в соборных прениях.
Долго рыдал Афонька, навалившись брюхом на прилавок. Провожаемый недобрыми взглядами, Шарапов ушел в молельню замаливать свой «тяжкий» грех.
– Речено бысть: против зла сотвори благо, но, господи милостивый, сказано есть: приидите, чада, послушайте мене, страху господню научу вас. Господи, да не яростью твоею обличиши я, грешный, Афоньку отрока, но гневом моим невоздержанным наказаше его. И на тя, господи, уповахом не постыжуся вовек…
Торговля Шарапова книгами и лубочными картинками у Ильинских ворот шла выгодно. Хозяин богател; но куда ему, бездетному старцу, богатство? Он и не спешил широко развернуться. Много времени уделял своей молельне. Любил пребывать в молитве, полагая этим легким способом достичь «жизнь вечную». Приказчики всё же понемножку воровали, запускали руку в кассу, таинственная цифра, обозначавшая скидку от запроса при продаже уникальных книг, оставалась, как правило, в их карманах.
Но так или иначе, дело двигалось. На ярмарках в Нижнем Новгороде с каждым годом отличался и укреплялся в доверии хозяина Ванюшка Сытин. Он был деловит, старателен и безупречен. Хозяин назначил ему «цену» – пять рублей в месяц, и должность не мальчика, а помощника заведующего ярмарочной лавкой, которому доверено товару на несколько тысяч рублей.
В бойкие ярмарочные дни в Нижнем Новгороде надумал Сытин, впервые в торговом деле, доверять продажу картин и лубочных книжек посторонним людям на комиссионных началах, однако на небольшую сумму.
Из всех московских книжных торговцев и в Москве, и на ярмарках выделялся издатель-лубочник Морозов. Не в пример Шарапову и другим, Морозов обогащался очень быстро. К его бойкой торговле стал присматриваться Сытин, особенно с тех пор, как узнал Морозова поближе и услышал, с чего и как он стал богатеть. А начал ни с чего, вот это-то и поразило Ванюшку.