Русский штык на чужой войне
Шрифт:
Материал белоэмигранта Дятлова «о службе русских в югославских пограничных войсках» хранится в ГАРФ. Ф. 5802. Оп.1. Д.1740. Лл.1–5.
«Тихая пристань. Английские чемоданы. Спальный вагон. Мягкая постель. Вагон-ресторан. Тонкие вина. Модный морской курорт. Уютный отель. Солнечный пляж. Южное темно-синее море и небо, всегда ласковое и яркое. Во время сезона – нарядная международная толпа. Румынский оркестр и итальянские костаньеты… Шумная веселая праздная жизнь.
Всюду – русская речь, и речь эта не о куске хлеба, не о стуже нетопленой
Это подданные русского царя привезли свой досуг за границу, на берег теплого моря, под южное небо, и здесь забывается и туманный холод Петербурга, и снег, глубоко занесший Россию.
Это 1912 год… Это наши за границей, «там, где апельсины зреют»…
Холодный товарный вагон и трюм товарного парохода. Горы старых мешков и свертков, и на них вповалку лежат, свернувшись, серые фигуры. Лежат не все: многим нет места протянуть ноги. Тесно, душно, грязно. В открытый люк глядит хмурое ноябрьское небо. День дождлив. Мокнут легкие шинели, и зябнет усталое тело. Русская речь, речь будничная – о хлебе, о сахаре, о дороговизне этого или другого города.
Остановка. Лезут наверх серые фигуры. Выбрасываются мешки с несложным багажом, и бредут они по шумным улицам города в бывшую австрийскую казарму, и смотрит на них с любопытством чужая сытая толпа.
– Русски, русски…
Да, это русские! Это граждане свободной России, не захотевшие стать рабами. Это остатки армии. Они идут на пограничную службу.
Это 1921 г. Это – наши на границе, тоже там, «где апельсины зреют».
К 1 декабря последние части русской конницы разошлись по своим пограничным постам. Ехали поездами, пароходами, лодками и шли пешком.
На безлюдном скалистом берегу Новоградского моря (оказывается, есть и такое), где камень, небо и вода в осенние дни сливаются в одно серое, прилепились три дома. Один – старая разбитая мельница, другой – не то гостиница, не то мелкий приют контрабандистов, а в третьей хижине, в четырех квадратных аршинах, живут 12 русских пограничников.
Справа перед окном – пристань, качающаяся одиноко лодка. Два раза в неделю останавливается пароход, выбросит два-три человека из соседних сел и скроется вдали, как бы спеша уйти из этого царства камня и безлюдия.
«Тихая пристань»…
Торжество Орловского наступления, стремительность Кубанского отхода, Новороссийск, Крым, Таврия, Каховка и разгром Жлобы, великий крымский исход, Галлиполи – и всё яркое, шумное осталось позади, и в итоге – эта тихая пристань!
Нет, это еще не итог! Это лишь новая глава той таинственной повести, коей имя – Русская революция.
Королевство Югославия. Братушки и дружки помогают русским, выброшенным в Европу. Они рыцарски помогают остаткам армии, не ставя нас в положение бедных родственников, уповающих «на размен». Они доверили нам большое дело – охрану своих границ.
Сербы не забыли и не хотят забыть, что Великая Россия «матка» и страж славянства. В частной и официальной беседе это неизменно подчеркивается.
Пережив изгнание на Корфу (катастрофа 1915 г. – Ред.),
Как прежде великая русская армия стояла на страже Сербии, грозя ее врагам, так и теперь сохраняется это преемство, когда ее остатки стоят на страже ее новых рубежей.
Нас, уходящих на границу Далмации, предупреждали, что отношение к русским здесь далеко не такое сердечное, как в старой Сербии. Об этом же здесь предупреждали нас местные русские беженцы.
Не знаю, ошибались ли предостерегавшие – внешний ли порядок и хорошие качества солдат, прошедших очистительный стаж Галлиполи сделали свое дело, но предсказания те не сбылись.
На острове Рай одна из чет была встречена всем населением и флотилиями. Весь город сбежался на пристань. Русских водили по нему. Вышел шумный искренний праздник, и много доброго вина было выпито в знак взаимной дружбы и уважения.
Со всех постов побережья пишут о полном радушии и внимании, и везде и всегда, где только соберутся пять – шесть далматинцев и русских, говорится о величии России, и слышится сердечное сочувствие нашему великому горю.
Мне пришлось с 12 солдатами после трехдневного сидения в трюме сделать сразу утомительный переход в 20 километров по горным тропинкам с вещами за спиной. Уже темнело, когда, усталые и голодные, мы дошли до горного села и просили ночлега.
При содействии местного учителя в пять минут солдаты были разведены по хатам. «Мы знаем русских!» – говорили жители, радушно принимая по два-три солдата.
Когда на утро мы двинулись дальше, я по рассказам и довольным лицам понял, что селяне приняли «братушек» как родных. После казармы и мытарств пути все почувствовали себя как бы дома, в своей деревне, в своей хате.
Правда, здесь редко предложат вам хлеб; им население бедно. Его оно покупает в городе, но зато далматинцы вино заставят вас настойчиво выпить повсюду.
Проходят дни – сегодняшний как вчерашний. Книг нет, газеты еще не дошли, но скуки пока нет.
Зимний день короток, и, когда на дворе воет ветер, монотонный шум моря и в окно бьет осенний дождь, приятно чувствовать и теперь себя в этих тесных местных комнатах и сидеть молча со своими думами у печки.
Весной будет тяжелее, день станет больше, подует теплый ветер, оживет природа, и в сердцах хлеборобов, из которых почти целиком состоит пост, поднимется тоска о земле, по родному полю. Но это еще впереди и можно ли в нынешний век загадывать за три месяца вперед!
Теперь бытие наше не похоже на Галлиполи. Там всю зиму мы жили уверенностью в возобновление борьбы, мыслями возвращаясь в Россию в составе всего корпуса. Шли усиленно занятия, много времени занимало устройство жизни и устранение физических лишений. Был спорт, театр, газеты… Люди не успевали задуматься.
Здесь свободного времени много. Нет голода. Нет развлечений. Люди остаются сами с собой.
Мы проехали почти всю Югославию, наблюдали жизнь этого молодого сильного демократического государства, где все поставлено на действительном уважении к свободе, равенству и порядку.