Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова
Шрифт:
— Пиджак! — крикнул несчастный в захлопывающуюся дверь жилища. Очутившись на лестничной площадке, он встряхнулся, раскрыл чемодан и впихнул в его тесную утробу едва начатую рукопись и карандаши. Дверь на секунду распахнулась и тотчас вновь жестоко захлопнулась, выпустив из тьмы покинутого рая большую клетчатую птицу — пиджак Выкрутасова.
— Хамло поганое! — прокряхтел изгнанный, поднимая птицу-пиджак с пола и всовывая руки в ее крылья.
Уныло спустившись вниз, Выкрутасов вышел из подъезда в этот страшный и зловещий вечер, тихий, будто склеп. Он не знал, куда идти, и ноги сами повлекли его вниз по Петровскому бульвару, в сторону Трубной площади. Небеса
Восемнадцать лет прожил Выкрутасов в этом старом уютном доме на Петровском бульваре, восемнадцать лет! Большую часть этих лет составляла счастливая супружеская жизнь, да при завидном тесте, Алексее Алексеевиче Комове, высокопоставленном чиновнике в комитете партии Лазовского района города Москвы. И вот все рухнуло. В девяносто втором умер тесть. В девяносто четвертом Выкрутасов стал безработным. В девяносто шестом жена Раиса познакомилась с проклятым нахалом из новорусской прослойки и подала на развод, чтобы поменять безработного мужа на беззастенчивого и денежного. По злой иронии судьбы его тоже звали Дмитрием, вот почему Выкрутасов дал ему исторически точное прозвище — Лжедимитрий. Еще он называл его Новодмитрием и Новораисским. Прозвище Горыныч было производным от отчества Лжедимитрия — Гаврилович, но Выкрутасов тайно и эту ласковую кличку переделал в — Гориллыч. Но чаще всего он величал Гориллыча просто сволочью.
Вот и сейчас, дойдя до Трубной, он оглянулся и погрозил туда, где остался потерянный рай:
— Сволочь новораисская!
В следующий миг в небесах стало грохотать. Молния ударила в колонну, на вершине которой Святой Георгий в пешем порядке поражал копьем змия. Откуда-то надвигался неведомый и жуткий стон.
— Эхма, тру-ля-ля! — воскликнул Дмитрий Емельянович и поспешил туда, к колонне, поставленной в память погибших милиционеров, под сень Святого Георгия. Стон близился, и всюду, во всем царило страшное неудобство. Казалось, сейчас начнут лопаться все сущности миропорядка, выпуская на волю свои души. Последнее, о чем успел подумать Выкрутасов, так это о том, что продолжается главное событие жизни — чемпионат мира по футболу, а матч между Голландией и Южной Кореей ему сегодня, вероятнее всего, посмотреть не удастся.
Далее началось невообразимое.
Глава вторая
УРАГАН
Атака должна быть ураганной, иначе это не атака. Пеле
Стон обрушился, и все затрещало, заныло, загрохотало, заревело. Почудилось, что и колонна со Святым Георгием падает, сломанная мощным выдохом ненастья, как спичка. В испуге Дмитрий Емельянович даже перекрестился, хотя и не считал себя религиозным человеком. Его главным богом был футбол, а Россия — бескрайним футбольным полем, над которым этот бог распростер свои крыла, и близятся времена, когда на Россию изольется великая футбольная благодать.
Но в эти мгновенья Выкрутасова охватила постыдная паника, он не на шутку испугался, что может и не дожить до благодатных времен, поскольку на него, грохоча, летел огромный рекламный щит с надписью: «Передохни — КИТ-КАТ отломи». Казалось, он падает на Дмитрия Емельяновича, отломившись прямо с небес. И Выкрутасову как раз не захотелось передохнуть, а захотелось спасти свою жизнь, столь ценную для футбольного будущего России, ибо великий Яшин, явившись Выкрутасову во сне, открыл ему великую тайну.
Он со всех ног пустился бежать, уворачиваясь от губительного рекламного щита. Казалось, спастись не удастся, щит пущен и нацелен именно на него, как на хранителя и обладателя тайны, опасной для множества именитых футбольных держав мира. Но Выкрутасов все же уцелел. Грозная рекламная конструкция со скрежетом ударилась о подножие памятника погибшим милиционерам, не задев и не поцарапав хранителя тайны. Он очутился на Цветном бульваре, бьющемся и рвущемся во все стороны мощными кронами деревьев.
— Мамочки, как страшно! — раздался рядом с Выкрутасовым перепуганный женский голос. Оглянувшись, Дмитрий Емельянович увидел весьма миловидную женщину одних с ним лет и вознамерился было как-нибудь приободрить ее ради продолжения знакомства. Ненастье сближает людей куда лучше самой распрекрасной погоды, и в голове Выкрутасова мелькнула лихорадочная мыслишка о возможном сегодняшнем устройстве ночлега, но он не успел и рта раскрыть, как его кто-то подхватил и понес по воздуху.
В душе Дмитрий Емельянович до сих пор оставался ребенком, а потому по ночам ему часто снилось, как он летает. Идет, допустим, по улице и вдруг чувствует в животе у себя нечто подобное рыбьему плавательному пузырю, только — летательный. И — хоп! Он уже летит на удивление прохожим. Низко летит, но если хочет, может и повыше подняться, взлететь над крышами домов, сесть кому-нибудь на балкон, а там — все его друзья, развеселая пирушка, его ждут, а он — нате вам, по небу к ним добрался.
Правда, с возрастом летать становилось все труднее и труднее. Особенно тяжело давался миг перехода из ходячего состояния в летучее. Взлетишь и опять на землю грохнешься. Снова взлетишь и делаешь рывки локтями, грузно, как какой-нибудь Ан-24, набираешь высоту, будто у тебя гиря в животе, боишься упасть на дорогу под колеса снующих автомобилей, медленно раскачиваешься и все же обретаешь летучую уверенность, паришь на низких высотах, радуешься…
Сейчас чувства были похожие на летание во сне, только сам миг взлета оказался совсем иным, без какого-либо усилия со стороны Дмитрия Емельяновича, будто его и впрямь схватили под белы руки дюжие омоновцы типа новораисского Гориллыча, схапали и понесли по воздуху вон из Москвы, как недавно из обжитой квартиры.
Но выкинуть хранителя яшинской тайны совсем из столицы у незримых недругов духу не хватило, и, пронеся его несколько метров, они ограничились тем, что втемяшили его в ствол ближайшего дерева. В голове у Выкрутасова что-то вспыхнуло и погасло, как перегоревшая лампочка. Но тотчас засветилась другая. Дмитрий Емельянович вскочил на ноги и с каким-то внезапно проснувшимся восторгом взглянул на происходящее.
— Ураган! Боже мой, какой ураганище! — воскликнул он торжественно. — Это обновление! Это очищение!
— Ничего себе очищение, — снова раздался неподалеку женский голос, и Дмитрий Емельянович увидел ту же самую миловидную незнакомку, на которую успел нацелиться до полета. Она тоже испытала радость парения и теперь, поднимаясь на ноги, сердито отряхивалась.
В двадцати шагах от них раздался страшный треск. Вывороченное с корнем дерево, проклиная свою судьбу, стало клониться и падать, хлестая во все стороны ветвями. В испуге женщина кинулась к Выкрутасову, и он, держа в правой руке чемодан, левой схватил ее за руку.