Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова
Шрифт:
— Я приду туда, где ты нарисуешь в небе солнце…
Скорее бы уж она смылась, сил больше нет, воздуху не хватает, сердце вот-вот лопнет, стучит, как злая ночь. Наконец, чувствуя, что сейчас умрет, Дмитрий Емельянович услышал спасительную фразу:
— Ну, «Электролюксик», до завтра, целую. Лежи и не балуйся тут.
Он даже испугался, не издевается ли она над ним, но следом за этими словами раздался звук открываемой и закрываемой двери. Но и после этого Выкрутасов не решался пошевелиться — а вдруг она разыгрывает его и только сделала вид, что ушла. Мгновения тянулись медленно, мучительно. Это был уже никакой не ураган, а тягостное и зловещее сползание остывающей лавы.
Внезапно внутренность коробки озарилась зеленым неоновым светом, взорвалась трелью. Дмитрий Емельянович вздрогнул всем телом и только потом сообразил, что это звонит и мигает лампочками мобильный телефон в его руке. Он нажал на нужную кнопку:
— Алле!
— Ты жив там, «Электролюкс» липовый?
— Жив.
— Мадам села в свой «порш» и укатила. Молнией действуй. Ждем тебя во дворе через три минуты. Напоминаю — красный «субару».
— Есть!
Засунув телефон в карман шорт, Выкрутасов попытался выдавить верх коробки. Ничего не получилось.
— Господи, помоги! — прокряхтел бывший политинформатор и на сей раз со всей силы ударил кулаком по картону. Ударил еще раз и только с третьего раза пробил. Стал рвать, раздирать плотную картонную массу, выбираясь наружу, как цыпленок из яйца. А в голове пронеслась дикая фраза: «Так рождается в муках новая и счастливая жизнь!»
— Фуххх! — выдохнул он, оказавшись опять в мире внешнем, где светило солнце и можно было дышать свежим воздухом. Он встал на ноги и произнес: — Хрен вам, а не три минуты. За сколько управлюсь, за столько управлюсь.
Он стал оглядываться по сторонам. Квартира, в которой он находился, обладала внушительным метражом и была обставлена на редкость изысканно и богато.
У Дмитрия Емельяновича аж дух захватило. Он переходил из комнаты в комнату, боясь даже считать, сколько этих комнат — пять, семь, одиннадцать? Всюду стояли роскошные кресла, диваны, антикварные столы и стулья, светильники и вазы, а на стенах развешаны разнообразные картины. Проснувшийся при появлении чужака рыжий кот был так огромен, что Выкрутасов поначалу принял его за рысь. Он очень враждебно смотрел на пришельца, и тому стало не по себе, он поспешил перейти в другую комнату и в следующий миг оторопел перед великолепной картиной, изображающей закат на море, прибой, бьющийся в скалистый берег, лодку в отдалении, тучи, не то уходящие прочь, не то надвигающиеся. Кот, следя за пришельцем, тоже вошел в эту комнату и внимательно наблюдал за его действиями.
— Что, киса? Никак это его величество Айвазовский? Здорово!
Еще раз полюбовавшись разбивающейся о скалу волной, Выкрутасов вздохнул, обернулся и увидел на противоположной стене искомый шедевр живописи в виде черного круга, в который расческой ворвался красный треугольник. Трудно было поверить, что эта ерунда может дорого стоить.
— Айвазовский-то куда лучше будет, — покачал головой Дмитрий Емельянович. Тут взгляд его наткнулся на письменный стол, на котором лежал паспорт в черной обложке с двуглавым золотым орлом. Справиться с искушением не удалось, и Дмитрий Емельянович заглянул ему в душу. В душе у паспорта оказалась красивая женщина, на ранней фотографии белокурая, на более поздней — брюнетка, но глаза и там, и там — светлые.
— Ромодановская Тамара Сергеевна, — прочитал Выкрутасов вслух. — Ого! Восьмое марта пятьдесят третьего. Не молоденькая.
Девятая и десятая страницы сообщали о двух замужествах, закончившихся разводами, а на одиннадцатой сидело дитя мужского пола, двадцати лет от роду, именем Лев, фамилией, идентичной первому мужу Тамары Сергеевны, — Сковолодкин.
— М-да, — вздохнул Выкрутасов, бросая паспорт на стол. — Хватит мне прохлаждаться.
Он подошел к картине, за которой явился, и схватился было за нее, чтобы снять, но оказалось, это не так-то просто — картина, в раме и под стеклом, не висела на стене, а была вправлена в стену.
— Вот ёлки! — прокряхтел Выкрутасов, так и сяк подергав дурацкую картину. Он внимательнее вгляделся, но так и не понял, каким образом она вмонтирована. Ни винтов, ни иных заклепок не было заметно. Приклеена? Странно…
— И чо делать будем, кот? — спросил Дмитрий Емельянович, обращаясь к рыжему стражу. Тот сердито взирал на похитителя. Внимание Выкрутасова вновь привлекла противоположная картина с великолепным закатом на море. Он подошел к ней и попробовал снять ее. Эта работа просто висела на двух гвоздях, снималась легко.
— Чудеса! — хмыкнул Дмитрий Емельянович. — Такая красотища просто так болтается, а эта черная башка в красной расческе…
Тут ему подумалось, что это нарочно такая уловка для воров устроена, чтоб обмануть. Ясно, если лучше закреплено, то и дороже. Известная хитрость! А на самом деле все наоборот.
Да Марина только счастлива будет, если он ей вместо дурацкого иззебренного круга принесет роскошнейшего Айвазовского.
— Чутье подсказывает мне, что я на правильном пути, — подмигнул Выкрутасов коту и решительно снял со стены морской закат. Он еще раз взглянул на иззебренный круг, подумал и махнул рукой: — Не колышет! Беру Айвазовского. А ты оставайся, Сковолодкин!
Через две минуты он уже выходил из подъезда в черных очках, неся под мышкой картину, завернутую в скатерть и кое-как перевязанную веревкой. В кармане шорт, лежа вместе с бумажником из воловьей кожи, трезвонил сотовый телефон — Людвиг, видно, всполошился, что он так долго. Оглядевшись, Выкрутасов увидел в глубине двора красную машину и быстро пошел к ней, Людвиг сидел за рулем. Жендос отсутствовал. Телефон перестал трезвонить. Людвиг выскочил из машины, распахнул пошире дверцу, схватил картину и запихнул ее на заднее сиденье.
— Что так долго? — спросил он сердито.
— Она в стену крепко впаяна была, пришлось отковыривать, — пояснил Дмитрий Емельянович.
Вскоре они уже мчались по Москве, увозя похищенный шедевр. Немного не доехав до дома Марины, Людвиг остановился.
— Ну все, маленький братец, дальше пойдешь сам, — сказал он. — Мне лишний раз не стоит светиться, а ты здесь человек малоизвестный. Бери мазню и иди к Марине. Я через полчаса приеду.
Это лишь обрадовало Дмитрия Емельяновича. Он весело вылез из «зубарика», принял из рук Людвига картину и отправился в сторону Марининого дома.