Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова
Шрифт:
Проснувшийся политинформатор продолжал что-то выкрикивать о непреходящем значении исторического момента, о грядущем сокрушительном крушении мировой системы футболизма, на смену которой придет наш, отечественный футбол, и это будет футбол двадцать первого века.
Потом он просто кричал в распахнутое окно:
— Ураган! Русский ураган! Вы хоть понимаете, что это такое? Русский ураган! Это вам не хухры-мухры!
Среди ночи он проснулся на чем-то жестком. Открыл глаза и долго не мог понять, где находится. Кругом было темно, хоть глаз выколи. Потом он услышал, как шумят деревья и мокро цокают капли, приподнялся,
Стало быть, он так вчера напился, что Марина бросила ему на пол старое стеганое одеяло, на котором он и уснул.
— Какой позор… — тихо прошептал Выкрутасов, потирая ладонью горячий лоб. Он подошел к окну. Урагана там уже не было. Воздух радовал свежестью и спокойствием. Дмитрий Емельянович медленно очухивался.
Не все так плохо. Он жив, здоров, у него есть временное пристанище…
— А не устроить ли пристанище? — усмехнулся он, имея в виду — не пойти ли поприставать к Марине. Он различил бутылку на столе. В ней плескалось граммов пятьдесят коньяку. Он выпил эти остатки прямо из горлышка и решительно направился в комнату, где спала Марина.
— Русский ураган, — бормотал он для смелости. — Я — русский ураган.
Он вошел тихо и сразу увидел в темноте кровать, в кровати Марину, снял с себя футболку и шорты, тихо пробрался под одеяло к спящей женщине. Его тотчас охватило любовное волнение. Марина была голая, такая душисто-сладостная во сне. Он стал осыпать горячими поцелуями ее плечо.
— Да нет же! — воспротивилась она, просыпаясь и отпихивая Дмитрия Емельяновича от себя самым неумолимым образом.
— Ну почему? — промычал он сладострастно.
— Я же сказала, что терпеть не могу вот так сразу.
— Но ведь со мной у тебя особый случай, — обиделся он.
— Какой же особый? — спросила она.
— Такой, что я влюбился в тебя по уши, — признался он, внутренне признавая, что в этих словах есть доля правды.
— Влюбился? Любовь надо доказать, — сказала она.
— Доказать? Я готов.
— Чем угодно?
— Клянусь! — Он стукнул себя кулаком по голой груди.
— Послушай… В таком случае… Дай-ка мне халат.
Он послушно перебросил ей со спинки стула шелковый красный халат, который был ей так к лицу.
— Я весь внимание. Весь — ухо, как говорят французы.
— Мне нравится, что ты такой во всем эрудированный. Так вот, Митя, у меня огромное несчастье, и ты должен мне помочь. Если ты сделаешь все, о чем я попрошу тебя, я уверюсь в твоей любви и отдамся тебе полностью. Готов ты доказать мне, что все твои слова — не пустой брёх?
— Готов!
— Тогда слушай сюда. Ты видишь, в какой квартирке я ючусь?
— Вижу. Ремонт бы ей — и можно жить.
— Ремонт! — фыркнула Марина. — Да я могла бы иметь трехкомнатную. Заодно и тебя в ней поселить. Понимаешь ты это?
— Пока нет.
— Слушай сюда. Я — обладательница одного всемирного шедевра живописи.
— Я тоже обладатель. Но мое сокровище пока нематериально.
— Пес с ним, с нематерьяльным. Мне от отца досталась картина великого гения всех времен и народов Казимира Малевича. Его «Кругово иззебренное».
— Какое кругово?
— Это неважно. Важно то, что эта картина стоит дорого, но ее у меня похитила одна мафиозная баба, и теперь эта картина висит в ее доме неподалеку отсюда.
— Так надо заявить!
— Заявить! У нее все так схвачено, что ты только соберешься заявлять, как тебя киллер на мушку возьмет.
— Тогда конечно… — вздохнул Дмитрий Емельянович, страдая от близости соблазнительного существа женского пола.
— Что «конечно»? Ты хочешь сказать, надо смириться? — с презрением спросила Марина.
— Никогда и ни за что! — с готовностью воскликнул Выкрутасов.
— Я знала, что ты именно так ответишь, — уже с гордостью выдохнула Марина. — Так вот. Я решила похитить эту картину. У меня уже есть четко разработанный план действий. Мне не хватало только решительного человека, подобного тебе, понимаешь ты? Сама я трусиха и вряд ли смогла бы как следует все довести до победного конца. Но теперь у меня есть ты.
Она погладила его ладонью по щеке, и это вселило в малость струхнувшего Дмитрия Емельяновича уверенность в себе. Он попытался было снова придвинуться к ней, но она твердо отодвинула его:
— Дмитрий! Сначала ты должен совершить для меня подвиг.
— Понял. Как и когда будем действовать?
— Хоть завтра. План действий я перескажу тебе тоже завтра. А сейчас я постелю тебе на раскладушке, и мы должны как следует выспаться, чтобы завтра быть в форме.
Она встала и принялась готовить ему ложе на раскладушке. Выкрутасов некоторое время лежал и раздумывал, не нужно ли все же попытаться перейти к решительным действиям. Ведь женщины это любят. Потом он вспомнил про тайну Льва Яшина и переключился на мысли о ней. Может быть, сесть сейчас за бумагу? Но когда ему было постелено, он безвольно перебрался на раскладушку, успокоился и уснул. Последней его мыслью было горестное: «Ничья!»
Глава четвертая
СОКРУШИТЕЛЬНЫЙ АЙВАЗОВСКИЙ
Мне кричали, что надо отдать пас, но мною владела пьянящая уверенность, что я сам непременно забью. Удар! Гол! Марко Ван Бастен
Утро было упоительно светлое, солнечное, промытое вчерашним дождем и высушенное ветром. Иного нельзя было и ожидать, ведь для Дмитрия Емельяновича наступила новая жизнь.
Он сладко потягивался на раскладушке, слушая, как Марина моет на кухне посуду. Стоило ему захотеть пива, как она вошла и спросила:
— Пивка не желаешь? Я уже сбегала и прикупила.
Потом они вместе завтракали, и он любовался тем, какая она хорошенькая при свете солнечного утра.
— Даже не верится, что вчера был такой ураган, — сказала Марина, улыбаясь.
— Он был, любовь моя! — радостно отвечал Выкрутасов. — Он подарил нам друг друга. Какая ты красивая!
— Только для тебя, мой милый, — ворковала она, чокаясь своим бокалом с пивом о бокал Выкрутасова. — Может быть, тебе еще яичницу поджарить?