Русский язык и культура речи
Шрифт:
— Так а с чего вы взяли, что это мятеж? Может фюрер просто счел необходимым…
— С того! По Берлину танки ездили, вот что. Говорят, расстреляли прямо рейхсканцлярию.
Ганс слабо в это верил. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Ну и что же теперь будет?
— Хах! — дядя Клаус хмыкнул с видом знатока, — Даже не надейся, мой дорогой Ганс. О, я знаю, о чем ты думаешь! Надеешься, что война закончится, да? Вот только…
Дядя Клаус, пошатываясь, поднялся на ноги, прошел к собственному мундиру, снял его с гвоздя и кое-как натянул прямо на голое тело. Пьяный вдрызг майор без штанов и исподнего, в одном мундире, смотрелся
Дядя даже застегнул несколько пуговиц на мундире, а потом заявил:
— … Война не закончится, Ганс! О, нет! Наоборот: теперь мы будем сношать наших врагов в три раза интенсивнее! Теперь, когда фюрер наконец избавился от пидараса Кейтеля, от жирной твари Геринга — фюрер возьмет наконец всю полноту власти в свои руки. Более ничего не сдерживает нашего фюрера! И он приведет нас… К победе! Хайль, Гитлер!
Майор вскинул вверх правую руку в нацистском салюте.
Боже мой.
Не дядя Клаус ли минуту назад сказал, что в Берлине мятеж, что это не фюрер взял всю полноту власти, а это фюрера заставили назначить Бека вместо Кейтеля? Но майору было уже на это плевать, он про это просто забыл. А завтра — не вспомнит тем более. Просто выкинет этот момент из памяти, как неудобный.
Ганс теперь уже перестал удивляться человеческой подлости. Но вот глупость и трусость человеческие продолжали его искренне изумлять. Ганс задавался вопросом, есть ли этой глупости вообще предел.
Конверт немецкой «похоронки» времен ВМВ
СССР, Москва, Кремль, 2 мая 1943 13:49
Сталин, как и всегда, проснулся поздно — около полудня.
А без Сталина ничего предпринять было нельзя. Будить вождя — нельзя тем более. Что судьбы мира, если у товарища Сталина свой, удобный ему режим дня? Так что начальнику иностранного отдела ГУГБ НКГБ Фитину пришлось для начала доложиться Берии, а Сталину он доложился только что.
Сейчас Сталин сидел за столом, поковыривая потухшую трубку и изучая бумаги. Кроме него, тут же присутствовали заместитель председателя ГКО Берия, а еще нарком иностранных дел Молотов.
— Ну а это что? — Сталин указал трубкой на два документа, лежавшие рядом с шифровкой, полученной сегодня рано утром из Стокгольма.
— Донесения, товарищ Сталин, — тут же отрапортовал Фитин.
— Не донесения, — лениво бросил Берия, — Доносы!
— Вот-вот, — Сталин постучал по доносам пальцем, рыжим от табачного дыма, — Сотрудники нашего шведского посольства пишут о несанкционированных контактах с противником. Пишут, что якобы немецкий дипломат пришел к ним с предложением мира. И они с ним проконтактировали — сначала один, потом другой. И вот два доноса. Друг на дружку. Странно, что нет доноса на саму нашего посланника Коллонтай, товарищи.
Сталин улыбнулся. Товарищ Сталин изволил шутить, даже в этот решающий для родины момент. Берия улыбнулся следом.
А Молотов поспешил заметить:
— Так контактов с Коллонтай лично у немца и не было, товарищ Сталин. Это было бы просто неприемлемо. Коллонтай это понимает.
— Главное, чтобы у товарища Коллонтай не было с немцем контактов половых! — продолжал веселиться Берия.
Но тут же осекся, потому что вождю теперь было не до веселья. Сталин помрачнел, потом отмахнулся от доносов, как от заползших на стол тараканов, и Берия тут же убрал со стола доносы, спрятав их в своей портфель.
Сталин принялся вытряхивать из трубки в пепельницу прогоревший табак, табак уже был достаточно расковырян для вытряхивания.
— Ну и что же? — поинтересовался Сталин, ни к кому особенно не обращаясь, — Гиммлер предлагает нам мир, товарищи?
— Считаю провокацией, — тут же изложил свое мнение Берия.
— А товарищ Фитин как считает? — спросил Сталин.
— Резидентура в Германии пока что молчит, — честно сообщил Фитин и поглядел на Молотова.
И Молотов дополнил:
— Но англичане подтвердили нам, что вчера в Берлине была заварушка. Армия взяла рейхсканцелярию. И Гитлер, вероятно под давлением военных, провел новые назначения. Главнокомандующий у немцев теперь Бек. Вермахт в его руках.
Молотов передал эстафету обратно Фитину, который тут же доложил:
— У нас есть на этот счет косвенные подтверждения, товарищ Сталин. Сбитый два часа назад над Ленинградом немецкий летчик по фамилии Фриш попал к нам в плен. Он подтвердил, что и у люфтваффе новое руководство. В люфтваффе был зачитан соответствующий официальный приказ.
— И…? — Сталин уставился на Фитина.
— И все говорит нам о том, что в Германии на самом деле имел место мятеж, — озвучил Фитин свои догадки, ибо сталинское «и» означало именно это: что пора высказать свое личное мнение, — Следовательно, предложение Гиммлера вполне может быть связано со сменой политического курса германским руководством.
— А всё равно провокация! — вмешался Берия, — Мятеж, немятеж — неважно. Пусть у них там мятеж, но мятежники просто хотят поссорить нас с союзниками, вот что. Хотят сепаратных переговоров, нового Бресткого мира!
— Знай меру, Лаврентий, — процедил на это Сталин, теперь он достал пачку папирос и принялся вытряхивать табак из них в трубку, — Не надо бросаться такими словами. Брестский мир! Подумать только… Тут что ли кто-то пойдет на Брестский мир, когда мы немца уже как три месяца гоним?
— Ну я фигурально… — Берия развел руками.
Повисло молчание. Сталин размышлял.
Наконец трубка была набита, Сталин чиркнул спичкой, закурил.
— Значит, военные устроили переворот против Гитлера… — задумчиво выдал Сталин, снова ни к кому конкретно не обращаясь.
А Фитин понял, что эта фраза неспроста. Здесь сейчас в этом кабинете ни одного военного не было. Более того: полчаса назад Сталин отказался принять маршала Ворошилова, хотя должен был. Неужели вождь боится, что советские военные выступят против него, как немецкие выступили против Гитлера? Похоже, что эта сторона вопроса сейчас и занимала Сталина больше всего…
Фитин поставил себе в голове галочку на этот счет, но комментировать последнюю фразу Сталина, естественно, не стал.
Молчание явно затягивалось.
— Надо бы собрать ГКО… — протянул Молотов.
Но Сталин поднял руку в останавливающем жесте.
— Не надо ГКО. Что нам ГКО? ГКО воюет. А тут вопросы мира. И Лаврентий прав — это может быть провокация. А мы не дураки, и на провокации мы не ведемся. Так что я немедленно свяжусь с господином Черчиллем, с господином Рузвельтом. Такие вопросы в одиночку без союзников не решаются. Это не по-товарищески.