Русский
Шрифт:
Дима, быстро жестикулируя, объяснял:
— А Гуфи, [18] по-моему, отвечает: «Как же! Это предатель. Никакой это не американский морпех. На самом деле он даже не человек. Это же просто пес».
Уэс покосился на Блэкберна и довольно рассмеялся над собственной шуточкой.
— Да уж, нам сейчас столько всяких уродов попадается, работы невпроворот.
Он снова посмотрел на экран и покачал головой:
— Итак, сержант Блэкберн. Ты, конечно, если хочешь, можешь хранить молчание. Не уверен, что именно это тебе
18
Дуфус, Гуфи — герои диснеевских мультфильмов.
У Блэкберна снова все перевернулось внутри, хотя его желудок был практически пуст. Он ничего не ел и не пил шесть часов.
Уэс закрыл ноутбук. Другие двое откинулись на спинки стульев. Дершовиц вытащил из носа козявку и принялся ее рассматривать.
— Какой позор, сержант Блэкберн, — произнес он. — Столько денег потрачено на твое обучение. Ты сын рядового Майкла Блэкберна, морпеха и ветерана вьетнамской войны, внук лейтенанта Джорджа Блэкберна, героя Второй мировой, из семьи приличных людей, посвятивших жизнь службе своей стране. Так что же произошло, Генри? Когда это началось?
65
Дорога на Москву
— Как приятно снова оказаться на твердой земле, вернуться в Россию-матушку, — произнес Кролль.
Одной рукой он держал руль, другой сжимал банку кока-колы. Они проехали уже пятьсот километров, оставалось еще полторы тысячи.
— Знаешь, мне кажется, эти «мерседесы W220» — мои любимые. Ну или, может быть, «W126». А тот, который был между ними, мне не особенно нравится — ну, знаешь, на котором принцесса Ди…
Дима протянул руку и зажал ему рот:
— У меня есть две просьбы, дружище. Первая: помолчи. Вторая: сегодня или завтра тебе придется лететь в Париж, так что не настраивайся на Россию-матушку. Следи за дорогой и смотри не попадись полиции. Если увидят азербайджанские номера, еще подумают, что мы торговцы людьми.
Настало время Диме звонить в Париж. Россен сразу взял трубку. Дима попытался представить себе, где он сейчас: наверняка сидит за своим любимым столиком в «Кафе дез Артист» в Марэ, зажав между пальцами самокрутку, перед ним разложены «Пари матч» и «Экономист» — он был человеком разносторонних интересов.
— Bonjour. C’est Mayakovsky. [19]
Ему показалось, что он расслышал звон бьющейся кофейной чашки.
— Простите, это имя мне незнакомо.
— Хватит дурака валять, Россен.
Тот вздохнул:
— Твоя страшная русская рожа висит на всех полицейских сайтах и сайтах служб безопасности. По-видимому, ты украл какую-то бомбу и решил начать третью мировую войну — главным образом для того, чтобы опозорить Россию.
Дима постарался говорить пренебрежительным тоном:
19
Добрый
— Небольшая ошибка вышла. На самом деле все это сотворил один наш с тобой старый друг.
— Кто именно?
— Если ты стоишь, то сядь. Это Соломон.
Он ожидал молчания. Это имя обычно вызывало молчание.
— До свидания, Дима.
— Погоди! Выслушай меня до конца.
— Я в отставке.
— Ты не можешь себе позволить уйти в отставку. Никто из нас не может.
— Я только что это сделал — полминуты назад.
— Прошу тебя о последнем одолжении, ради нашей старой дружбы. Ты никогда больше обо мне не услышишь. Обещаю, клянусь могилой матери.
— Твоя мать умерла в лагере. У нее нет могилы.
— Хоть кое-какую информацию. Денек наружного наблюдения. И больше ничего.
— Соломон мертв. Мы все это знаем.
— Мы ошибались. Он выжидал. Это его большой пинок под зад Западу. Прошу тебя, выслушай меня. Его цель — Биржа. Скорее всего, в качестве агентов он использует работников кафетерия или уборщиков.
— Их там больше сотни.
— Проверь их всех.
— Сколько у меня времени?
— Двенадцать часов.
— Ха-ха-ха.
— Я могу заплатить.
Когда Дима закончил разговор, Кролль произнес:
— Что ты там говорил насчет «заплатить»?
— Ничего не говорил.
— Да я просто хотел…
— Помнишь насчет просьбы замолчать? Я упомяну тебя в завещании.
— Ну и когда вскроют это твое завещание?
— Скоро. Завтра вечером я, скорее всего, буду мертв. А теперь оставь меня в покое. Мне нужно еще раз поговорить с Оморовой.
66
Москва
Здание бань отнюдь не радовало глаз. Оно было построено в тридцатых годах без всяких барочных излишеств, которые украшали другие сто с лишним московских заведений для мытья. Но, несмотря на строгую архитектуру, призванную привлекать комиссаров, незадолго до открытия бань Сталин заявил, что гигиена — это буржуазно-декадентский пережиток, и несколько десятков лет здание пустовало. Дима любил эти бани не только потому, что они напоминали ему о юности, но и потому, что здесь заправляли главным образом кавказцы и цыгане. Несмотря на то что его имя находилось на первом месте в списке разыскиваемых террористов, здесь его вряд ли могли засечь.
Дима провел в парной на десять минут дольше, чем обычно, чтобы смыть слои грязи, собранной за последние несколько дней. Затем прыгнул в прохладный бассейн, сделал сорок кругов и вышел оттуда новым человеком, готовым спасать мир. Дима побрился, подстриг волосы и ногти и, облачившись в одежду, купленную Кроллем, отправился в свой любимый город.
Ему приходилось путешествовать гораздо больше, чем среднестатистическому жителю России. Он был, можно сказать, космополитом, но этот город он любил больше других. Дима надеялся, когда придет его время, а при его работе это могло произойти в любой момент, умереть здесь, в Москве.