Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море
Шрифт:
В поисках новых и притом «легальных» (т.е. не связанных с секретной агентурой) свидетелей Петербург решил прибегнуть к не совсем обычному способу. 26—27 октября российские послы в Париже и Лондоне получили указание своего министра поместить в газетах сообщение о том, что русское правительство «щедро вознаградит» всех, кто способен доказать, что в ночь на 9 (22) октября на Доггер-банке находились японские миноносцы, а те, в свою очередь, проинформировали об этом своих консулов 304 . Однако в ответ посол во Франции Нелидов, с подачи Мануйлова, сообщил в Петербург, что подобная публикация опасна тем, что русское правительство рискует стать объектом шантажа или нежелательных спекуляций в западноевропейской печати 305 . Взамен нужные сведения Нелидов предложил собрать агентурным путем – с помощью все того же Мануйлова, но Лопухин категорически запретил последнему приниматься за это дело 306 . Вместо него в Париж был направлен Рачковский, который явился во французскую столицу в первых числах декабря 1904 г. и пробыл там вплоть до 20 января 1905 г. Кстати, с негласного участия в разборе «гулльского инцидента» началось его «второе пришествие» в Департамент полиции – по возвращении в Петербург Рачковский был сначала назначен чиновником особых поручений товарища министра внутренних дел, а с лета 1905 г. фактически возглавил
304
Там же. Ф. 184. Оп. 520. Д. 1158. Л. 65—65 об.
305
Несмотря на предостережения Нелидова, обещания награды свидетелям от имени русского правительства все-таки были напечатаны в немецких и датских газетах, выходивших в заштатных портовых городах, и очень скоро опасения Нелидова подтвердились. 2 (15) ноября в газете «Standard» были опубликованы «сногсшибательные» материалы по «гулльскому делу» – донесение мифического русского агента в Лондоне, якобы целиком взятое из секретной депеши японского посла Хаяси в Токио, с детальным описанием подготовки японских миноносцев к нападению на суда Рожественского и их действий на самой Доггер-банке. Нелидов быстро установил, что эта публикация – «суть произведение известного лжеца и авантюриста Николая Нотовича», который «способен на интригу и в пользу Японии». Царь, также знавший Нотовича за «весьма ненадежного человека», согласился с тем, что предъявлять эту публикацию следствию для России чревато неприятными последствиями (Там же. Ф. 143. Оп. 491. Д. 63. Л. 16).
306
ГА РФ. Ф. 102 (ДП ОО). Оп. 316. 1904 (II). Д. 19. Л. 45—45 об., 48.
В начале ноября 1904 г. для выяснения обстоятельств произошедшего на Доггер-банке в Париж направился сам директор Департамента полиции. В ходе неофициальных консультаций с президентом Республики, министром иностранных дел и руководителями французских секретных служб Лопухин выяснил готовность Франции в рамках франко-русского союза и впредь оказывать услуги российской контрразведке. Усилиями французов была пополнена и без того изрядная «коллекция» иностранных свидетелей, наблюдавших в Северном море таинственные корабли без флагов и огней. На этот раз миноносец был замечен «лежащим на воде совершенно неподвижно» близ маяка Гросс-Занд – в 17:30 8 (21) октября его видел капитан французского судна «Св. Андрей» Жан-Батист Эсноль (J.-B. Esnol), который выразил готовность подтвердить это под присягой. Вместе с ранее зафиксированными, теперь таких случаев по общему счету стало уже семь.
Не сидели сложа руки и японцы. 6 ноября (по новому стилю) во французской газете «L’'Echo de Paris» появилась статья, в которой указывалось, что в Северном море против русской эскадры действовали японские миноносцы. Мануйлов утверждал, что эта публикация, перепечатанный другими европейскими газетами, вызвала в японской миссии в Гааге «большой переполох», и «посланник Митцухаши приказал служащему в канцелярии (русскому агенту. – Д.П.) перенести все документы в свою спальню, где он запер их в железный шкап» 307 . На следующий день Митцухаси собрал у себя своих коллег-дипломатов в Бельгии и Голландии 308 . Нетрудно догадаться, что помимо общеполитической ситуации, созданной «гулльским инцидентом», предметом их обсуждения стало то, как сохранить в тайне свои козни против русской эскадры. Подробности этой встречи не известны, однако 8 ноября сразу в двух голландских газетах (местной «Dagblad» и влиятельной роттердамской «Nieuwe Rotterdamsche Courant») появились официальные опровержения упомянутого сообщения «L’'Echo de Paris». В тот же день Митцухаси получил из Великобритании от некоего Кокаиме (Kokaime) депешу следующего содержания: «Несколько слов, чтобы уведомить Вас, что я прибыл в Гулль и тотчас же принялся за работу. В “L’'Echo de Paris” было напечатано, что, без сомнения, миноноски принадлежали нам, те, которые были замечены в Немецком море, но думаю, что это им доказать не удастся … Буду немедленно телеграфировать о результате, как только все нужные меры будут приняты» 309 .
307
Там же. Д. 1, ч. 4. Л. 206.
308
Там же. Д. 1, ч. 5. Л. 91 (Разбор шифрованной телеграммы Мануйлова из Парижа от 5 ноября 1904 г.).
309
Там же. Л. 419 (Перевод с японского языка записки от 8 ноября 1904 г. на имя Митцухаси).
14 ноября 1904 г. микадо призвал к себе высших военных и морских чинов. Весьма осведомленный корреспондент “Times” утверждал, что речь на этом секретном совещании шла о том, «как перехватить Балтийский флот, когда тот появится в дальневосточных водах» 310 .
Слякотным и промозглым субботним вечером 4 (17) декабря 1904 г. на Варшавском вокзале Петербурга под парами стоял Nord Express. На перроне собрались две толпы провожающих. В одной сгрудились восторженные поклонники знаменитой актрисы и певицы Аделины Патти. Она возвращалась домой после благотворительных концертов в российской столице в пользу раненых воинов. В другой шумели многочисленные почитатели, сослуживцы и друзья капитана Кладо, который отправлялся в Париж свидетелем по делу «гулльского инцидента». Накануне его чествовали в Военном и Морском клубах, вечером коллеги-нововременцы созвали прощальный ужин, говорили прочувствованные речи, стихотворные экспромты, на память поднесли художественно исполненный серебряный ковш. После вчерашних бесчисленных тостов у капитана побаливала голова, но он был весел и приветлив. Как переменчива судьба! Еще месяц назад, сразу по приезде из Виго в Петербург, его пригласили в Царское Село, где он подробно рассказал обо всем случившемся в Северном море самому императору, а потом Морское министерство осмелилось закатать его, старшего офицера и «высочайше» обласканного всенародного любимца, на двухнедельную гауптвахту за «распространение ложных сведений в печати». Теперь же, освобожденный из тюрьмы по повелению императора, в ореоле мученика-правдолюбца и в окружении поклонников и поклонниц он едет в Париж главным свидетелем на сенсационном процессе. Впереди – блестящее, как всегда, выступление и уже европейская известность!
310
The Times. 1904. November 16 (No. 37553). P. 5.
Ожидая отхода поезда, по перрону прогуливался высокий старик с черными адмиральскими двуглавыми орлами на погонах. Это был генерал-адъютант Н.И. Казнаков – глава российской делегации. Позади почтительно следовали его адъютанты, лейтенант гвардейского экипажа Волков и Казнаков-младший, тоже морской офицер, и секретарь – 43-летний Василий Штенгер из Ученого отдела Главного морского штаба. В руках подполковник сжимал пухлый портфель, в котором
311
Таубе М.А. Указ. соч. С. 54—55.
Утром 6 (19) декабря Nord Express сделал 10-минутную остановку во французском Льеже, где русских делегатов уже ждали репортеры, которые примчались из Парижа. Но Казнаков от интервью отказался наотрез (европейские газеты потом отмечали «умелую скрытность» адмирала), а Штенгер, сжимая заветный портфель, даже прятался от назойливых журналистов в туалете. Один Кладо охотно делился с подсевшим к нему в купе корреспондентом «L’'Echo de Paris» своими впечатлениями о войне, попутно разбирая пачку приветственных телеграмм, адресов и писем почитателей. Беседовали, конечно, по-французски. Подоспевшему корреспонденту “Times” Кладо самонадеянно заявил, что «гулльский инцидент», по его мнению, не должен мешать грядущему англо-русскому сближению 312 .
312
The Times. 1904. December 21 (No. 37583). P. 3.
В Париж экспресс прибыл ровно в четыре часа дня. С Gare du Nord делегаты в сопровождении советника российского посольства А.В. Неклюдова, военно-морского атташе Г.А. Епанчина и приехавшего накануне Рачковского отправились на Rue de la Paix в гостиницу «Мирабо», а вечером вся компания ужинала у Епанчина дома. Праздновали приезд и поздравляли Казнакова, который оказался именинником вдвойне: во-первых, поскольку звался Николаем (на дворе был Николин день), а во-вторых, потому, что в этот именно день в свое время он получил бриллиантовые знаки к ордену Св. Александра Невского. Отметили и недавнее производство Гавриила Епанчина в капитаны 2-го ранга. После третьего бокала адмирал заснул, но этого никто не заметил: всех очаровала юная жена военно-морского атташе.
Утром адмирал с адъютантами отправился в Елисейский дворец представляться президенту Лубэ, а затем на набережную d’Orsay в Министерство иностранных дел, в бело-золотом (в стиле Людовика XV) зале которого в тот же день под его, как старшего по чину, председательством должно было состояться первое распорядительное заседание международной следственной комиссии. Штенгер и Таубе засели в гостиничном номере составлять описание инцидента – L’Expos'e des faits. Писали c русского черновика сразу по-французски, которым барон владел в совершенстве. Свидетели-офицеры, коротая время и согреваясь вином (третьеразрядная гостиница плохо отапливалась), разбрелись по комнатам и глазели на парижскую жизнь. Окна их номеров выходили прямо на ярко освещенный четырехэтажный дом – салон модного портного, дамского «идола» Ворта, в подъезд которого из подкатывавших один за другим богатых экипажей и роскошных автомобилей впархивали изящные парижанки. Устоять перед парижскими соблазнами оказалось под силу не всем.
Казнаков получил назначение в Париж не случайно. Он имел репутацию не только многоопытного моряка и специалиста в вопросах морского права, но и знатока англо-саксонского флотского мира – в 1903 г. именно ему было доверено командование русской эскадрой, направленной с дружеским визитом в США; к тому же он свободно говорил по-английски. Беда была в том, что 70-летний адмирал был стар и дряхл. Он плохо слышал, много путал и говорил невпопад, быстро утомлялся и внезапно засыпал. Если верить Таубе, Казнаков, например, усиленно расспрашивал коллег-адмиралов, «кто собственно был этот загадочный Мирабо, по имени которого был назван старый отель на рю де ла Пэ, в котором все мы остановились»; адмирал Фурнье превратился у него в «Мурнье» и т.д. 313 В общем, скоро стало ясно, что ему требуется замена. Чтобы не обижать заслуженного человека, по совету Нелидова под благовидным предлогом (для «доклада») император отозвал его в Петербург, и 18 (31) декабря адмирал уехал в полной уверенности, что своим внезапным отзывом обязан «проделкам императора Вильгельма», с которым морская судьба столкнула его в каком-то иностранном порту чуть не 20 лет назад. После отъезда Казнакова председательство в комиссии перешло к французу Фурнье.
313
Таубе М.А. Указ. соч. С. 60.
24 декабря (6 января) на смену престарелому адмиралу в Париж тем же Северным экспрессом прибыл 59-летний вице-адмирал Ф.В. Дубасов. На работах международной комиссии эти перемещения никак не отразились – после двух заседаний 7 (20) и 9 (22) декабря «комиссары» решили сделать перерыв и разъехались до конца рождественских праздников по домам. Дубасов поспел как раз к первому после этих каникул заседанию комиссии 27 декабря (9 января), когда был окончательно утвержден ее R`eglement de proc'edure. Какие указания русский адмирал получил перед отъездом из Петербурга, не известно, но с его появлением дело пошло ходко – было очевидно, что Россия стремится завершить расследование как можно скорее и ради этого готова пойти на дальнейшие уступки, всячески при этом избегая «вносить новое раздражение в общественное мнение России и Англии» 314 , как выразился Неклюдов. В новой комбинации роль негласного дирижера российской делегации была возложена на посла в Париже Нелидова. О ходе работы следственной комиссии этот сановник, ни разу не почтивший ее заседания личным присутствием, узнавал из конфиденциальных донесений советника своего посольства Неклюдова, который выступал на ней в качестве официального представителя российского МИД. Всего таких донесений сохранилось семь, и все они – весьма ценный и не известный до сих пор источник для изучения тайных пружин деятельности российской делегации на интересующем нас международном форуме.
314
АВПРИ. Ф. 187. Оп. 524. Д. 2575. Л. 1 об. (Записка Неклюдова Нелидову, Париж, 22 декабря 1904 г. (4 января 1905 г.)).