Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море
Шрифт:
Напряжение в отношениях между Россией и Великобританией сразу заметно спало; вечером 20 октября (2 ноября) в Лондоне было объявлено о прекращении мобилизации морских и сухопутных резервистов, следующим утром командующий флотом Канала получил приказ Адмиралтейства прекратить преследование русской эскадры – теперь задача следить за ней была возложена на британских консулов в Африке, а также на старшего морского начальника отряда у мыса Доброй Надежды 283 . 3 ноября лондонский корреспондент «Нового времени» вместе с президентом Ассоциации зарубежной прессы (Foreign Press Association, London) направили издателю “Times” благодарственное письмо за дружелюбный к России тон последних публикаций его газеты в связи с решением об образовании международной комиссии для расследования «гулльского инцидента» 284 . Возвращаясь к этим драматическим событиям в начале 1905 г., та же “Times” приписала «улажение столь опасного для мира происшествия прямоте и искренности обоих правительств, а также драгоценному созданию Гаагской конференцией аппарата для мирного решения международных разногласий. Без этого столкновение неминуемо привело бы к войне» 285 . Напоминать читателям о том, что инициатором созыва самой этой мирной конференции 1899 г. и всех ее «драгоценных созданий» была именно Россия 286 , лондонский официоз не стал.
283
F.O. R.C. 65/1730. Р. 348; 65/1731. Р. 373, 374 (Конфиденциальные телеграммы Адмиралтейства командующему флотом Канала в Гибралтар (Лондон, 3 ноября 1904 г.), командующему эскадрой у мыса Доброй Надежды и в Форин офис (Лондон, 17 ноября 1904 г.)).
284
The Times. 1904. November 4 (No. 37543). P. 8.
285
Цит.
286
Подробнее о созыве и работе этой конференции см.: Рыбачёнок И.С. Россия и Первая конференция мира 1899 года в Гааге. М., 2004.
17 (30) октября 1904 г. для дачи показаний в будущей комиссии с судов эскадры были списаны и отправлены в Петербург свидетели:
капитан 2-го ранга Н.Л. Кладо (флагманский броненосец «Суворов»), лейтенанты вахтенный начальник И.Н. Эллис (броненосец «Александр III») и минный офицер В.Н. Шрамченко (броненосец «Бородино») и мичман Н. Отт (транспорт «Анадырь»). Позднее к ним присоединился лейтенант В.К. Вальронд с транспорта «Камчатка». Вслед за тем российские дипломаты заявили английским коллегам, что оснований задерживать эскадру в Виго более нет, те согласились 287 , но стали настаивать на предоставлении международной комиссии права «возложить на кого следует ответственность и порицание» (responsibility and blame) за инцидент. Российская сторона такую редакцию ее полномочий опротестовала, но понимая, что самое страшное уже позади, а дискуссии о составе и компетенции будущей комиссии могут длиться неопределенный долго, разрешила Рожественскому продолжить поход («высочайшая» санкция на это последовала 18 (31) октября). В 7 часов утра 19 октября (1 ноября) эскадра покинула Виго и двинулась в Танжер под аккомпанемент проклятий и улюлюканье британской печати.
287
Это согласие последовало не сразу. 18 (31) октября Лансдоун, излагая Хардингу содержание своей только что состоявшейся беседы с Бенкендорфом, сообщил, что особо подчеркивал, что в числе офицеров-свидетелей должны быть отдавшие приказ открыть огонь в ночь на 22 октября на Доггер-банке и что британская сторона «не может удовольствоваться только подчиненными офицерами» (см.: F.O. R.C. 65/1730. Р. 29—30). Вечером того же дня британское Адмиралтейство секретно известило командующих средиземноморской эскадрой и флота Канала, что «ситуация снова обострилась», поскольку «русские пытаются минимизировать свои уступки» (Ibid. Р. 69). Однако российская сторона недвусмысленные намеки англичан на привлечение своего командующего в качестве сначала свидетеля, а затем, возможно, и обвиняемого, проигнорировала и окончательный список своих свидетелей-моряков представила Лансдоуну только 2 ноября, когда армада Рожественского уже покинула испанский порт. Попытка Лондона «отыграть назад» увязла в спорах о том, можно ли смысл слова “responsible” (ответственный) свести к понятию “eye-witness” (очевидец); практических последствий эта «лингвистическая» полемика уже не имела. Хотя 1 ноября в своей телеграмме в Лондон адмирал Бересфорд высказал решимость потопить русский флот в случае, если тот не подчинится его (Бересфорда) приказу вернуться из Танжера в Гибралтар, Адмиралтейство ответило в успокоительном смысле: «ситуация должна скоро улучшиться»: Ibid. Р. 221—224 (Секретная телеграфная переписка Адмиралтейства с командующим флотом Канала, 1—2 ноября 1904 г.).
Обсуждение полномочий международной комиссии действительно заняло без малого месяц, и совместная декларация о ее образовании была подписана в Петербурге Ламздорфом и Хардингом только 12 (25) ноября. Ключевой в этом 8-статейном документе стала статья вторая: «Комиссия должна произвести расследование и составить доклад обо всех обстоятельствах, относящихся к трагедии в Северном море, и в частности, по вопросу об ответственности, а также о степени порицания того, на ком, согласно расследованию, лежит ответственность» 288 . Как видим, в итоговый документ не вошла фраза о «нападении на рыбачью флотилию», на которой первоначально настаивали англичане, вопрос об ответственности виновных получил значительно более мягкую формулировку, а общий обвинительный (в отношении России) уклон совершенно испарился – теоретически «ответственность и порицание» могли теперь распространяться как на российских, так и британских подданных и даже на граждан других государств.
288
Ibid. Р. 38—40 (Текст англо-российской декларации 12 (25) ноября 1904 г.).
Вопреки первоначально предположенной Гааги местом заседания комиссии был определен дружественный России Париж (свои посреднические услуги Франция предложила еще в середине октября), а вскоре были обговорены еще два важных вопроса – о странах, которые должны были быть представлены в комиссии, и список самих «комиссаров». Кроме России (вице-адмирал Н.И. Казнаков) и Великобритании (57-летний вице-адмирал сэр Льюис Энтони Бомон (L.А. Beaumont), его личный секретарь Колвилл Барклей (C. Barclay) и сэр Эдвард Фрай (E. Fry) в качестве юрисконсульта) 289 , в ее состав вошли представители США (вице-адмирал Чарльз Генри Дэвис (Ch.H. Davis)), Франции (вице-адмирал Фурнье (Fournier)) и Австрии (вице-адмирал барон фон Шпаун (Spaun)). Какие-либо судебные функции на «комиссаров» не возлагались. Проведя расследование, им надлежало лишь сформулировать рекомендации относительно наказания (или порицания) виновных. Вопросы о мере и порядке применения этого наказания в их компетенцию не входили и должны были решаться заинтересованными правительствами самостоятельно на основе собственного законодательства. Все это, вместе с публичным характером большинства заседаний, придавало работе комиссии главным образом пропагандистскую окраску, превращая ее в своего рода общеевропейское «ток-шоу» с острым политическим подтекстом. «Инцидент на Dogger-Bank’е в сущности уже исчерпан, – резонно заключал высокопоставленный российский дипломат, – и цель Комиссии, с нашей точки зрения, должна заключаться лишь в том, чтобы, рассмотрев спокойно и беспристрастно факты происшествия, дать торжественную международную санкцию достигнутому уже de facto успокоению умов и молчаливому соглашению обоих тяжущихся сторон» 290 . В таких условиях о новых попытках остановить русскую эскадру или «примерно наказать» ее командующего, как недавно советовала “Таймс”, уже не могло быть речи.
289
24 января 1905 г. им в помощь из Лондона прибыли морской офицер капитан Роджер Кейес (R.N. Keyes) и представитель Департамента военно-морской разведки (Naval Intelligence Department) майор Эдвард Дэниел (E.Y. Daniel). См.: Ibid. 65/1734. P. 167.
290
АВПРИ. Ф. 187. Оп. 524. Д. 2575. Л. 1 об. (Донесение советника посольства во Франции Неклюдова послу в Париже Нелидову, Париж, 22 декабря 1904 г. (6 января 1905 г.)).
Едва подписав петербургскую декларацию, «высокие договаривающиеся стороны» открыли охоту за новыми свидетелями. «Сюда, – сообщал из Копенгагена Извольский 14 (27) ноября, – прибыл датский уроженец, ныне русский подданный Лунд, находившийся в качестве вольнонаемного капельмейстера на крейсере “Аврора” и высадившийся с судна в Танжере. Английский поверенный в делах настойчиво предлагает ему ехать в Лондон, дабы затем явиться свидетелем международной комиссии, предлагая ему, по словам Лунда, не только средства на поездку, но и дальнейшее обеспечение». Сделка состоялась, и в тот же день бывший капельмейстер отправился в Лондон с большими конспирациями и в сопровождении секретаря английской миссии 291 .
291
Там же. Ф. 143. Оп. 491. Д. 62. Л. 180, 187. Повышенное внимание к скромной фигуре Карла Лунда, проявленное британским Адмиралтейством, а затем и Форин офис, объяснялось тем, что, благодаря ему, в Лондоне впервые стало известно, что несколько снарядов, выпущенных российскими кораблями на Доггер-банке, как мы уже знаем, попали в «Аврору», на которой тот служил. Возникла мысль привлечь его в качестве свидетеля на будущем международном разбирательстве – поверенный в делах в Копенгагене Лич (Leech) получил указание заполучить Лунда в таковые «всеми возможными способами» и без оглядки на финансовую сторону дела. См.: F.O. R.C. 65/1732. P. 24 (депеша Адмиралтейства в Форин офис, Лондон, 22 ноября 1904 г.); Р. 42—43 (телеграмма Лансдоуна Личу в Копенгаген, Лондон, 24 ноября 1904 г.).
В Париже, однако, выступить ему так и не довелось. Вероятно, этому в последний момент воспротивился сам Лунд – хотя при расставании в Танжере командир «Авроры» капитан 1-го ранга Егорьев разрешил ему свободно говорить о происшествии в Северном море где угодно, тот все равно маниакально опасался мести со стороны русских властей 292 .
Впрочем, главной проблемой англичан был не поиск новых свидетелей, а подготовка к процессу уже имевшихся – для этого в их распоряжении имелась вся геймкокская рыбачья флотилия. В Гулле была образована особая внутренняя следственная комиссия (Inquiry of the Board of Trade), на которой, как впоследствии выразился один русский дипломат, свидетелям «заранее втолковывались произвольные объяснения того, что было ими действительно видено» 293 .
292
Ibid. P. 96 (Конфиденциальная телеграмма Лича Лансдоуну в Лондон, Копенгаген, 25 ноября 1904 г.).
293
АВПРИ. Ф. 187. Оп. 524. Д. 2575. Л. 25—25 об.
294
Цит. по: Русский вестник. 1905. Февр. (№ 2). С. 860.
295
F.O. R.C. 65/1734. P. 126.
В итоге, попытки русских представителей найти в Гулле подходящих свидетелей (т.е. тех, кто был бы готов под присягой подтвердить свои собственные заявления от 10 (23) октября) оказались блокированы. Одного-единственного, которого по горячим следам удалось тайно уговорить дать такие показания, гулльская печать тут же обнаружила и объявила подкупленным русскими пьяницей. Вслед за ней и вся английская пресса заговорила о «попытках русских тайных агентов подкупить гулльских рыбаков с тем, чтобы те поклялись, что миноносцы среди их траулеров появлялись» 296 . Негласно посланный в Гулль из Брюсселя капитан Арфетен также вернулся ни с чем, объяснив, что «большинство лиц, могущих представить доказательства, благоприятные для России, воздержатся в настоящее время от подачи такого рода показаний во избежание ссор и нападок в местных трактирах и харчевнях, где собираются рыбаки и всякий праздный люд» 297 . Впоследствии нужных людей удалось-таки разыскать, но ни одного из них российская сторона выставить в качестве официального свидетеля в Париже не решилась – как заметил в приватном разговоре с бароном М.А. Таубе Рачковский, «все “свидетели”, выловленные моим бывшим подчиненным Мануйловым из разных английских, голландских и скандинавских трущоб, не стоят, как говорится, ни гроша» 298 .
296
Цит. по: The Japan Times. 1904. December 23 (No. 2351). P. 3.
297
АВПРИ. Ф. 187. Оп. 524. Д. 2551. Л. 15 об. (Письмо посланника в Брюсселе Н.Н. Гирса А.И. Нелидову в Париж, Брюссель, 10 (23) декабря 1904 г.).
298
Таубе М.А. «Зарницы»: воспоминания о трагической судьбе предреволюционной России (1900—1917). М., 2007. С. 64. В числе найденных Мануйловым свидетелей были: швед П. Лёфстрём (P. Lofstrom), слесарь-механик, очутившийся в Англии «без заработка» (утверждал, что поздним вечером 19 октября на морском берегу близ Ньюкастля встретил знакомого японца с сообщником, которые на его глазах пересели с лодки на двухтрубный миноносец неизвестной национальности); британец Томас Игл (Th.D. Eagle), матрос гулльского траулера “Ava” (сначала «наблюдал» на Доггер-банке какой-то миноносец, затем заявил, что высказал это в пьяном виде); матросы-англичане Уелш (Welsh) и Бен-нет (Bennet), которых какой-то японец якобы нанимал на ночь инцидента «для опасного предприятия» в море, но те проспали условленный час в доме терпимости, и тому подобная публика. Один из членов русской делегации в Париже в этой связи верно заметил, что «показания подобных свидетелей не только не прибавят ничего к нашим доводам, но, напротив того, уменьшат в глазах комиссаров то безусловно выгодное впечатление, которое произвели показания наших офицеров» (АВПРИ. Ф. 187. Оп. 524. Д. 2575. Л. 36). Из всех этих свидетельств в документальное приложение к российскому докладу вошли только показания Лёфстрёма и Игла, но и свидетельства этого последнего барон Таубе оказался вынужден признать «ничего не стоящими»: F.O. R.C. 65/1735. P. 48 (Депеша О’Берна Лансдоуну в Лондон, Париж, 2 февраля 1905 г.).
Готовясь к международному расследованию и в ходе его самого английская сторона потратила немало усилий на изучение отчетной документации своих таможенных, портовых служб и маяков восточного побережья и конфиденциальный опрос их служащих. На вопрос, не наблюдали ли они в середине – второй половине октября 1904 г. какие-либо подозрительные миноносцы или подобные им суда в море или в британских портах, те (в отличие от своих французских и датских коллег) неизменно отвечали отрицательно. Эти материалы английская сторона сочла необходимым включить в документальное приложение в своему докладу 299 . Так же тщательно был изучен вопрос о присутствии в районе Доггер-банки в дни инцидента своих или зарубежных военных кораблей, и с тем же отрицательным результатом. В итоге ключевой вопрос относительно возможности тайной покупки японцами миноносцев или их постройки на частных английских верфях прямо либо через подставных лиц так и остался не разрешенным. Луи Баттенбергский поспешил поставить точку: «Нам уже известно, что ничего подобного не происходило и не могло произойти без нашего ведома, коль скоро речь идет об этой стране» 300 . В случае, если свидетельские показания ставили под сомнение только что процитированное утверждение принца Луи, реакция британской делегации в Париже всегда была одной и той же – англичане стремились не столько опровергнуть такие показания, сколько скомпрометировать их источник (т.е. свидетеля), благо, при умелом подходе, это не составляло большого труда.
299
См.: Ibid. 65/1734. P. 72, 85, 131, 159; 65/1735. Р. 78.
300
Ibid. 65/1729. P. 236—237 (Записка Луи Баттенбергского по поводу телеграмм Рожественского от 27 октября 1904 г.).
В Петербурге проблемой свидетелей также озаботились еще в октябре. 17 (30) октября Ламздорф телеграфом потребовал от посла Бенкендорфа «тотчас же поручить подведомственным консулам и агентам немедленно собрать точные сведения о числе японцев, находящихся в восточных портах Англии, особенно в Гулле и Ньюкастле» 301 . В конце этого же месяца Вирениус запросил Лопухина о возможности предъявить международной комиссии показания капитанов судов «флотилии» Гартинга, а Лопухин, в свою очередь, обратился с этим же вопросом к нему самому. Гартинг категорически рекомендовал отказаться от этой затеи. Во-первых, потому, что «невозможно быть уверенным», что эти свидетели «сумеют умолчать о своей службе в нашей сторожевой организации», а, во-вторых, в связи с тем, что и без того несколько десятков датчан (экипажи кораблей его агентуры и датских военных судов, чиновники датского Морского министерства, жители приморских поселков) могли догадываться или даже определенно знать, чем в действительности занимался Гартинг на территории этой нейтральной страны 302 . Все это, по его мнению, могло иметь крайне неблагоприятные последствия как для России, так и для самой Дании. Департамент полиции, а затем и Главный морской штаб с доводами Гартинга согласились.
301
АВПРИ. Ф. 184. Оп. 520. Д. 1191. Л. 8 об.
302
ГА РФ. Ф. 102 (ДП ОО). Оп. 316. 1904 (II). Д. 19. Л. 31—32, 37—37 об.
Исключение было сделано только для шхуны «Эллен» из «флотилии» Гартинга – ранее ее капитану пришлось по постороннему поводу объясняться с полицией, это попало в печать, и его работа на русскую контрразведку уже не составляла секрета – к большому неудовольствию контрразведчиков. С капитана «Эллен» и членов ее экипажа были сняты и нотариально заверены показания о неизвестных миноносцах, встреченных ими в море во время крейсирования. 6 (19) ноября. Извольский переправил эти показания Ламздорфу, а тот передал чиновнику МИД, намеченному в состав российской делегации в Париже 303 . Позднее туда же попали показания капитана норвежского парохода «Adela» и его штурмана Эндре-Кристиана Христиансена, которые 6 (19) и 7 (20) октября у берегов Норвегии одно за другим видели два неизвестных судна, причем были уверены, что встретили миноносцы, и подробно описали их внешний вид. Свои услуги России предложил и У. Лукас (W. Lucas), штурман английского коммерческого парохода “Titania”, который рано утром 2 (15) октября на пути из Антверпена в Великобританию, в 25-ти милях от плавучего маяка Newarp встретил два миноносца без флагов и огней. Лукас выразил готовность дать соответствующие показания и даже изобразил один из замеченных кораблей на бумаге. Правда, на этом, сохранившемся в АВПРИ, рисунке, выполненном корявой рукой моряка, оказалось изображено нечто, на миноносец вовсе не похожее.
303
АВПРИ. Ф. 143. Оп. 491. Д. 62. Л. 56.