Русское братство
Шрифт:
Она обняла его, прошептала:
— Мой спаситель. Как я тебе благодарна.
— Подожди, сейчас не время. Я ухожу…
— Останься, прошу тебя. Ты что, не понимаешь? Я хочу тебя прямо сейчас…
Мысли Степаненко были далеко от этой женщины. Он освободился из ее объятий и усадил ее на свой диванчик.
— Ты же знаешь, что сейчас не время. Я должен ехать к твоему Шмакову. Только с его помощью я смогу выйти сухим из воды.
Он встал.
— Ты сердишься?
— Нет, не сержусь.
— Я скоро вернусь… Только твой муж может дать отбой
— Все вы так говорите, скоро-скоро… Слушай, Максим, у меня дурное предчувствие.
Степаненко ничего не сказал. Он поцеловал Эльвиру и прикрыл за собой дверь.
Ночью в небольших городах поймать такси трудно. Степаненко рассчитывал на частника, но улицы словно вымерли. Пришлось закоулками добираться до вокзала.
Частники, водители такси стояли шумной группой, травили анекдоты, ожидая ночного поезда. Степаненко не сомневался, что все они были под колпаком у бандитов и сразу же сообщат им, что он, приезжий сотрудник ФСБ, на вокзале.
Максим тормознул частника на подъезде к вокзалу, сговорился с ним сгонять за город. Тот поначалу отказывался, но, увидев красные корочки, вздохнул и тронул машину с места. Через пост ГАИ Степаненко проскочить не надеялся. Пришлось просить водителя поискать объездной путь.
— Подождешь полчаса, — сказал Степаненко водителю, когда он остановил его у загородного дома Шмакова.
Дом стоял мрачный, загадочный. За решеткой слышалось прерывистое дыхание овчарки…
Глава XXXVI. Шмаков
Шмаков вышел из дома после первого звонка. Подошел к калитке, удерживая овчарку за ошейник, впустил Степаненко. Он словно ожидал его.
Максим держал руки в карманах, правой сжимая пистолет. Он был готов ко всему.
Шмаков ввел его в дом, предложил ему сесть в небольшой гостиной.
— Я все знаю, — первым нарушил тишину хозяин дома.
— И то, что на вашу жену совершено покушение?
— Жена, — иронически произнес Шмаков. — Какая она мне жена.
— По крайней мере она носит вашу фамилию.
— Да она последние два года жила с кем попало! С Рогожей, с грузином… А меня, а меня они шантажировали… Знаешь чем?
— Знаю, — сказал Степаненко. — Но это не меняет сути дела. Вы прекрасно осведомлены о цели моего присутствия в этом городе. Пусть мой визит не совсем согласован с начальством, но как частное лицо я волен распоряжаться своим свободным временем, не так ли?
— Ты жить хочешь?
— Разумеется, хочу.
— Так живи. Если бы у нас, скажем так, не было подвязок в Москве, тут никто бы не стал рыпаться… А смерть Колешки и Губермана — это все, мне кажется, разборки тех, кто не согласен с дележкой большого, жирного пирога… Правда, я согласен, что смерть Колешки выпадает из этой обоймы… Я до сих пор не пойму, почему этой шайке понадобилось убивать его…
— Так что, — произнес Степаненко вызывающим тоном, — в Арсеньевске бал правят бандиты?
— Называй это как хочешь, — устало произнес Шмаков. — Рогожцев — их
— Но они же творят, что хотят. И наоборот, что хотят, то и творят.
— Что поделаешь?! — развел руками Шмаков. — В Москве разве не так? Разве в Москве соблюдают закон, придерживаются какой-либо морали? Что с генпрокурором сделали? А с бывшим министром юстиции? А что за чехарда с министрами? А что за счета в Швейцарии? А что творится в Чечне, Дагестане?
— Значит, надо сидеть сложа руки и ждать, когда они убьют очередного неугодного им человека? — Степаненко заводился. — И плевать, что этим неугодным человеком является ваша жена, пусть и бывшая.
— Я ей давно предлагал уехать. Уехать, куда глаза глядят… Деньги давал. Не хочет.
Степаненко задумался. Выходило так, как будто он и в действительности вмешивался не в свое дело. Если смерть Колешки еще касалась его самым прямым образом и он мог пытаться требовать справедливости, искать концы в этой довольно загадочной смерти, то с Эльвирой все было сложнее. Короче, это был туго сплетенный клубок, из которого торчали разрозненные нити: случайное попадание на момент и место убийства Губермана, две папки с непонятными электронными изделиями.
Шмаков закурил и предложил курить Максиму. Они покурили в царящей в доме тищине. Степаненко не знал, кем является Шмаков для него в данный момент — союзником или врагом.
Можно ли у него спросить о том, каким образом у него в городской квартире очутилась папка убитого Колешки?
Шмаков, словно читая его мысли, произнес:
— Тебя видели на банкете. С Эльвирой Тенгизовной.
Степаненко смутился, но не подал виду.
— Это ерунда, — взмахнул рукой Шмаков. — Вероятно, тебя больше всего смущает папка Колешки?
— Ее содержимое, — уточнил Максим.
— М-да, — Шмаков потер переносицу. — Ты имеешь в виду суперпроцессор? Всю эту туфту придумал Губерман. Нет, нет, кое-что в лабораториях Богомолова и Колешки было наработано. Губерман запустил в Интернет приманку, на которую клюнули американцы. Думаю, что Губерман перехитрил самого себя. Слушай, можешь увези Эльвиру отсюда, если хочешь.
— Дело не в том, хочу ли я это сделать, — сказал Степаненко. — Дело в том, смогу ли я… Боюсь, Сохадзе не выпустит меня из Арсень-евска.
— Ты неправильно боишься, — произнес Шмаков. — Бояться надо Рогожцева. Сохадзе — обыкновенный бандит. Сегодня он на коне, а завтра его найдут в придорожной канаве. Рогож-цев — мэр города…
— Что их связывает?
— То, что они год назад оба были бандитами, — сказал Шмаков. — Обыкновенными бандюгами, работавшими в связке. Сохадзе с его кавказской рожей служил отличной приманкой для рэкетиров, и люди Рогожцева подчинили или выбили их всех. Но беда Рогожцева в том, что он слишком нетерпелив, любит власть. В Арсеньевске нет ни одного мало-мальски крупного предприятия, на котором он мог пастись. Потому он и пошел во власть.