Русское иго, или Нашествие ушкуйников на Золотую Орду
Шрифт:
Обе стороны составили договор и подписались. Запись эта получала юридический характер. Само новгородское правительство ее признало. Матушка, узнавши, что ожидает ее сына, побежала к новгородскому князю хлопотать: нельзя ли как-нибудь приостановить спор. Но что тут может сделать князь, когда договор написан и подписан с обеих сторон? Князю оставалось только казнить Василия, когда ему противная сторона выдаст его. И князь отвечает матушке: «Тогда прощу, когда голову срублю».
Началась свалка на мосту, — правильная, законная. Храбрая дружина Буслаева одолевает. Тут противники, чтоб не проиграть окончательно заклада, побежали к матери Василия, принесли ей подарки и стали просить:
Матера вдова Амелфа Тимофеевна! Прими у нас дороги подарочки: Уйми свое чадо милое!Старуха,
Покорность эта в духе тогдашних нравов и понятий. В семейном быту власть матери считалась священнее и выше власти отца. Без материнского благословения не было удачи в жизни. Рьяный, неугомонный молодец делался ниже травы, тише воды перед матерью. Тут был чистый расчет. Что же, если удалец не послушает, какая из этого ему корысть? — Материнского благословения не будет: и ему удачи не будет; и сила его будет не в силу. Оттого и Василий так покорно отправился вслед за девушкой-чернавушкой. Мать заперла его. Песня за то называет ее неразмышленной:
А и та старуха неразмышлена — Посадила в погреба глубокие Молода Василья Буслаева, Затворила дверьми железными, Запирала замки булатными.Действительно, старуха не рассудила, поступивши так с Василием. Заклад был сделан; договор подписан. Драка не прекратится от того, что Василия нет на улице. Противники его умышленно рассчитали, что без Василия дело обратится на их сторону, а потому хитро и постарались отвлечь его от боя. Дружина осталась без атамана. Противники стали одолевать. Тогда пошла девушка-чернавушка к Волхову; и проходила она мимо побоища и видела, как одолевали мужики Васильевых побратенников; они подбежали к ней и стали говорить:
Гой если ты, девушка-чернавушка! Не подай нас у дела ратного, У того часу смертнаго.Иначе — они просили, чтоб она освободила Василия. Но мужики-противники, завидя ее, бросились на нее:
И тут девушка-чернавушка Бросала она ведро кленовое, Брала коромысло кипарисово; Коромыслом тем стала она помахивати По тем мужикам новгородским.Как ни эпичен кажется этот образ героини, но он не совсем лишен исторической действительности. В новгородских женщинах была мужественность; в суде, когда дело доходило до поля, жонка с жонкою становилась на бой — дело было обычное и законное. Не мудрено, если и девушка-чернавушка из Буслаева дома богатырски отмахивалась от мужиков.
И тут девка запыхалася, Побежала ко Василию Буслаеву: Срывала замки булатные, Отворяла двери железныя: — А и спишь ли Василий или так лежишь? — Твою дружину хорабрую Мужики новгородские Всех прибили, переранили. Булавами буйны головы пробивалы.Девушка-чернавушка освобождает сама Василия. Но может быть, и матушка тогда не противилась; матушка должна же была одуматься и рассудить, что если Васильеву дружину победят, то доберутся до ее дома и тогда придется ее сынку плохо. Как бы то ни было, Василий, освобожденный из заключения, бросается стремглав; — не попало — говорит песня — палицы железной; попалась ему ось тележная — обычный образ для означения храбрости героя, который так силен и ловок, что и с таким плохим оружием может творить чудеса! Выскочил Василий, и не достиг еще моста, где дружина его, изнемогая, отдавала бока свои под мужичьи кулаки и палки… Вдруг пред ним явление — старчище-пилигримище; на плечах у него трехсотпудовый колокол. То его крестовый (то есть, крестный) батюшка. Был он, как видно, когда-то и сам молодец-богатырь, а теперь уже удалился от мира и уединился в Кириллов
Пилигримище дает знать, что сторону врагов его примет целый Новгород, что ему не сладить с большою толпою; он его предупреждает не раздражать Новгорода. Василий отвечает ему:
Ай же ты, мой крестовый батюшка! Тебя ли чорт несет во той поры На своего на любимаго крестничка? А у нас-то ведь дело деется: Головами, батюшка, играемся! А и бился я о велик заклад Со мужики новогородскими, Опричь почестнаго монастыря, Опричь тебя, старца пилигримища; Во задор войду — тебя убью!Это не только крестный отец, это — олицетворение церковного начала. Это эпическое изображение тех владык, отшельников-угодников, которые не раз усмиряли волнение толпы своим словом и своим достоинством. Самое название пилигримище подходит к такому объяснению.
Пилигрим-паломник, странствователь по святым местам, был в старину лицо, исключительно принадлежавшее Церкви, как монах: паломники были в большом уважении в Новегороде. Странствовать по святым местам было до того обычно, что пастырям приходилось говорить против злоупотреблений таких благочестивых путешествий. Очень естественно, что народное творчество изображало обыкновенно в истории новгородских смут явление духовного посредничества в образе старца паломника. Василий, говоря, что он держал заклад опричь честного монастыря и старца пилигримища, ясно дает знать, что он под этими двумя приведенными образами разумеет Церковь. Монастыри и паломники пользовались во всеобщем мнении изъятием от земных дел и житейских треволнений; их минуют страсти и к ним не смеют прикоснуться земные договоры. «Что тебе за дело, — как бы хочет сказать паломнику Василий: — мы до тебя не касаемся; мы людей церковных не трогаем; не трогай же и нас грешных; мы вас, церковников, уважаем и в наших спорах вас минуем; да и вы не подвертывайтесь нам под руку».
Пилигримище — крестовый батюшка Василия Буслаевича, по народному верованию, лицо, против которого идти все равно, что против отца родного. Но удалец в пылу своей отваги ни пред чем не должен останавливаться: долг, связи родства, все нипочем, когда разыграется его широкая удаль молодецкая. Разъярилось богатырское сердце, крикнул Василий:
Ай же ты, крестовый мой батюшка! Не дал я ти яичка о Христове дни, Дам тебе яичко о Петрове дни.И хватил он осью железною в колокол. По одним вариантам, он убил крестового батюшку, а по другим — пилигримище оказался вовсе существом не плотского человеческого мира. Недаром на нем и колокол в триста пуд. Василий ударил его: старец не шевельнулся от удара. Тогда Василий глянул под колокол… а у пилигримища во лбу глаз уже нету. Кажется, народная поэзия выразила здесь символически совершенное отчуждение Церкви от мирских сует. У него нет глаз под колоколом: он чужд всему, что происходит около него; он принадлежит иному миру — с ним нельзя драться; он не даст отпора. Пилигримище исчезает, как привидение, бесследно, тотчас, как только Василий глянул под колокол и увидал, что у него нет глаз.
Василий доходит до моста. Как только завидели побратенники своего атамана, у них, молодцов, думушки прибыло, словно у соколов крылья отросли. Молодой Василий идет к ним на выручку. Дело их вдруг поправляется. Бой разгорелся. Мужики подаются. Драка идет до вечера. Мужики побиты, смяты, мира просят. Они обращаются с мировою не к Василию, а к его матери. Песня расцвечивает это событие, говорит, что они одну чашу поднесли с золотом, другую с серебром; а это только подарок— не в счет условия. Три тысячи, что в закладе положены, само собою; эти три тысячи разлагаются на определенные дани с целой улицы, так что Буслаев будет получать с них, как будто князь со своего княжения дань. Таково было народное понятие: кто одолел, тот с побежденного берет дани и накладывает пошлины: