Русское
Шрифт:
– Храм по большей части расписывали не греки, а местные новгородские мастера, – объяснил ей Милей.
А когда она стала восхищаться огромными бронзовыми вратами в западном портале, богато украшенными резными библейскими сценами, он сказал ей:
– Мы эти ворота отняли у шведов, но сделаны они в Германии, в Магдебурге.
Когда они вышли из храма, она, указывая на стоящий поблизости огромный деревянный терем, спросила:
– Там живет князь?
– Нет, – ответил Милей, – народ новгородский не позволяет князю селиться в городе. Есть у него свой собственный двор,
Она много раз слышала, что Новгород – вольный город, но не представляла себе, что символы власти вроде тех, что она сейчас видела своими глазами, могут принадлежать народу.
– Выходит, они по-настоящему вольные, – с восторгом заметила она.
– Выходит, они по-настоящему упрямые, – сухо откликнулся он и, глядя сверху вниз на ее изумленное лицо, добавил: – Сама увидишь.
Но если размеры Софийского собора поражали воображение, то представшее ей на второй день за рекой просто потрясало.
Из детинца, как еще называли кремль, они проехали через врата огромной Пречистенской (Богородицкой) башни с каменной надвратной церковью, а потом – по огромному деревянную мосту. Под ними простирался замерзший Волхов, по которому с севера на юг пролегал древний торговый путь в Днепр, до Киева, и который на севере впадал в Ладожское озеро, в свою очередь соединенное Невой с Финским заливом Балтийского моря.
А перед ними раскинулась Торговая сторона.
– На этой стороне два конца, – объявил Милей, когда сани заскользили по мосту, – Словенский и Плотницкий. А между ними Торг. Вот туда мы и едем.
Она никогда не видела ничего подобного. Рядом с величественной церковью виднелось гигантское открытое пространство, тянувшееся до самого речного берега и до причалов.
Оно было покрыто смерзшимся, утоптанным снегом, а на снегу были расставлены длинные ряды разноцветных прилавков – не сосчитать сколько.
– Да их, наверное, целая тысяча наберется, – сказала она.
– Может быть.
Милею надо было заниматься делами, он ушел, а она все утро бродила по городу одна. То, что она увидела на Торгу, ее чрезвычайно удивило.
Ибо перед ней открылась древняя торговая империя Севера. Каких только людей там не было, даже зимой: не только славяне, но и немцы, шведы, прибалтийские торговцы из литовских и латвийских земель. Один толстяк, торговавший соленой рыбой, даже уверял ее, будто в юности с сельдяным флотом доплыл до западного острова Англия.
Здесь можно было купить все, что угодно.
Какую только еду здесь не продавали, а еще – огромные горшки меда, бочонки соли и ворвани. Рыбы здесь было изобилие, даже зимой. На прилавках высились бочки угрей, сельди и трески. Она вскоре узнала, что особенно любят новгородцы леща и палтуса. Повсюду можно было увидеть целые вороха мехов: медвежьих, бобровых, лисьих и даже собольих. Привлекала глаз расписная глиняная посуда и бесконечные ряды красиво выделанных кожаных изделий.
– А в конце лета, – сказала ей одна торговка, – привозят хмель, целыми телегами. То-то и запах стоит! – улыбнулась она.
Продавались здесь и всевозможные украшения, с большим изяществом вырезанные из кости и рога северного оленя. Торговали и моржовым бивнем, который именовали «рыбьим зубом».
А еще она увидела здесь множество икон.
Внимательно рассмотрев их, она заметила разницу между ними и теми иконами, что привыкла видеть с самого детства.
Эти были ярче, контуры фигур на них очерчены четче и определеннее. Их красный фон воспринимался как взрыв яркого цвета в ледяном северном пейзаже, словно бодрящий северный холод породил новое, куда более неистовое божество, воцарившееся над морскими побережьями и лесами. То была новая, еще только развивающаяся Новгородская школа иконописи, которой вскоре суждено было прославиться. Но пока что Янка не поняла, понравились ли ей северные богомазы.
А вот товары, доставляемые с Востока, ее покорили. Их привозили караваны, приходившие по степи из необозримых земель, где теперь правили татары. В Новгород Великий они попадали через Суздаль и его владения.
Нельзя было не остановиться и не принюхаться к пряностям, которые везли отсюда и дальше, на Запад. Хотелось ей купить и самшитовые гребни, и всевозможные бусы. А как переливались под зимним солнцем чудесные константинопольские шелка! Она с наслаждением погладила блестящую поверхность.
– Эх, а к телу-то так и льнут, ластятся! – сказал ей торговец.
Ее не надо было в этом убеждать.
И тут, наблюдая, как высокий, плотный торговец пересчитывает беличьи шкурки, которыми новгородцы тоже пользовались в качестве разменной монеты, она заметила странное. Купец что-то помечал стилом на маленькой вощеной табличке. Ей приходилось видеть, как пишет боярин Милей, но в Новгороде, похоже, владел грамотой даже простой торговец! Она стала обходить другие прилавки. Многие купцы и даже ремесленники имели при себе вощеные таблички или маленькие кусочки бересты, на которой они делали записи и рисунки.
– Ты разве грамоте умеешь? – спросила она у торговки рыбой.
– Да, голубка, здесь многие умеют, – ответила та.
Янку это поразило. В Русском не было грамотных. А умение читать и писать открывало для людей новые, прежде неведомые возможности.
«Они тут хоть и славяне, как мы, но на самом деле отличаются от нас», – подумала она.
Окидывая взглядом огромную площадь, где собиралось также вече, она стала осознавать, какой неукротимой силой и предприимчивостью наделен балтийский Север.
Этим вечером на постоялом дворе Милей призвал ее к себе, чтобы поужинать с ней вдвоем. Он пребывал в превосходном расположении духа. Какое бы дело он ни задумал, он завершил его с успехом.
Она никогда не вкушала столь роскошных яств. Стол ломился от разных видов рыбы, которой она никогда прежде не пробовала, от искусно приготовленной оленины, от сластей и изысканных лакомств, изящно уложенных в большие глубокие блюда. Во время пира слуга внес миску какого-то блестящего зернистого кушанья, какого раньше ей видеть не приходилось, и поставил ее прямо перед Янкой.