RUтопия
Шрифт:
Это творческое, адогматическое мышление неизбежно противопоставляло Розанова и официально-церковному морализму. Однажды он сформулировал парадоксальный афоризм на сей счет: «Я еще не такой подлец, чтобы думать о морали».
Жречество подменяет пророческие парадоксы догматической ортодоксией. Так возникает, по определению Гейдара Джемаля, «мировая иерократия» — паразитический слой, который узурпирует вещание от имени религии, но обессмысливает великое духовное наследие пророков древности тем, что сводит его к пустым догматам и формальным ритуалам. Живое, пробуждающее пророческое влияние, заставляющее воплощать религиозные откровения, этим слоем гасится, подавляется, а то и предается анафеме.
Пророки гонимы и
В книге «Революция пророков» Джемаль указывает еще на одно их коренное отличие от жрецов:
Напомним, что великие пророки монотеизма были тесно связаны с кочевой моделью существования. Авраам, став избранником Бога, рвет с оседлым обществом и уходит, чтобы стать патриархом кочевья. Моисей, приступив к выполнению своей миссии, уводит своих сторонников в пустыню кочевать сорок лет. Иисус «кочевал» со своими учениками по Иудее, в каком-то смысле явив образец новой будущей диаспоры — «кочующей общины». Мухаммад осуществил хиджру — переезд своих последователей в место, благоприятное для продолжения их деятельности, развив таким образом тему «кочующей общины».
Итак, мы видим, что кочевье тесно связано с оппозиционной миссией пророков Единобожия, которые вступают в конфликт с оседлым жреческим государством, составлявшим становой хребет как древней цивилизации, так и — в определенном смысле — сегодняшней.
Сегодня многие религии и культуры живут в состоянии диаспоры. Оно полностью соответствует сетевому типу общества постмодерна. Джемаль даже приписывает диаспорам ту исторически мессианскую роль, с которой не справился марксистский пролетариат. Однако для исполнения такой роли самого по себе диаспорного состояния недостаточно — в нем должен присутствовать некий утопический, трансгрессивный (-> 1–4) элемент, который преобразует ту или иную диаспору в «новый народ». С точки зрения истории религий, эта роль эффективно удалась иудейской диаспоре, которая за 2000 лет сумела сформировать глобальный и мессиански вдохновленный еврейский менталитет. Во многом удалась эта роль и некоторым восточным гуру, вроде Ошо Раджниша (-> 2–6), существенно повлиявшим в ХХ веке на складывание повсюду в мире особых молодежных субкультур, представители которых считают себя ближе друг другу, чем к «оседлой» культуре своих стран. Что же касается также возникшей в ХХ веке и стремительно растущей в Европе мусульманской диаспоры, которую скорее всего подразумевает Джемаль, то ее существование пока не привело к возникновению какой-то новой духовно-культурной идентичности, а являет собой в основном чисто демографическую экспансию «этнических мусульман» (-> 2–4), вдохновленную далеко не религиозными мотивами.
Ранняя книга Джемаля «Ориентация — Север» повествовала о куда более трансцендентных сущностях. Однако ее пророческий потенциал не мог воплотиться в условиях эпохи модерна, когда вся социальная реальность описывалась лишь в «экономических» или «государственных» категориях, соответствующих в индуизме кастам вайшья и кшатрия. Предельным уровнем этого типа мышления, своего рода «ультра-модерном», стала геополитическая доктрина Александра Дугина об извечной войне «Востока и Запада», «суши и моря», «евразийства и атлантизма». Но с началом эпохи постмодерна и глобализации все эти прежние границы все более стираются — хотя порой и напоминают о себе в «антитеррористических» кампаниях. Однако даже такой их истовый организатор, как президент Буш, все более апеллирует к религиозным и трансцендентным категориям — «высшей оправданности», «возложенной на нас Богом миссии» и т. д. Это весьма наглядно доказывает, что актуальным уровнем глобальной политики постепенно становится брахманический. Но за столкновением «брахманов» разных конфессий просматривается и куда более глубокая картина — вечного противостояния пророков и жрецов.
Жречество, апеллирующее к ортодоксии, способно лишь отдалять религии друг от друга и в пределе — противопоставлять и стравливать их. Тогда как все религии в действительности сходятся подобно меридианам — в мистической точке Севера.
Идея
В академической науке, которая в эпоху позднего модерна считалась единственным источником «серьезного знания», на это первым обратил внимание ректор Бостонского университета Уильям Уоррен, издав в конце XIX века сразу ставшую сенсационной книгу «Найденный рай на Северном полюсе». Позже идеи Уоррена развил индийский брахман Бал Гангадхар Тилак в работе с не менее сенсационным названием «Арктическая родина в Ведах».
Так, в индуизме, который исполнен яркости южных красок, первочеловек Ману приходит от священной горы Меру. Эта гора находится «на самом Севере, под Полярной Звездой». Меру — это местопребывание высших богов, вокруг этой горы вращаются Солнце и звезды. Окружающий Меру континент именуется Швета-двипа («белый континент») или, по другим данным, Джамбу-двипа, «яблоневый континент». (-> 3–5) Здесь можно увидеть символическую связь с островом Аваллон в кельтской традиции, где растут чудесные яблоки, дарующие бессмертие, а также с садом Гесперид, расположенным «на краю света», проникновение в который было одним из подвигов Геракла.
В античной эллинской традиции Север также наделяется безусловно сакральными чертами и предстает в образе Гипербореи — счастливой «страны за Северным ветром». Это родина солнечного бога Аполлона, который ежегодно путешествует туда на лебединой колеснице, причем знаменитый Дельфийский оракул Аполлона был, по преданию, основан именно гипербореями, не раз посещавшими Элладу. (-> 3–7) Именно на Севере располагали «землю богов» древние иранцы (Арьяна-ваэджа) и египтяне (Та-нутер). Ведут свое начало «от северных богов» и такие географически далекие друг от друга традиции, как ацтекская и скандинавская, причем почти совпадая в наименовании их верховной столицы (Тула — Туле).
Это признание «северной прародины» присутствует не только в «языческих», но и в авраамических традициях. Так, библейская Книга пророка Иезекииля буквально начинается с весьма таинственной картины Богоявления:
И я видел: и вот бурный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, а из средины его как бы свет пламени из средины огня.
Далее в ней следует призыв:
И сказал мне: сын человеческий! подними глаза твои к северу.
В Книге Иова описывается акт Творения:
Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем… Светлая погода приходит от севера, и окрест Бога страшное великолепие.
Однако в Книге пророка Иеремии образ севера выглядит уже скорее именно «страшным», чем «светлым»:
И сказал мне Господь: от севера откроется бедствие на всех обитателей сей земли… Выставьте знамя к Сиону, бегите, не останавливайтесь, ибо Я приведу от севера бедствие и великую гибель… Египет — прекрасная телица; но погибель от севера идет, идет.
Этот контраст, возможно, объясняется особой пророческой линией, по каким-то причинам склонной «демонизировать» северный вектор. Однако даже она не противоречит исходным координатам сакральной географии, которые разделяют скорее не пророков между собой, но пророков и жрецов. Последним свойственно опасаться прямого, непосредственного контакта с сакральным, поскольку он нарушает «стабильность» их догматов. Но по отношению к этим «писаным истинам» стрелка компаса трансгрессивна всегда — мистик Дима Лабрадоров видит ее так: