RUтопия

Штепа Вадим

Вертикаль «Север-Юг» означает включенность в Миф, в режим инспирации, в мистерию — в ангелические или же демонические влияния. Север типологически связан с близостью, активным проявлением Божества, Манифестацией. «Запад-Восток» — система совершенно другого плана, она горизонтальна и инвитационно пассивна. Память о Мифе становится отныне центральным понятием исторического опыта. Мы помним, но не знаем. Сами представления о Небе мы получаем не от общения с ангелами, не из мистериальных таинств, но из Священных книг, по линии преемственности…

Как бы то ни было, религиозный историк Ариэль Голан сообщает, что «некоторые храмы в древнем Израиле были ориентированы на Север». В исламской традиции также издавна принят титул для особо почитаемых духовных лидеров — кутб,

что в буквальном переводе означает «полюс».

Утопический парадокс Севера состоит в том, что он постоянно ускользает от какой-то четкой географической фиксации. Эллины, считая Гиперборею «благодатной страной», тем не менее, полагали «ужасным» климат всего известного им «Крайнего Севера» — Колхиды и Скифии. Истинный Север всегда «запределен» — но при этом для желающего его открыть он вдруг оказывается самым близким и очевидным. Это превосходно понял Винни-Пух.

Рене Генон сделал любопытное наблюдение: «современная наука» (т. е. наука эпохи модерна), гордящаяся своим «взрослым» рационализмом, возвела какой-то странный «барьер» во времени на рубеже в несколько тысячелетий до н. э., события до которого объявляет «мифическими» и «легендарными». Именно поэтому она неспособна ответить на многие элементарные, «детские» вопросы — например, почему так хорошо совмещаются очертания береговой линии Африки и Америки, если «убрать» разделяющий их океан? Если предположить, что Птолемею и Меркатору берег Нового Света был еще неведом, то позднейшим картографам эпохи модерна эта загадка, кажется, просто не приходила в голову. На «научный язык» ее перевели лишь в ХХ веке, когда возникла геофизическая теория «дрейфа континентов». С ее точки зрения, сотни миллионов лет назад весь массив суши земного шара составлял единый первичный континент, который позже раскололся на части, и они впоследствии заняли свои теперешние места на земном шаре (хотя их движение продолжается и поныне).

Вполне возможно допустить, что этим первичным континентом и была Гиперборея, занимавшая всю северную полярную область планеты, где еще не было «горизонтального» разделения на Восток и Запад, да и климат был совершенно иным. Но с ее расколом и дрейфом этих осколков на юг, где и возникли «восточно-западные» координаты, она полностью прекратила свое существование, и ни один из современных континентов не может считаться ее «единственным преемником». (Поэтому то и дело объявляемое различными археологами «открытие Гипербореи», а также исторические «реконструкции» на основе раскопанных ими черепков вызывают лишь ироническое отношение. [33] ) В этом макроисторическом процессе вполне могли возникать и исчезать и какие-то иные континенты, отголоски чего мы наблюдаем в мифологических преданиях о Лемурии, Атлантиде и т. д.

33

Это характерная попытка превратить живой парадокс в очередную мертвую ортодоксию.

Гиперборея как традиционный символ Севера превратилась в утопический архетип, доступный постижению лишь интуитивным образом. Именно об этом, как представляется, спел Борис Гребенщиков: [34]

Ключ к северу лежит там, где никто не ищетКлюч к северу ждет между биениями сердца

Впрочем, наиболее проницательные академические ученые вполне признают реальность этих «утопических мифов». Известный исследователь Античности Алексей Лосев вообще называет миф «наиболее яркой и самой подлинной действительностью». Но учит при этом, что «миф поддается познанию лишь мифологическим же образом». Именно этот тип познания широко практикуется именно в «восточных» религиях, которые, по причине отсутствия в них жесткой догматической структуры, часто считают именно мифологиями. Для сторонников «западных», авраамических религий обращение к этому опыту может оказаться не просто небесполезным, но даже и необходимым для более глубокого постижения собственных традиций. Даосский или дзенский парадокс способен ярче высветить некоторые фундаментальные основы «западных» религий, чем многотомные догматические толкования. К слову, уникальный пример такого свободного владения «языками» разных религий подал сам Генон, который блестяще продемонстрировал их органичное «гиперборейское родство». Оно не означает некоего внешнего смешения этих «языков», но открывает их внутренний объем и ризоматическую (-> 1–3)

взаимосвязь.

34

Кстати, один из его альбомов так и называется — «Гиперборея». Случайно ли этот образ столь магнетичен для культовых (-> 2–5) творческих людей?

Это северное «многоязычие» находит свое живое воплощение в культуре постмодерна. Так, один из героев Виктора Пелевина открывает вселенский религиозный парадокс:

Руки Аллаха есть только в сознании Будды. Но вся фишка в том, что сознание Будды все равно находится в руках Аллаха.

Это озарение весьма напоминает афористичные пассажи об искусстве из «Ориентации — Север».

* * *

В культуре постмодерна, несмотря на ее кажущийся «хаос», есть, тем не менее, довольно четкие «правила игры». Так, по Жаку Дерриде,

всякая интерпретация текста, допускающая идею внеположности исследователя по отношению к тексту, признается несостоятельной.

Поэтому, говоря далее о религиозных утопиях, мы не будем «растекаться мыслию по древу», но представим интерпретацию некоторых из них с точки зрения православной традиции, прослеживая ее собственную логику. Подчеркнем лишь, что нас этот «религиозный текст» интересует в особенности как опыт «прикладного богословия». Здесь весьма показательна мысль известного киевского политического утописта, «провiдника» Дмитро Корчинского:

Сегодня мы говорим о православии и христианстве лишь потому, что понимаем: если мусульмане выиграют, то потому, что главой их партии является Аллах. А это значит, что если у нас все-таки есть что противопоставить, то это совсем не антитеррористические кампании, не СБУ и не КГБ. В ответ мы единственно можем создать такую партию, которую возглавлять будет Исус Христос. В XXI веке идеологию государств будет определять религия, и мы сможем проявить себя только в том случае, если сумеем построить православный фундаментализм. Нравится нам это или нет, мы будем играть в эту игру, независимо от наших желаний.

Мы будем играть в эту игру, но — за исключением «идеологии государств», которая в XXI веке интересовать уже никого не будет. Влияние религии действительно возрастает, только носит уже не «государственный», а общецивилизационный характер. Можно допустить, что для кого-то конец государств и означает «конец истории», однако для нас это начало истории глобальной цивилизации. В которой, однако, никакие локальные особенности не стираются, но вплетаются в нее, создают ее многомерность. (-> 1–8)

Итак, мы намерены развить взгляд на историю религиозных утопий с точки зрения «православного фундаментализма». Хотя ортодоксальным [35] жрецам этого культа такой взгляд наверняка покажется враждебным. Но — «идущий на север не боится ночи». [36]

35

«Православие» и «ортодоксия» — синонимы лишь с точки зрения «ортодоксии», но не «православия». (-> 2–3)

36

«Ориентация — Север»

2.2. Разный вкус соли

Реб Ами и реб Асси однажды пришли в город. Они спросили его обитателей: «Кто стражи города?» Жители указали им на солдат и полицию. На что мудрецы ответили: «Это не нетурей карта (стражи города), это — разрушители города. Настоящие Нетурей Карта — мудрые и благочестивые люди. В их заслугу город защищен.

Мидраш

Религии, которые принято называть авраамическими (по причине их общего восхождения к библейскому праотцу Аврааму) — иудаизм, христианство и ислам, — в отличие от политеистических культов основываются на вере в единого трансцендентного Бога. Способы реализации этой трансцендентности, однако, разделяют эти религии между собой едва ли не больше, чем они все вместе отличаются от «языческих». [37]

37

Это слово предпочтительнее брать в кавычки, поскольку сами представители этих культов вовсе не называют себя «язычниками». Нас же в любой традиции интересуют не сторонние, а ее собственные идентификации.