Ружья и голод. Книга первая. Храмовник
Шрифт:
В камине что-то громко щелкнуло с яркой вспышкой, осветив Калавия. Он не мигая смотрел в глаза Белфарда.
«Почему он смотрит на меня с таким страхом и ненавистью?».
– Вы назвали меня братом Морана, – Белфарду с трудом удалось отвести взгляд от капеллана. – Однако я не сделал Выбор, а значит не имею права, чтобы ко мне так обращались.
– Ты имеешь здесь больше прав, чем любой из храмовников в Обители, – с нажимом произнес Превосходительство. – Выбор за тебя сделала Матерь, а посвящать сегодня тебя буду лично я. Но для начала мы все вместе должны уладить некоторые неразрешенные
Превосходительство, как бы случайно, провел пальцем по стальной рукояти секиры, которую он перед этим вальяжно уложил перед собой на столе.
«А если мои ответы тебя не устроят, ты отрубишь мне башку, а тело скормишь самой злобной суке в псарне – так ты хотел закончить свою фразу».
– Итак, начнем по порядку, – продолжал Превосходительство. – в тот день, когда тебя нашли, Бомо вместе со своим капитаном направлялись в Восточный Дозор. Бомо явился ко мне с докладом и сообщил о находке. Поначалу капитан Вар хотел тебя прогнать или убить, но Бомо его остановил. Что-то в твоем взгляде, как он сказал мне во время доклада, заставило его погрузить тебя на лошадь и отправить в Обитель. Ты был в бреду, и как сказал Бомо, «молол какую-то околесицу о праве крови и днях возвращения».
– Как я уже сказал, я не помню…
– Просто слушай, – отрезал Его Святейшество. – Для Бомо эти слова были пустым звуком, но для нас с Калавием они были громом среди ясного неба. Мы их уже слышали, и они же написаны здесь.
Превосходительство слегка привстал и извлек из внутреннего кармана то самое письмо с Последним Пророчеством, которое Белфард видел сегодня утром издалека. Сейчас оно лежало на столе, и Белфард мог свободно прочитать буквы, что были выведены на конверте красивым размашистым почерком.
Он опустил свой взгляд на этот прямоугольник бумаги, и в тот самый момент мир ушел из-под его ног. Его словно подхватило течение реки, и, швыряя о камни, понесло на встречу бурлящему водопаду. Слова, что были написаны в правом верхнем углу, отныне и навсегда определяли судьбу Белфарда:
Для Белфарда,
С воззванием.
Лиллит
– Я не…
– И мы не, – с улыбкой перебил его Превосходительство. – Триста лет назад я не знал никакого Белфарда, ты понимаешь?
Капеллан Калавий, до этого не произнесший ни одного слова, нарушил молчание.
– Этим именем ты назвался преториям, что нашли тебя, прежде чем ты отключился.
– Преподобный Серафим сказал, что на конверте значится два имени, – вспомнил Белфард. – Одно, как теперь я выяснил мое, а второе, получается…
Превосходительство тяжело вздохнул.
– Да, настоящее имя Матери. Так ее звали, так ее называли ее приближенные. Так называли ее я и Калавий. Теперь этого имени уже нет, остался только Истинный Путь. Как нет теперь и моего прежнего имени. А сейчас оставь вопросы. Как я уже сказал, ты сможешь задать их позднее.
Его Святейшество протянул Белфарду небольшой нож для бумаг.
– Вскрой его и прочти, – тон голоса Превосходительства звучал возбужденно. – Мы с Калавием уже знаем, что там сказано.
Нож показался Белфарду тяжелым и неудобным, хотя на самом деле весил не больше шариковой ручки. В нос ударил едкий запах табачного дыма, постепенно обволакивающего комнату.
«Я не хочу знать, о чем там идет речь. Чтобы там ни было, оно не сулит ничего хорошего. А эта вонь из трубки старика делает только хуже – как тут мать твою сосредоточиться?!».
Тем не менее, под тяжелым взглядом черных глаз Его Святейшества Белфард подчинился приказу. Он сломал печать в виде розы и провел ножом вдоль верхней части конверта, стараясь не повредить содержимое.
Внутри лежал тонкий лист бумаги нежно-голубого цвет, сложенный вдвое. Белфард развернул его и начал читать про себя:
По праву крови, где убиты были
Дитя и Мать, и соль там ориентир,
Песок багровый, где тела остыли,
И берег, где свершился адский пир.
Найдешь ты камень с черною звездою
И Кровью его Первых окропишь,
Дитя и Мать, чьи кости под землею,
Ты к жизни из забвенья возвратишь.
Белфард трижды прочитал это послание. Послание для него. И эти строки для него ничего не значили. Он не понял ни единого слова.
«Эти чертовы пророчества всегда обо всем и ни о чем. Право крови. Соль. Черная звезда. Камень и кровь первых. Это какая-то несуразица. И я что, должен воскресить мертвых? Такому в Обители не учат. По всей видимости, перед смертью Матерь рехнулась и несла полный бред, не иначе».
Превосходительство и Калавий с надеждой и в тоже время со страхом на лицах смотрели на Белфарда.
«Сейчас я достану из задницы кролика, и публика поблагодарит меня за фокус! Они что, правда думают, что я хоть что-то понял из того, что написала Лиллит, и сейчас проясню их озадаченные головы? И чего они так боятся?»
– Что ты скажешь об этом? – наконец спросил Превосходительство.
– Скажу – ничего, – на лице Белфарда отражались раздражение и недоумение. – Я не понял ничего из того, что здесь написано.
– Любопытно, – только и сказал Превосходительство.
– Я бы сказал иначе, – язвительно ответил Белфард.
Калавий положил руку на плечо Белфарда и с загадочным тоном спросил:
– Скажи, тебя когда-нибудь посещали странные сны? Знамена с черным солнцем, озеро, женщина с черными волосами и татуировкой? Отвечай честно, я знаю, когда ты мне лжешь.
Белфард глубоко задумался. С тех самых пор, как он очутился в стенах Обители, его постоянно донимали кошмары, которые он затем не мог вспомнить. От них не помогали избавиться ни медитации, ни усталость после тренировок, ни микстуры дока Хобла.