Рябь
Шрифт:
Я вскакиваю и делаю шаг назад, наблюдая, как он переворачивается на бок, откашливая воду. Он сгибается пополам, задыхаясь.
Прежде, чем я осознаю, что делаю, я отступаю назад, стягивая свою одежду с ветки позади меня, и скрываюсь в тени. Он подтягивает колени и встает на них, все еще кашляя, одной рукой держась за живот, а другой – упираясь в каменистый грязный берег.
Как только его кашель успокаивается, и я понимаю, что с ним все будет в порядке, я бесшумно отступаю назад в тень. Я растворяюсь в ней, мои босые ноги несут меня прочь. Я уворачиваюсь от веток, корней и
Гравий впивается в мои босые ноги, наказывая меня за мои ошибки.
Я почти убила.
Отвратительный страх поднимается в моем животе, и я едва сдерживаю себя, чтобы не вырвать, когда добираюсь до своего автомобиля.
Я почти убила.
С силой открываю дверь и забираюсь на сиденье. Затем сворачиваюсь в клубок и закрываю глаза, раскачиваясь назад и вперед.
Я почти убила.
Глава 31
На следующий день я остаюсь дома, потому что сыта школой по горло. Я прогуливаю, сославшись на болезнь, и в некотором смысле, это правда. Я больна проклятием. И меня тошнит от этой жизни.
Прямо сейчас я не вынесу встречи с Коулом. Не тогда, когда знаю, что едва не произошло. Что едва не совершила.
Весь день я не вылезаю из постели, в то время как в гостиной работает бабушкин телевизор. Тарелка супа, что она принесла мне, стоит не тронутой, остывшей, на тумбочке рядом с моей кроватью.
В руках я сжимаю игрушечную машинку Шевель, большой палец скользит по ее колесикам. Коул едва не последовал за Стивеном в могилу. А все из-за того, что я была слишком трусливой, чтобы рассказать ему, кто я на самом деле.
Я должна быть бесчувственной, бездушной. Такой, как сирены в мифах – машины для убийств, сосредоточенные на мести. И если это – правда, тогда почему боль переполняет мою грудь? И почему, будучи сиреной, я не могу получить то, чего желаю больше всего на свете?
И это не Эрик. Он был предназначен мне только потому, что я сирена. И поэтому ничем не отличался от меня, преследуя ту же самую цель. Он хотел, чтобы я разрушила его проклятие, и он хотел жизни, которую я могла бы ему дать, но он никогда не хотел меня.
Коул отличается.
И вот почему я боюсь увидеть его прямо сейчас. Пока я не встретилась с ним, пока не сделала то, что должна, у меня словно еще есть возможность быть с ним. Мечтать о том, что он не посмеется и не уйдет.
Но теперь я знаю, что не могу и дальше продолжать так жить.
Я должна рассказать ему.
Непрошеные слезы наполняют глаза, и я позволяю им скатиться по моим вискам.
В конечном итоге, женщины в моей семье всегда остаются ни с чем. Парни бросают нас, когда узнают правду. Вот только не уверена, смогу ли я пережить такое.
Я позволяю слезам затопить меня, оплакивая все, что, уверена, мне предстоит потерять, как только Коул узнает правду.
Но затем меня поражает мысль: возможно, он уже знает. Возможно, он увидел меня, прежде чем начал тонуть, прежде чем бездумно последовал в озеро.
Мои
Я поворачиваюсь на бок, прижимая к себе подушку, и позволяю рыданиям сотрясать свое тело, плача так сильно, что становится трудно дышать. Я закрываю глаза, желая вернуть время на месяц назад, желая найти в себе силы с самого начала сказать ему то, что должна была.
На следующее утро я стою на школьном пороге перед входной дверью. Я не плавала вчера вечером, поэтому пребываю в дурном расположении духа. Я была близка к тому, чтобы поехать на озеро, но меня удержала вероятность столкнуться там с Эриком. Я бы позволила ему обнять меня, попытаться унять мою боль.
Я слабая. Слишком слабая. Поэтому я пряталась. И теперь мне нужно выдержать целый день занятий, а на часах только 8:00. Не представляю, как справлюсь с этим. Знаю только то, что после занятий вечером мне необходимо увидеться с Коулом.
Я задерживаю дыхание и открываю тяжелую входную дверь, попадая в шумный коридор. Вокруг меня носятся учащиеся, проталкивая себе дорогу к классам. Когда они проходят мимо меня, то не замечают изменений в моем взгляде, не видят, что я едва держусь на ногах. Я стискиваю зубы от боли. У меня такие ощущения, словно холл усеян осколками битого стекла и острыми жестянками, которые разрезают подошвы моих ног.
Появившаяся из ниоткуда рука сжимает мое запястье. Холодно, жестко, неприятно.
Я оборачиваюсь, подбадривая себя.
Но это не Коул. Это Эрик. Он странно смотрит на меня. В его затуманенном взгляде вспыхивает негодование.
– Ты должна была заехать сегодня утром.
Я дотягиваюсь своей свободной рукой к его и ослабляю хватку на моем запястье.
– Знаю, прости. Мне необходимо было уладить кое-какие дела. – Я встречаюсь с неожиданно надменным взглядом. И с трудом узнаю его сейчас. – Слушай, поговорим об этом позже. Ладно? Не сейчас. У меня слишком много дел.
В его глазах снова вспыхивает негодование, и внутри меня все сжимается. Я чувствую себя немного виноватой, но мне просто нужно пережить сегодняшний день и убедиться, что с Коулом все в порядке. Я все еще стою рядом с Эриком, настолько близко, что мне бы не понадобилось делать ни единого шага, чтобы поцеловать его, когда мой взгляд встречается с карими глазами Коула. В ту же секунду, как наши глаза встречаются, он быстро отводит взгляд в сторону и скрывается в холле. Эмоции внутри меня рвутся наружу.
Раздается пронзительный звонок, и нестерпимая боль раскалывает мою голову.
В тот вечер, когда от солнца остаются лишь оранжевые полосы на горизонте, я стою на пляже напротив дома Коула, мои кости и конечности все еще болят. Вижу, как за шторами в его комнате движется тень. Еще тридцать минут и я должна буду уехать. Неожиданно яркий закат озаряет большие грозовые облака, что собираются позади меня.
Уже должна была появиться на небе луна, но огромное скопление облаков заграждает ее. Мне необходимо плавать, но я не могу заставить себя уйти.